Отправлено: 27.03.08 01:48. Заголовок: 1837 (Продолжение темы далее)

Продолжаем беседовать дальше?

 Отправлено: 27.03.08 01:48. Заголовок: Анна Ахматова Гибель Пушкина Приложение

ПРИЛОЖЕНИЕ

Варианты к статье

<ДВЕ ВЕРСИИ>

...Итак, эти две версии начали «иметь хождение» в петербургском свете и прилегающих к нему областях. Сейчас наша задача заключается в том, чтобы формулировать их с наибольшей точностью, какими они были выпущены в свет своими авторами (Пушкиным и Геккерном).

I. Версия Пушкина: Наглый мальчишка Дантес осмелился писать влюбленные записки Наталье Николаевне и симулировать «grande passion» <великую страсть>, а тем временем не то сошелся, не то не сошелся с ее сестрой. Тогда Пушкин, как глава дома, вызвал его на дуэль (ноябрь), и тот, будучи трусом, под дулом пистолета сделал предложение Катерине. Ему, очевидно, не место в первом гвардейском полку. Его карьера кончена.

II. Версия Геккерна: Романтически настроенный и рыцарски возвышенный юноша хранит в душе какое-то не совсем ясное простым смертным чувство – vénérаtiоn <почитание>* – к дурно себя ведущей и соблазняющей его красавице и, спасая ее честь, женится на ее некрасивой сестре, которая ему все же чем-то нравится. К этому полагалось в виде наглядного пособия – поведение Дантеса на балах и, как мы теперь знаем, у Карамзиных. Оно было абсолютно выверено, продумано опытным светским дипломатом. В vénérаtiоn верил даже Александр Карамзин. Все, что мы знаем противоречащего этому, появилось потом, когда возникла потребность объяснить катастрофу. Но дело в том, что сама версия Геккерна содержала в себе нечто бросающее тень на жену поэта.

*Это vénérаtiоn Дантес придумал еще в феврале 1836 г. (см. 2-е письмо к Геккерну).

Затем (с нашей точки зрения) началось самое ужасное и о чем не имел представления Щеголев. Геккерн для распространения своей версии имел весь кавалергардский полк и по крайней мере два лучшие салона. Пушкин сам начинает à qui veut l'entendre <тем, кто хочет это слушать> рассказывать как законченную новеллу свою версию. Геккерн в ответ продолжал демонстрировать издали благоговеющего Дантеса и попутно «гнездышко» молодых, поражавшее всех роскошью и превосходным вкусом. Карамзины как красну девицу замуж выдают Дантеса почти из своего дома (братья шафера и т. д.), там же осуждают Пушкина за жену (см. дневник Тургенева), Вяземский острит, что Пушкин сердит на Дантеса за прекращение ухаживаний за Натальей Николаевной, и в письме к Мусиной-Пушкиной беспечно описывает молодоженов на балу у французского посла Баранта.

Жуковский вообще умывает руки. Кавалергарды и салоны становятся на сторону Дантеса. Поэт – один, и после разговора с Вревской и реприманда Николая I понимает, что для него все кончено.

<ОТНОШЕНИЕ ОБЩЕСТВА К ПУШКИНУ>

Я всегда была твердо убеждена, что стихотворение «Моя родословная» (1830) сыграло роковую роль в отношении к Пушкину тех людей, с которыми он собирался жить. Как известно, не напечатанная при жизни (запрещенная Николаем I), она имела широкое хождение, и сохранилось несколько копий, сделанных самим Пушкиным. По мысли Пушкина, она должна была нанести обиду «новой знати», потомкам фаворитов 18 века, но Пушкин не рассчитал, что к его времени вся русская аристократия так или иначе уже была в родстве с этой новой знатью, охотно заключая браки с детьми и внуками фаворитов, – так что он обидел ее всю. Я не надеялась найти где-нибудь документы, подтверждающие эту мысль. Чванные аристократы, думалось мне, ни за что не выскажут свою обиду. Так, вероятно, и было, но человек, связанный с этой аристократией, так формулирует отношение петербургского света к Пушкину:

«Ответ Булгарину»*, в котором, отражая упреки аристократии, Пушкин с правом или без права нападал на самые высокопоставленные фамилии в России, – вот истинные преступления Пушкина, преступления тем более тяжкие, чем выше и богаче были его враги, чем теснее они были связаны С влиятельнейшими домами и окружены многочисленными приверженцами... Вот настоящие причины того недоброжелательства, которое известная часть дворянства (особенно та, которая занимала видные посты в государстве) питала к Пушкину при его жизни и которое . отнюдь не исчезло с его смертью» («Заметка о Пушкине» вюртембергского посланника князя Гогенлоэ-Кирхберга. – Щеголев, с. 391-392).

*Подразумевается стихотворение «Моя родословная».

Слова эти были написаны через несколько дней после смерти Пушкина. Можно себе представить, с каким злорадством это общество следило за развитием романа жены Пушкина, как охотно делалось оно эхом вымысла Геккерна о героизме Дантеса и пр. Лермонтов в своем показании сообщает: «Другие, особенно дамы, оправдывали противника Пушкина, называя его благороднейшим человеком». Итак, геккерновская версия брака Дантеса с Катериной осталась в силе и после гибели Пушкина.

<О СЕМЕЙНОЙ ПЕРЕПИСКЕ КАРАМЗИНЫХ>

Наше отношение (т. е. отношение русского общества) к окружению Пушкина очень прочно и как бы не подлежит какому бы то ни было пересмотру. (В этом косность литературоведения.) Появление семейной переписки Карамзиных (1836–1837) должно было бы в корне изменить наше представление об отношении этого семейства к Пушкину. Однако этого не случилось, и пушкинисты продолжают писать о Карамзиных как о близких друзьях поэта (Н. В. Измайлов. Лирические циклы Пушкина. – Пушкин. Исследования и материалы. 1958, т. II). Даже оглушительное открытие Софьи Николаевны о том, что Пушкин исписался и Булгарин прав (?!)*, не заставило исследователей пересмотреть свои старые воззрения. Меня же не трогает даже письмо Екатерины Карамзиной о том, как она благословила умирающего Пушкина, потому что оно написано с целью показать сыну Андрею, насколько лучше Николай I относился к ним, к Карамзиным, чем к только что погибшему поэту. В этом я вижу только безмерный эгоизм и душевную черствость, да еще, пожалуй, отражение того, как дурно относился к Пушкину сам Карамзин. Не надо забывать холодное и даже раздраженное отношение Карамзина к Пушкину в связи с «Вольностью» в 1820 году и «Старым мужем». А ламентации по поводу того, что умер лучший друг их семьи, скорее свидетельствуют о высоком отношении его к ним, а не их – к нему. Он о них таких писем не оставил!

*С, Н. Карамзина писала брату Андрею 24 июля 1836 г.: «Вышел второй номер Современника. Говорят, что он бледен и в нем нет ни одной строчки Пушкина (которого разбранил ужасно и справедливо Булгарин, как светило, в полдень угасшее. Тяжко сознавать, что какой-то Булгарин, стремясь излить свой яд на Пушкина, не может ничем более уязвить его, как говоря правду!)». – Карамзины, с. 81.

* * *

С какой готовностью молодежь этого кружка (Карамзины-Вяземские) сообщала Дантесу все, что могло его интересовать, видно из письма Дантеса к Бреверну из-под ареста.

Мы с ужасом узнаем, что через 18 дней после смерти Пушкина Машенька Валуева (дочь Вяземского) пересказала открытому врагу Пушкина Екатерине Николаевне Дантес слова, сказанные Пушкиным в салоне ее матери – В. Ф. Вяземской, якобы друга Пушкина: «Берегитесь, Вы знаете, что я зол и что я кончаю всегда тем, что приношу несчастие, когда хочу» и т. д. Не верить этому сообщению Дантеса мы, к сожалению, не можем, потому что он просит вызвать Валуевых как свидетелей защиты.

Если тяжелая трагедия, которую русское общество чувствовало и чувствует (1962) как незаживающую рану, не подсказала большей сдержанности этой молодой особе (вероятно, видевшей Пушкина в гробу), можно себе представить, как хорошо была поставлена осведомительная служба Геккернов до 27 января, и то, что пишет Пушкин посланнику в ноябрьском письме*, с большим правом мог написать ему сам Геккерн. Пушкин же (так же как его друзья) совершенно не знал, что происходит в голландском посольстве. Информация Натальи Николаевны (тоже направленная Геккерном) была типичной дезинформацией...

*«Если дипломатия есть лишь искусство узнавать, что делается у других, и расстраивать их планы, вы отдадите мне справедливость и признаете, что были побиты по всем пунктам».

 Отправлено: 27.03.08 19:21. Заголовок: Сверчок, большое спа..

Сверчок, большое спасибо за Ахматову! Чем больше я ее читаю, тем более ее версия событий кажется мне убедительней...

 Отправлено: 27.03.08 21:18. Заголовок: ...

Скрытый текст

 Отправлено: 27.03.08 21:31. Заголовок: Писала ли я вам, что..

Писала ли я вам, что у меня есть посмертная маска Пушкина?
При многочисленных переездах нас часто обворовывали, пропал, например, мой личный архив, который я так тщательно хранила все годы.
А маска с нами. Это ли не знак?

 Отправлено: 27.03.08 22:02. Заголовок: Марта, интересно, а ..

Марта, интересно, а как она к Вам попала?..

 Отправлено: 27.03.08 22:17. Заголовок: Это удивительная ист..

Это удивительная история. Завтра напишу.

 Отправлено: 28.03.08 00:02. Заголовок: Спасибо, Лепорелла! ..

Спасибо, Лепорелла! Всё понятно и наглядно...

 Отправлено: 28.03.08 15:36. Заголовок: Марта, ждём рассказ ..

Марта, ждём рассказ о маске..

 Отправлено: 28.03.08 15:46. Заголовок: ждём...

Пока ждём... Лет 7 мы с женой и детьми жили в комнате вместе с Бетховенской маской (качественный дореволюционный ЛИСТ
с фотографией несчастного Людвига): она располагалась над диваном - на уровне голов сидящих, и - любопытно! - никто никогда не спросил: "Что это у вас?.. а зачем?". Я не помню вопроса даже со стороны старшей дочери (про котов, извините, умолчу).

 Отправлено: 28.03.08 16:00. Заголовок: Значит, была бсолютн..

Значит, была бсолютно сообразна месту и времени, вот и не спрашивали...

 Отправлено: 28.03.08 17:14. Заголовок: О маске Пушкина. Пиш..

О маске Пушкина. Пишу всё по памяти (не из дома), если будут неточности, вечером исправлю. Был в моей жизни период, когда я работала в огромной библиотеке, где был отдел редких книг и рукописей, музей книги, 3,5 миллиона книг, 500 сотрудниц (но это не только библиотекари, а и другой персонал; например, был штатный садовник).
В музее книги была посмертная маска Пушкина. Каждый сотрудник библиотеки водил экскурсии для гостей и просто всех желающих. В музее книги было много сокровищ, но всегда все спрашивали о маске Пушкина. Библиотеке её подарил профессор славистики М.П.Розберг, о котором я уже писала выше. Он во второй половине Х1Х века был в Михайловском. И в Тригорском тоже. П.А.Осипова и подарила ему эту маску. Подарила потому, что у неё таких масок было две. Одна из них находится в Тригорском (надеюсь) до сих пор. Мы знали, что это одна из шести сохранившихся масок после первого слепка (вот тут уже нужны уточнения, и если вам будет интересно, то вечером напишу).
Однажды у меня были гости из Пскова. Их сопровождающий в свой следующий приезд и подарил мне копию маски из Тригорского.

 Отправлено: 28.03.08 17:19. Заголовок: маски

Бетховен и Шопен с Дягилевым (ниже)

 Отправлено: 28.03.08 17:21. Заголовок: Однажды Вы дававли с..

Однажды Вы дававли ссылку на статью о масках. Очень хорошая статья. Я сделала копию.

 Отправлено: 29.03.08 01:37. Заголовок: Угадайте: что скопир..

Угадайте: что скопировано с анонимного письма с «дипломом», присланного Пушкину и остальным 4 ноября 1836-го года, а что взято из писем парочки частных лиц?

Буква «r»:

1. 2.

Буква «а»:

3. 4.

Буква «В»:

5. 6. 7.

Буква «П»:

8. 9.

Буква «с»:

10. 11.

В общем, это не единичные примеры, а, скорее, характерные. Жду ваших ответов.

 Отправлено: 29.03.08 01:41. Заголовок: о друзьях:

Поражает следующее: ближайшие "друзья", те самые - получивших экземляры ноябрьского пасквиля, убедившись, что после разговора с Николаем Пушкин "поостыл-успокоился", успокоились сами (баба с возу - сотоварищам легче?). Но они же ЧИТАЛИ! Ничего не поняли (не захотели вникать)? утвердились во мнении, что "это - злая ШУТКА"? понадеялись на Николая? отвратили лики свои от "его проблем"?.. Недальновидность? трусость? эгоизм? предательство?..
"Избави Бог от этаких друзей!" -- избавил, подсунув в обмен ОДИНОЧЕСТВО.

 Отправлено: 29.03.08 01:50. Заголовок: Я думаю, что Аноним ..

Я думаю, что Аноним пришёл 4 ноября к Пушкину сам и подсказал, кто делал диплом. И сделал он это, чтобы скрыть один свой явный прокол. Не потому, что Пушкину был знаком его почерк, а по другой причине. После чего Пушкин отправился к Клементию Россету. Но тот ничего не сказал о своих подозрениях. Боялся, наверное, оклеветать своими подозрениями может быть невинного человека - а вдруг он ошибся?

 Отправлено: 29.03.08 02:10. Заголовок: С.

6. 8. 10. 3. 2. -- для Пушкина

 Отправлено: 29.03.08 11:01. Заголовок: Ле-лле Ничего не пон..

Ле-лле

цитата:

Ничего не поняли (не захотели вникать)?

Я об этом тоже думала.

Сверчку

цитата:

Аноним пришёл 4 ноября

Скрытый текст

Но его уже подозревали?

 Отправлено: 29.03.08 12:25. Заголовок: Посудите сами, Марта..

Посудите сами, Марта, – Пушкин получает анонимное письмо. Ему сообщает Хитрово, что она тоже получило анонимное письмо, и Пушкин понимает, что такого же содержания. Потом к нему является Соллогуб и показывает точно такой же «диплом». Александр Сергеевич заявляет, что дуэли не будет, а автор письма – женщина. А вызов-то Дантесу уже послан!..
Едем дальше… После разговора с Соллогубом Пушкин начинает собственное расследование. Он понимает, что если существуют три-четыре анонимных письма подобного содержания, то могут быть и ещё. Он является к Клементию Россету.
Россет же до прихода Пушкина уже успел проконсультироваться со Скалоном и решил ничего не говорить Пушкину о своих подозрениях, кто автор анонимного диплома.
Александр Сергеевич, придя к Клементию, приглашает его в секунданты, хотя до этого сказал, что дуэли не будет, Соллогубу, которого через десять с лишним дней всё-таки возьмёт в секунданты.
Вопрос: шёл ли Пушкин к Россету сразу с намерением пригласить его в секунданты или же его двигало желание выяснить, сколько ещё существует дипломов, а приглашение возникло уже в ходе беседы? Или же Пушкина кто-то направил по этому следу, чтобы отвести от себя подозрения?

Подозрения, кто автор диплома, были с самого начала. И эти же подозрения сохранились и после гибели Пушкина. Только доказательств с каждым днём после 4-го ноября становилось всё меньше и меньше.
Знал ли об этом Пушкин? Я думаю, что это было ему неважно. Ему важно было вызвать Геккерна.

Вглядываясь в то, как Аноним изменённым почерком писал дипломы, видно, что он периодически скатывался к своему естественному почерку. Принцип изменения почерка прост: если «натуральный» почерк округлый, то, чтобы его никто не признал, надо писать заострённо.
Но всё равно Аноним «сваливается». Он создал не идеальную интригу, его проколы видны, и ему пришлось в первый день латать «дыры», через которые он был виден.

 Отправлено: 29.03.08 13:07. Заголовок: Теперь отвечаю на Ва..

Теперь отвечаю на Ваш да-а-авнишний вопрос, Лепорелла, по поводу венской «рыбы» «шутливых дипломов».
Аноним переписывал свой «диплом» с образца, который был у д’Аршиака. Вот фигура загадочная!..

 Отправлено: 29.03.08 13:15. Заголовок: С.

признаться ... ничего не знаю ни о "загадочной" фигуре, ни об "образце" (венского производства или как?)

 Отправлено: 29.03.08 13:26. Заголовок: Но таких образцов бы..

Но таких образцов было много, у кого их и не было! У золотой молодёжи: они так развлекались... Это был такой розыгрыш: отправить уже готовый образец анонимно кому-нить. Подшутить...

 Отправлено: 29.03.08 13:44. Заголовок: М.

 Отправлено: 29.03.08 13:46. Заголовок: По Вене гуляли шутли..

По Вене гуляли шутливые дипломы. Достаточно было вставить чьё-нибудь имя и отослать. Так забавлялась венская молодёжь.
Через какое-то время эти «болванки» появились и в Петербурге. Д’Аршиак показывал одну из них у Геккернов или где-то ещё.
По этому образцу и был написан диплом рогоносцев с оригинальным текстом. И, судя по всему, образцы букв копировались с этой «болванки».

Что же до Аршиака, то он возникает внезапно около Дантеса, когда ноябрьские события вплотную подходят к поединку. Вместе с Соллогубом он ездит между Дантесом и Пушкиным и, получив от Александра Сергеевича письмо, где тот забирает свой вызов, и не показав этот ответ Дантесу, останавливает дуэль. После этого происходит помолвка Дантеса с Катериной.
Меня всегда удивляло, почему Дантес даже не стал настаивать на том, чтобы прочитать письмо Пушкина с отказом от вызова? Он вёл себя словно провинившийся школьник, которым руководили учителя. Получается, что д’Аршиак возник со стороны Геккерна и выполнял его установку – любой ценой остановить дуэль? И Аршиаку это удалось.

Д’Аршиак служил во французском посольстве. Геккерн – в нидерландском. Пушкин приглашает на январский поединок английского посла Мегенеса – «больного попугая», как о нём говорили. Правда, тот отказывается, и тогда секундантом становится Данзас. Но Пушкин поначалу словно бы противопоставляет французско-нидерландскому «евросоюзу» ещё одно посольство, выводит дуэль до международных высот. Т.е. есть это не «бытовая история». Он затрагивает политику, а не Полетику, – значит, и Николая I. Не стоит ли предположить, что январский вызов был продолжением ноябрьского разговора с царём и ответом на приказ Николая, что Пушкин не приступит к этому делу, не поставив императора в известность? Не поставил и вызвал посла на дуэль.

 Отправлено: 29.03.08 13:55. Заголовок: С.

у Вас есть ФОТО(копия) венской "рыбы", я так и не понял, данке-сорри

 Отправлено: 29.03.08 14:39. Заголовок: У меня нет. Я пыталс..

У меня нет. Я пытался найти в интернете, но там тоже ничего нет. Я думаю, что их никто особенно не искал и не хранил, и, если таковые остались, то это чудо. Может быть у Вас, Марта, есть какое-нибудь изображение венских "шутливых дипломов" или Вы знаете, у кого могут быть эти фотографии?

 Отправлено: 29.03.08 17:26. Заголовок: Нет, мои дорогие, у..

Нет, мои дорогие, у меня тоже нет. И не встречала нигде.

 Отправлено: 31.03.08 13:26. Заголовок: И опять несколько во..

И опять несколько вопросов к вам.

1. Пушкин получил анонимный «диплом» и послал вызов в один и тот же день. Почему именно Дантесу, Пушкин объясняет в письме к Бенкендорфу от 21 ноября (об этом ниже). Щёголев, правда, утверждал, что вызов был послан 5-го ноября, но его опроверг М. Яшин, написав, что Щёголев перепутал день назначения дежурства с самим несением дежурства. Дело в том, что назначение производилось за сутки до несения, поэтому Дантес дежурил не третьего ноября, а четвёртого с 12 часов дня. Но!..

В тот же день Пушкин идёт к Клементию (или же всё-таки к КлИментию? Везде пишут по-разному) Россету, предлагает ему быть секундантом, но Россет полу-отказывается. После этого разговора Пушкин ведёт Россета к себе обедать. Обед начинался часов в шесть вечера. За обедом Пушкин получает письмо от Дантеса, в котором тот просит руки Катерины…

Откуда написал это письмо Дантес? С дежурства??? – Вот вопрос, на который у меня нет ответа.

2. Письмо Бенкендорфу… Его нашли в бумагах Пушкина после его смерти и сделали пометку: «Доставить Бенкендорфу». Эта пометка навела на мысль, что письмо не было отправлено Александру Христофоровичу. Но через пару дней – 23-го ноября – Пушкин встречается с царём в присутствии всё того же Бенкендорфа. Те, кто утверждает, что письмо не было отправлено, считают, что встреча царём произошла следующим образом: Пушкин читает Соллогубу своё письмо-вызов Геккерну («старичка подавайте!»), Соллогуб бежит к Жуковскому, Жуковский останавливает отсылку этого письма, затем (через Виельгорского?) связывается с III Отделением, мол, Пушкин может сейчас такое учудить! и Пушкина вызывают к царю.

Но в конспективных заметках Жуковского нет ни одного упоминания об этом! Есть сватовство, а потом сразу же свадьба Катерины и Жоржа. Скрытый текст

Кстати, «история кровати» надо читать не как «история пушкинской кровати», а «некой кровати в доме Геккернов». Взгляните на контекст записок Жуковского: все заметки, начиная от свадьбы и заканчивая «Le gaillard tire bien», связаны с Дантесом и Катрин. О Пушкине Жуковский молчит, т.к. он вышел из игры и, следовательно, главным становится для него, что происходит в доме новобрачных, но никак не пушкинском.

Т.е. цепочка Соллогуб–Жуковский–Бенкендорф–Николай обрывается.

Теперь само письмо. В нём Пушкин достаточно точно изложил все ноябрьские события:

«Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить Вашему сиятельству о том, что недавно произошло в моем семействе…»

Далее Пушкин излагает события, относящиеся именно к 4-му ноября:

«Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом. Большинство лиц, получивших письма, подозревая гнусность, их ко мне не переслали.
В общем, все были возмущены таким подлым и беспричинным оскорблением; но, твердя, что поведение моей жены было безупречно, говорили, что поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса…»

Если учесть, что вызов именно Дантесу был уже послан, а только потом Пушкин пошёл разыскивать, кому ещё пришёл «диплом», то сказать, что «поводом к этой низости было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса», мог только один человек – Наталья Николаевна.
Далее:

«Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу. Барон Геккерн приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели»…

Здесь заканчивается 4-е ноября и начинается описание этих двух недель:

«Оказывается, что в этот промежуток времени г-н Дантес влюбился в мою свояченицу, мадемуазель Гончарову, и сделал ей предложение. Узнав об этом из толков в обществе, я поручил просить г-на д’Аршиака (секунданта г-на Дантеса), чтобы мой вызов рассматривался как не имевший места. Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества.
Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю.
Во всяком случае надеюсь, граф, что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.
С этими чувствами имею честь быть, граф, ваш нижайший и покорнейший слуга А. Пушкин.
21 ноября 1836».

Вот такое письмо…

До этого было написано «старичку» Геккерну, но Пушкин всё разорвал, сохранив однако клочки. Письмо могло быть воспринято как вызов на дуэль, а Пушкину дуэли было недостаточно, поэтому смысл послания противоречил сам себе и был ненужным. Пушкин логически довёл дело до конца. Он не стал отсылать письма Геккерну, а написал Бенкендорфу, сохранив копию.

Вопрос: Было ли отправлено это письмо Бенкендорфу?

 Отправлено: 31.03.08 20:27. Заголовок: Слушайте, а, может, ..

Слушайте, а, может, и было отправлено? Ведь тогда писали черновые редакции, потом перебеляли и, перечитывая, отсылали. Вполне возможно, что в бумагах А.С. после смерти нашли черновик.
А ещё меня интересует история с кроватью, в смысле, где можно подробно прочесть всё, что написано у Жуковского, из чего вы делаете выводы, Сверчок?

 Отправлено: 31.03.08 21:51. Заголовок: Арина Родионовна! Во..

Арина Родионовна! Вот Вам 2-я часть «Конспективных заметок о гибели Пушкина» Жуковского. После неё идёт ссылка.

»2
После того как я отказался.
Присылка за мною Е.И. Что Пушк. сказал Александрине.
Мое посещение Геккерна.
Его требование письма.
Отказ Пушкина. Письмо, в котором упоминает [слухи] о сватовстве.
Свидание Пушкину с Геккерном у Е.И.
Письмо Дантеса к Пушкину и его бешенство.
Снова дуэль. Секундант. Письмо Пушкина.
Записка Н.Н. ко мне и мой совет. Это было на [бале] рауте Фикельмона.
Сватовство. Приезд братьев.
После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней. Веселость за ее спиной.
Les Révélations d’Alexandrine < Разоблачения Александрины >.
При тетке ласка с женой; при Александрине и других, кои могли бы рассказать, des brusqueries < грубости >. Дома же веселость и большое согласие.
История кровати.
Le gaillard tire bien < Балагур метит хорошо >.
Vous m’avez porté bonheur < Вы принесли мне счастье >».*

*Вся запись, после слов: «Разоблачения Александрины», – кроме двух слов: «История кровати», – относится к Дантесу. Его грубость («des brusqueries») к жене (такая же показная, как и «мрачность» «при ней» – то есть при Н. Н. Пушкиной) – это средство заставить Н. Н. Пушкину поверить в его великую страсть. «Балагур» – Дантес (Боричевский, с. 382). «Вы принесли мне счастье», – очевидно, реплика поэта на казарменные каламбуры Дантеса, которые «принесли счастье» Пушкину, – отвратили от Дантеса жену поэта. Слова «история кровати», по-видимому, не случайно расположены между рассказом Александрины о двуличии Дантеса и фразой о балагуре. До Жуковского, очевидно, дошла «сплетня», о которой писал Россет (см. с. 347 наст. изд.). От кого узнал Жуковский эту сплетню – неизвестно, но размещение записи свидетельствует, что в его сознании она как-то связана с домом и поведением Геккернов.

Берём теперь воспоминания Россета, записанные Бартеневым:

«В июне 1836 года, когда Н. М. Смирнов уезжал за границу, Пушкин говаривал, что ему тоже очень бы хотелось, да денег нет. Смирнов его убеждал засесть в деревню, наработать побольше и приезжать к ним. Смирнов уверен был, что государь пустил бы его. Тогда уже, летом 1836 года, шли толки, что у Пушкина в семье что-то неладно: две сестры, сплетни*, и уже замечали волокитство Дантеса. Гекерен — низенький старик, всегда улыбающийся, отпускающий шуточки, во все мешающийся».

*Упоминаемые Россетом «сплетни» связаны, по-видимому, с именем Александры Николаевны. А. П. Арапова, дочь Натальи Николаевны от второго брака с П. П. Ланским, в своих воспоминаниях сообщает, со слов «старой няни», о романе Пушкина со свояченицей («Новое время», 1908, № 11413). Ее воспоминания крайне тенденциозны: стремясь оправдать мать, она всячески чернит поэта. В поток порочащих Пушкина измышлений включается и рассказ няньки. Он похож на эпизод из бульварного романа. Многозначительно сообщается, как перед своей помолвкой с бароном Фризенгофом (в 1852 с) А. Н. Гончарова «сильно волновалась, перешептывалась с сестрою о важном и неизбежном разговоре, который мог иметь решающее значение в ее судьбе». Няня подкрепляет свой рассказ «фактом»: «Раз как-то Александра Николаевна заметила пропажу шейного креста, которым очень дорожила. Всю прислугу поставили на ноги, чтобы его отыскать. Тщетно перешарив комнаты, уже отложили надежду, когда камердинер, постилая на ночь кровать Александра Сергеевича, <...> нечаянно вытряхнул искомый предмет. Этот случай должен был неминуемо породить много толков, и хотя других данных обвинения няня не могла привести, она с убеждением повторяла мне: «Как вы там ни объясняйте, это воля ваша, а по-моему – грешна была тетенька перед вашей маменькой». Еще один довод Араповой: «Сама Наталья Николаевна, беседуя однажды со старшей дочерью о последних минутах ее отца, упомянула, что, благословив детей и прощаясь с близкими, он ответил необъясненным отказом на просьбу Александры Николаевны допустить и ее к смертному одру, и никакой последний привет не смягчил это суровое решение. Она сама воздержалась от всяких комментариев, но мысль невольно стремится к красноречивому выводу» (там же).

А теперь скажите мне: где Россет говорит о кровати и каким образом не к ночи помянутые «воспоминания» Араповой связаны с заметками Жуковского? Т.е. нарушена причинно-следственная связь, и получается, что Жуковский говорит о кровати из воспоминаний Араповой. Не бред ли?
А этот бред уже пророс в академическое пушкиноведение. Это уже догма. И если Жуковский пишет «кровать», то это обязательно должно относиться к пушкинской кровати.
И обратите внимание на такое уточнение: «От кого узнал Жуковский эту сплетню – неизвестно, но размещение записи свидетельствует, что в его сознании она как-то связана с домом и поведением Геккернов». Уже и до сознания Жуковского добрались, дабы скрыть свой бред!.. Это даже III Отделению не снилось.

Да, логично, что Жуковский разместил «историю кровати» «между рассказом Александрины о двуличии Дантеса и фразой о балагуре», но не потому, чтобы угодить Араповой, а потому, что он говорит о том, что было после свадьбы в доме Геккернов.

 Отправлено: 31.03.08 21:53. Заголовок: Кстати, кто-нибудь с..

Кстати, кто-нибудь слышал о «брульоне» Жуковского?

 Отправлено: 31.03.08 22:15. Заголовок: Это его черновики? ..

Это его черновики? Или что это? Сверчоченька, мне это очень важно срочно знать.

 Отправлено: 31.03.08 22:23. Заголовок: Сверчок пишет: Она ..

Сверчок пишет:

цитата:

Она сама воздержалась от всяких комментариев, но мысль невольно стремится к красноречивому выводу» (там же).

Это цитата из воспоминаний Араповой. Во-первых, я не понимаю, как это вообще может зваться воспоминаниями? Вернее, не так. Воспоминаниями может зваться всё, что угодно. Я, к примеру, могу написать воспоминания о вчерашнем завтраке, или о посещении продовольственного магазина. Но каким образом это будет иметь отношение к Пушкину? Намеренно принижаю темы, потому как для меня воспоминания Араповой из той же серии. Что может знать (доподлинно, имею в виду) человек, описывая события, происходившие за энное количество лет до его рождения? То есть, не поймите превратно, я сейчас не об историках и всяческих науках. Я о том, что передаётся с чужих слов и при этом называется воспоминаниями. И сортируется, и отбирается самое впечатляющее в залоге негатива по отношению к покойному поэту. Я могу понять Арапову, любившую мать, старавшуюся её защитить. Но, на мой взгляд, своими воспоминаниями доченька матери сослужила плохую службу. Потому что, намеренно забеливая образ Н.Н. привлекла к её имени столько внимания, что вызвала новый поток интереса к «роли жены поэта в его гибели». Сидела бы тихонько, может, никто и не вспомянывал бы госпожу Ланскую, во всяком случае, не в таком количестве.
Теперь, собственно, о вышеприведённой цитате. Вот это типичный образец логики Араповой. Мама ей рассказала, что покойный Пушкин не захотел перед смертью проститься с Азей. И тут же мысль прелестницы-дочери стремиться к красноречивому выводу. Для меня этот вывод – загадка. Варианты: бредил (рана тяжёлая, не понял, о ком речь), простился с ней в то время, когда она приносила детей прощаться, устал (на тот момент, а другого не воспоследовало – не в пятку ранен-то был, мог и устать от усилий) и т.д. Почему вдруг надо предположить, что Пушкин не простился с Александрой Николаевной (если это – правда, кстати, есть ещё какие-нибудь свидетельства тому? кроме Араповой?) из-за того, что у них был роман? Где логика? На мой взгляд, её нет. Никакой. Отсутствует. Это она должна была бы не хотеть с ним прощаться, если уж в эту сторону грести. Тем более, что А.С. исповедовался и причастился. Он умер христианином, следовательно, никого не судил, – сил не было, даже если бы и хотел. Так что, мне кажется, вся эта книжица, с её амурными выводами, гроша ломаного не стоит.

Сверчок пишет:

цитата:

«От кого узнал Жуковский эту сплетню – неизвестно, но размещение записи свидетельствует, что в его сознании она как-то связана с домом и поведением Геккернов». Уже и до сознания Жуковского добрались, дабы скрыть свой бред!.. Это даже III Отделению не снилось.

Сверчок, я про сознание не знаю, но не понимаю, что вас так возмутило? Да, дом Геккернов, и что? Не дом же Пушкина, чё пристали к пушкинистам. Или вы тут опечатались, а в тексте про дом Пушкина?

 Отправлено: 31.03.08 22:27. Заголовок: Отвечу сперва Вам, М..

Отвечу сперва Вам, Марта.

Жуковский в письме Пушкину от 11 ноября 1836-го года (датировка М. Яшина) пишет:

Сын, узнав положение дел, хотел непременно видеться с тобою. Но отец, испугавшись свидания, обратился ко мне. Не желая быть зрителем или актером в трагедии, я предложил свое посредство, то есть, хотел предложить его, написав в ответ отцу то письмо, которого брульон тебе показывал, но которого не послал и не пошлю. Вот всё.

Да, брульон здесь – черновик. И Жуковский говорит о том, что предлагал Пушкину написанный им черновик отказа от вызова.

 Отправлено: 31.03.08 22:31. Заголовок: Ша, уже никто пушкин..

Ша, уже никто пушкинистов не трогает!

 Отправлено: 31.03.08 23:06. Заголовок: Сверчок пишет: Пушк..

Сверчок пишет:

цитата:

Пушкин получил анонимный «диплом» и послал вызов в один и тот же день. Почему именно Дантесу, Пушкин объясняет в письме к Бенкендорфу от 21 ноября (об этом ниже). Щёголев, правда, утверждал, что вызов был послан 5-го ноября, но его опроверг М. Яшин, написав, что Щёголев перепутал день назначения дежурства с самим несением дежурства. Дело в том, что назначение производилось за сутки до несения, поэтому Дантес дежурил не третьего ноября, а четвёртого с 12 часов дня. Но!.. В тот же день Пушкин идёт к Клементию (или же всё-таки к КлИментию? Везде пишут по-разному) Россету, предлагает ему быть секундантом, но Россет полу-отказывается. После этого разговора Пушкин ведёт Россета к себе обедать. Обед начинался часов в шесть вечера. За обедом Пушкин получает письмо от Дантеса, в котором тот просит руки Катерины… Откуда написал это письмо Дантес? С дежурства??? – Вот вопрос, на который у меня нет ответа.

Сверчок, простите, но я не поняла, о каком письме Дантеса идет речь?.. Разве это письмо, в котором он просит руки Катерины, Дантес посылал в тот же день, когда Пушкин послал ему вызов?.. По-моему, письмо с вызовом для Дантеса получил барон Геккерн, который на следующий день отправился к Пушкину просить отсрочку на 2 недели?.. А сам Дантес писал Пушкину уже позднее, когда Жуковский узнал о "любви" Дантеса к Катерине и сообщил об этом поэту... А сам Жуковский узнал об этом только 8 ноября, судя по его записям..

 Отправлено: 31.03.08 23:31. Заголовок: Речь идёт о письме Д..

Речь идёт о письме Дантеса, в котором он просит руки Катерины Гончаровой. И оно было послано в тот день, когда Пушкин отправил вызов тому же Дантесу.

Источник, хотя бы, вот этот: из воспоминаний Россета, записанных Бартеневым:

«Осенью 1836 года Пушкин пришел к Клементию Осиповичу Россету и, сказав, что вызвал на дуэль Дантеса, просил его быть секундантом. Тот отказывался, говоря, что дело секундантов вначале стараться о примирении противников, а он этого не может сделать, потому что не терпит Дантеса, и будет рад, если Пушкин избавит от него петербургское общество; потом он недостаточно хорошо пишет по-французски, чтобы вести переписку, которая в этом случае должна быть ведена крайне осмотрительно; но быть секундантом на самом месте поединка, когда уже все будет условлено, Россет был готов. После этого разговора Пушкин повел его прямо к себе обедать. За столом подали Пушкину письмо. Прочитав его, он обратился к старшей своей свояченице Екатерине Николаевне: «Поздравляю, вы невеста; Дантес просит вашей руки».* Та бросила салфетку и побежала к себе. Наталья Николаевна за нею. «Каков!» — сказал Пушкин Россету про Дантеса».

*Разговор с К. О. Россетом состоялся 4 ноября, то есть в день получения пасквиля, когда поэт послал вызов Дантесу (см.: Яшин, с. 159 – 161). То, что вызов Пушкина и письмо с предложением Екатерине Гончаровой были в один и тот же день, подтверждает Н. М. Смирнов

Теперь цитата из Яшина:

цитата:

«В специальной литературе принято считать, что день 4-го ноября может быть отмечен как день получения Пушкиным анонимных писем, а вызов был сделан им позднее. П. Е. Щеголев считал днем вызова 5-е ноября.* Но это явная ошибка. Есть и психологические и фактические обоснования считать датой вызова 4-е ноября. Пушкин, страстный по характеру, вряд ли мог раздумывать целые сутки, прежде чем прийти к решению послать вызов. Это подтверждает нам и В. А. Соллогуб: «Кто знал Пушкина, – писал он, – тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но что даже при первом подозрении, он не стал бы дожидать подметных писем». Тот же Соллогуб, побывавший у Пушкина утром 4-го ноября, указывает дату вызова на дуэль с достаточной точностью: «Только две недели спустя я узнал, что в этот же день он послал вызов (курсив мой, – М. Я.) кавалергардскому поручику Дантесу».** П. А. Вяземский также подтверждает это в письме поэту Денису Давыдову: «В первую минуту при получении этих писем он с яростью бросился на Геккерна».*** Наконец, письмо Жуковского к Пушкину и дает нам возможность установить не только дату, но и час вызова на дуэль. «Тебе уже известно, что было с первым твоим вызовом, как он не попался в руки сыну, а пошел через отца, и как сын узнал о нем только по истечении 24-х часов».**** По этому письму видно, что Дантес отсутствовал в день получения вызова целых 24 часа. Разъясняет это отсутствие приказ Кавалергардского полка № 307 от 3-го ноября 1836 года. Корпусной командир 4-го ноября назначал смотр полку. В приказе предлагалось «при сем смотре находиться всем Г. г. офицерам» с 8 часов утра. В том же приказе дежурным по первому дивизиону на 4-е ноября назначали «поручика Бар. Д-Геккерна». Дантес находился в расположении полка с 8 часов утра, а с 12 часов дня, сразу после развода, заступил на дежурство, которое кончил в 12 часов следующего дня, то есть 5-го ноября.***** Следовательно, Пушкин вызов послал еще до часу дня в день получения «диплома». *При вычислении этой даты Щеголев исхо¬дил из письма Геккерна Загряжской от 13 ноября 1836 года, где Геккерн писал: «После восьми тревожных дней я был так счастлив». ** В. А. С о л л о г у 6. Воспоминания. М., 1866. стр. 178. *** Пушкин в воспоминаниях современников. Гослитиздат, М., 1950, стр. 132. **** А. С. П у ш к и н. Полн. собр. соч., т. 16. Изд. АН СССР, 1949, стр. 184. ***** ЦГВИА, книга приказов кавалергардского полка, ф. 124, оп. 1, д. 79, л. 105.

Конец цитаты из М. Яшина и ссылок из него же.

Работа Яшина большая, в интернете её нет, но, думаю, через неделю я её выложу в Форуме.
Так что, Светлана, не всё так просто – вызов и предложение произошли в один день.

 Отправлено: 31.03.08 23:36. Заголовок: Сверчок, это для мен..

Сверчок, это для меня открытие! Яшина я не читала, буду Вам очень признательна, если выложите здесь его работу.

 Отправлено: 31.03.08 23:46. Заголовок: Я отсканировал и при..

Я отсканировал и привёл в текстовый формат половину его работы. Это 49 страниц "вордовского" текста. Думаю, что для Яшина надо открывать новую тему и всё туда выкладывать. Через неделю закончу, и Вы и все всё прочтёте. Но для меня всё равно камертон - Ахматова. Яшин, на мой взгляд, чересчур педалирует на роль Николая I во всей этой истории. Хотя есть очень любоытные факты и НЮАНСЫ.

 Отправлено: 01.04.08 00:15. Заголовок: Заинтриговали!..

Заинтриговали!

 Отправлено: 01.04.08 00:20. Заголовок: С.

Необычайно!..

пока ждём -- об Идалии: « ...Близкие знакомцы Пушкина В.П. Горчаков и П.В. Шереметев вспоминают: однажды Идалия обратилась к поэту с просьбой написать «что-нибудь» в альбом. Причем, подчеркивают мемуаристы, это «не было просто просьбою простодушного сердца, а чем-то вроде требования по праву». Пушкин ответил, что он не мастер писать в альбомы. «Э, полноте, m-r Пушкин, -- заметила Идалия. -- К чему это, что за умничанье, что вам стоит!» И тут, сообщает свидетель, «Пушкин вспыхнул, но согласился». На следующий день, когда у хозяйки салона были гости, принесли альбом и стихи Пушкина были зачитаны вслух. Они воспевали хозяйку и были так прекрасны, что у Идалии глаза «вспыхнули самодовольством». Мемуарист говорит: «Знаю только то, что в этом послании каждый стих Пушкина до того был лучезарен, что, казалось, брильянты сыпались по золоту, и каждый привет был так ярок и ценен, как дивное ожерелье, нанизанное самою Харитою в угоду красавице. Но через час-другой один из гостей вновь прочитал стихотворение и, поняв, в чем дело, невольно вскрикнул: «Боже, что это?!». Затем в указанное место посмотрела хозяйка и «вся вспыхнула, на лице выступили пятна, глаза сверкнули, и альбом полетел в другую комнату». Оказывается, в конце стихотворения вместо истинной даты его написания Пушкин поставил... 1 апреля... »

 Отправлено: 01.04.08 14:09. Заголовок: Сверчок пишет: И Жу..

Сверчок пишет:

цитата:

И Жуковский говорит о том, что предлагал Пушкину написанный им черновик отказа от вызова.

Здесь был абсолютно неправ, утверждая, что Жуковский давал черновик отказа от вызова.
А Вы, Марта, каким брульоном заинтересовались?

 Отправлено: 02.04.08 00:14. Заголовок: Всеми черновиками. О..

Всеми черновиками. Откуда они? Из собрания Онегина, что ему передано было П.В.Жуковским, сыном поэта?

 Отправлено: 02.04.08 19:11. Заголовок: Лотман Ю.М. О дуэли Пушкина без «тайн» и «загадок» (1) * Исследование, а не расследование:

...смешивать два эти ремесла / Есть тьма искусников... (Грибоедов)
« У детективного жанра свои закономерности. Вначале – преступление. Убийство совершено, но убийца неизвестен, имя его составляет тайну, загадку, которую надо разгадать. Над разгадкой трудятся специалисты и, разумеется, решить ее не могут. Но тут появляется гениальный следователь-любитель. Он не обладает специальными знаниями, но в избытке наделен логикой, здравым смыслом, интуицией и острым глазом – свойствами, которых профессионалы заведомо лишены. Гениальный дилетант внимательно разглядывает картину преступления и, конечно, обнаруживает преступника, потому что главная улика лежала на самом видном месте и оставалась незамеченной лишь потому, что специалисты слишком мудрили. А ларчик просто открывался... Еще на первой странице (или в первом кадре) эта улика продемонстрирована, но именно так, чтобы остаться не замеченной нами. Внимание читателей, как и незадачливых следователей, направлено по ложному следу. Но вот конец – наше внимание вновь обращают к этой виденной, но не оцененной нами улике. Преступник найден, мы восклицаем: «Как все на самом деле просто и хитроумно одновременно!» Детектив окончен. [more]Некоторые произведения искусства нам нравятся своей жизненной правдой. Сложная реальность отражается в них сложным образом. Подобно тому, как в жизненных ситуациях самое трудное – определить, по каким «правилам» и по правилам ли вообще ведется игра, большое произведение искусства открывает перед читателем такую сложную систему связей, такое переплетение причин, следствий, оценок, характеров, что раскрыть законы художественного целого – огромный, а до конца и невозможный, труд. Такое произведение и учит и мучит – будоражит, беспокоит. Погружение в него – и радость, и труд. Это не «чтение в гамаке». Но есть и другой тип текстов, тип, который в свое время и на своем месте также имеет право на существование. Это – книги для отдыха. Сложность здесь симулируется, а трагические противоречия жизни заменены удобопостигаемыми «тайнами» и «загадками». Фактически эти тайны совсем не тайны – это лишь головоломки, ребусы и кроссворды для размышлений на досуге. Жизненные противоречия заменены здесь наперед известными правилами, и читатель получает удовольствие именно от того, что мучительная и, казалось бы, хаотическая ситуация оказывается совсем не мучительной и не хаотической. Стоит лишь приложить к ней некоторую нехитрую систему правил, и все разматывается как клубочек шерсти. Такое чтение успокаивает, баюкает читателя. Оно дает ему умственную разрядку и представляет собой вполне уважаемый вид отдыха.
Беда начинается лишь тогда, когда такое облегченное чтение заявляет претензию на несвойственное ему место, когда оно стремится подменить собою «трудную», социально и этически значимую литературу, а читатель, привыкший к облегченным решениям, начинает раздраженно требовать, чтобы с ним всегда «играли по правилам».
Однако нас сейчас интересует не давление детектива на художественную литературу, а проникновение его норм и законов в научную литературу. Речь пойдет о так называемом детективном литературоведении. Казалось бы, какое беспокойство может вызвать появление работ, стремящихся увлечь читателей, заменить зеленую академическую скуку лихо закрученными («чтоб дух захватывало!») сюжетами? Не говорит ли нашими устами цеховая рутина, боязнь именно того «частного детектива», Шерлока Холмса, который, ворвавшись в мир добросовестных, но тупоумных Лестрейдов, с ходу решит все загадки? Смеем заверить читателя, что нами руководят другие чувства.
Ну, так в чем же беда?
Прежде всего в том, что параллель между исследователем-историком, стремящимся проникнуть в сложные конфликты прошлого, и следователем-детективом (особенно его литературным двойником) – внешняя и лишь частично обоснованная. Конечно, всякому серьезному исследователю-историку приходилось решать задачи, смыкающиеся с целями криминалиста и требующие сходных методик: определение почерка, поиски нехватающего звена в доказательствах, мучительные попытки найти утраченную рукопись, сопоставление косвенных улик, – все это относительно обычные заботы литературоведа или историка. К сожалению, именно наиболее весомые результаты таких исследований реже всего получают популярность. Зато как часто поднимается рекламный шум вокруг псевдооткрытий!
Но дело не только в этом. Задачи, при решении которых историк уподобляется Шерлоку Холмсу, в принципе лежат на периферии его интересов. Можно решительно сказать, что ни одна подлинно глубокая историко-культурная проблема этими средствами не может быть прояснена. Почему?

 Отправлено: 02.04.08 19:37. Заголовок: Лепорелла, Лотмана о..

Лепорелла, Лотмана очень люблю читать! А про дуэль у него еще не читала, спасибо!

 Отправлено: 02.04.08 23:05. Заголовок: Большое наслаждение!..

Большое наслаждение! Спасибо за статью Лотмана. Хотя, в первом абзаце есть некая запутка великого мастера. Именно поэтому, я думаю, Лацис (зная об этой статье) называет сборник своих «Пушкиноведческим детективом»

 Отправлено: 03.04.08 23:56. Заголовок: Так сразу Лотману и ..

Так сразу Лотману и не ответишь...
Интересное замечание об экране... Лацис намекал (а Лаци всегда намекает), что Наталья Николаевна служила ширмой, но... для Полетики.
И интересно насчёт дипломов. Вы словно бы ответили на свой вопрос, Лепорелла. Нам.
Спасибо. Буду думать.

 Отправлено: 08.04.08 22:51. Заголовок: Александр Карамзин - брату Андрею (13/25 марта 1837) :

В конце письма А.Н. возвращается к главной теме:
«Ты не должен, однако же, думать, что всё общество было против Пушкина после его смерти: нет, это только кружок Нессельрод и ещё кое-кто. Наоборот, другие, как например, графиня Нат.<алья> Строганова и госпожа Нарышкина *(Мар.<ия> Яков.<левна>)*5 с большим жаром говорили в его пользу, что даже вызвало несколько ссор. Большинство же ничего не сказало, *так им и подобает*!»

 Отправлено: 08.04.08 23:48. Заголовок: ГРАЧЕВА И. (канд. фил. н., г. Рязань) СОПЕРНИЦЫ ПРЕКРАСНОЙ НАТАЛИ:

Архив, №2, 2006 | Наука на марше | Исторические портреты

« Свадьба А. С. Пушкина вызвала немало пересудов в московских и петербургских гостиных. Многие прочили молодой чете несчастливую будущность. Графиня Д.Ф. Фикельмон, прозванная за свою прозорливость "Сивиллой", делилась с П.А. Вяземским такими наблюдениями: "Физиономии мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем. У Пушкина видны все порывы страстей; у жены – вся меланхолия отречения от себя". Сестра поэта О. С. Павлищева в письме мужу 13-15 августа 1831 года признавалась, что даже внешне этот брак кажется дисгармоничным: "В физическом отношении они представляют совершенный контраст: Вулкан и Венера". Но, превознося красоту юной Натали, Ольга Сергеевна добавляет: "По моему мнению, есть две женщины еще более красивые, чем она: я их тебе не назову, чтобы ты, вернувшись, их угадал – одна новобрачная не особенно высокого рода, другая – титулованная фрейлина".

Скрытый текст

Исследователи полагают, что под "титулованной" особой Павлищева подразумевала графиню Надежду Львовну Соллогуб, 16-летнюю фрейлину великой княгини Елены Павловны. Расцветающая красота Надины, как называли ее в интимном кругу, вызывала всеобщие восторги. А. В. Никитенко в дневнике 11 марта 1828 года, рассказывая о званом вечере у Нарышкиных, писал: "Я, между прочим, видел здесь одну из первых красавиц столицы, графиню Н. Л. Соллогуб: она поистине очаровательна". В нее был безнадежно влюблен Андрей Карамзин, сын известного историка. Одно время ему даже казалось, будто своенравная красавица отвечает ему взаимностью. Его сестра, Софья Карамзина, в письме 3 ноября 1836 года сообщала: "Надина питала к тебе очень нежные чувства несколько месяцев назад и даже теперь в ее письмах постоянно слишком много говорится о тебе". Не устоял перед очарованием юной графини и уже женатый Пушкин. Впоследствии друзья Пушкина, супруги Вяземские, рассказывали издателю "Русского архива" П.И. Бартеневу, что Пушкин на светских вечерах "открыто ухаживал" за Соллогуб. Судя по письмам Пушкина, Наталья Николаевна ревновала супруга ко всем хоть немного привлекательным женщинам и своими упреками постоянно заставляла оправдываться в том, что его поведение не выходит за рамки благопристойности. П.Е. Щеголев в исследовании "Дуэль и смерть Пушкина" предполагал, что происходило это вовсе не из-за глубокой сердечной привязанности Натальи Николаевны к мужу: "Увлечение Пушкина, его предпочтение другой женщине было тяжким оскорблением, жестокой обидой ей, первой красавице, заласканной неустанным обожанием света, двора и самого государя". Надежда Соллогуб, соперничавшая с Натали на придворных балах, вызывала у нее самые неприязненные чувства. С мстительным торжеством Натали сообщала в одном из писем к мужу, как ей удалось отбить поклонника у Соллогуб. Андрей Карамзин в письме В.Ф. Вяземской (17-18 октября 1834 года) рассказывал о Наталье Николаевне, дружившей с дочерью Вяземских Марией: "Она сердится на Мари за молчание и за дружбу с графиней Соллогуб; постоянство ее ненависти к последней заставляет хохотать до слез". Уехав в 1834 году в калужское имение родителей Полотняный Завод, Наталья Николаевна никак не может отрешиться от злых мыслей о сопернице. Пушкин в конце мая 1834 года выговаривал ей в письме: "Лучше бы ты о себе писала, чем о Sollogoub, о которой забираешь в голову всякий вздор – нa смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма". Рассказ Пушкина о том, как он представлялся великой княгине Елене Павловне, опять вызывает ревнивые предположения Натальи Николаевны, что самым знаменательным в этом событии была встреча с фрейлиной княгини Надиной. И Пушкину в ответном письме приходится терпеливо объяснять, что в тот день дежурной при княгине была другая фрейлина. Стараясь избежать ревнивых обвинений, Пушкин в письмах к жене о всех женщинах отзывался с нарочито грубоватым пренебрежением. А.П. Керн, которую поэт некогда воспел как "гения чистой красоты", в письме к Наталье Николаевне 29 сентября 1835 года он презрительно называет "дурой". А в то же время деловую записочку, посланную самой Керн, заканчивает словами: "Прощайте, прекрасная дама, будьте покойны и довольны и верьте моей преданности". По поводу графини Надины Пушкин писал супруге 21 октября 1833 года: "Охота тебе, женка, соперничать с графиней Соллогуб. Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у ней поклонников? Все равно кабы граф Шереметев стал оттягивать у меня кистеневских моих мужиков". Однако истинные его чувства к Надежде Львовне невольно вылились в проникновенное поэтическое признание: Нет, нет, не должен я, не смею, не могу Волнениям любви безумно предаваться; Спокойствие мое я строго берегу И сердцу не даю пылать и забываться; Нет, полно мне любить; но почему ж порой Не погружуся я в минутное мечтанье, Когда нечаянно пройдет передо мной Младое, чистое, небесное созданье, Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне, Любуясь девою в печальном сладострастье, Глазами следовать за ней и в тишине Благословлять ее на радость и на счастье, И сердцем ей желать все блага жизни сей, Веселый мир души, беспечные досуги, Всё – даже счастие того, кто избран ей, Кто милой деве даст название супруги. Эта история проливает свет на одно загадочное обстоятельство. Весной 1833 года Пушкин брал позволение "отправиться на два дня в Кронштадт". Сохранился даже его билет с датой 26 мая. Дело в том, что 27 мая из Кронштадта уезжала за границу на пароходе прекрасная Надина. Поэт не удержался, чтобы не проводить ее. И скорее всего – втайне от жены. В июле 1836 Соллогуб уезжает в Баден-Баден. Мать Андрея Карамзина, находившегося в то время за границей, шлет ему встревоженное письмо по поводу Надины, прося "серьезно поразмыслить над своим поведением по отношению к ней". Мать не допускает возможности брака между молодым человеком и девушкой, которая старше его, и советует Андрею сдержать свои чувства, чтобы не скомпрометировать себя и Надину и не оказаться замешанным в какую-нибудь скандальную историю. Особенно ее беспокоит то, что у хорошенькой фрейлины появился могущественный поклонник, соперничество с которым было бы весьма опасным. "Она влечет в своей свите одно известное лицо, которое, говорят, покинуло Россию, чтобы следовать за ней..." – сообщала Карамзина. Речь шла о брате царя великом князе Михаиле Павловиче. Но беспокойство Карамзиной, как и ревность Пушкиной оказались напрасными. Шутя вскружив головы своим многочисленным обожателям, Соллогуб за границей неожиданно вышла замуж за отставного штаб-ротмистра А.Н. Свистунова (брата декабриста П.Н. Свистунова) и была очень счастлива своим выбором. Впоследствии ее муж стал чл. совета Министерства иностранных дел и получил звание камергера двора. Ни Наталья Николаевна, ни друзья Пушкина, упрекавшие его за то, что и после женитьбы он не может не отдать дань восхищения красоте других женщин, не поняли того, что сумела понять чуткая и проницательная М.Н. Волконская, писавшая: "Как поэт, он считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался <...> В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел..." Другая упомянутая в письме Павлищевой женщина – "новобрачная не особенно высокого рода", чье обаяние затмевало красоту Натальи Николаевны, – это Ольга Александровна Булгакова, дочь московского почт-директора. Незадолго до свадьбы Пушкина ее обвенчали с князем А.О. Долгоруковым. Пушкин был на празднике, устроенном в доме молодоженов. Отец Ольги, А. Я. Булгаков, писал брату в Петербург 19 февраля 1831 года: "До сих пор еще толкуют о славном бале наших молодых, хваля особенно ласку и ловкость Ольги <...> Поэт Пушкин также в восхищении от нее; говорил, что невозможно лучше Ольги соединять вместе роль девушки, только что поступившей в барыни, и хозяйки". В увлечении Пушкин признавался: "Я бы ее воспел, да не стихи на уме теперь". Действительно, более чем неуместным было бы для поэта воспевать в стихах чужую жену накануне собственной свадьбы. Вскоре на одном из московских вечеров чета Пушкиных и супруги Долгоруковы, сидевшие рядом, оказались в центре всеобщего внимания. Булгаков с гордостью сообщал брату 23 февраля 1831 года: "Беспрестанно подходили любопытные смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая, но Ольге все отдают преимущество". Ольга не отличалась классической красотой, недаром домашние прозвали ее "курноской". Но ее живость, ум, значительная образованность и великолепное знание всех тонкостей светского такта делали ее неотразимой. Оказалось, что ранее всех прелесть Оленьки успел оценить сам государь. Юную красавицу царь приметил на одном из маскарадов, когда она приезжала погостить к родным в Петербург. Восторженные комплименты по поводу ее маскарадного костюма, видимо, вскоре повлекли за собой особые царские милости, которые в то время одни считали великой честью, другие – бесчестьем. Что касается отца Оленьки, то он, как образцовый подданный, с благоговейным почтением воспринял монаршее внимание. С гордостью рассказывал брату в письмах, как царь, посетивший Москву в 1831 году, интересовался подробностями жизни и замужества Оленьки и спрашивал: "Помнит ли она маскарад князя Волконского?" В этом, скорее всего, скрывался интимный намек: видимо, именно там, на маскараде у министра двора и уделов П.М. Волконского, исполнявшего и негласные функции посредника в амурных увлечениях императора, и решилась участь Оленьки. Судя по письмам Булгакова 1831 года, отношения царя и Ольги выглядят весьма близкими. Приглашая ее на полонез, чтобы открыть один из московских бальных вечеров, царь "подошел к Ольге, взял ее за руку и прижал крепко: "Я надеюсь, что мы навсегда добрые друзья, как было в Петербурге?" Во время чинного танца Николай и его партнерша оживленно беседовали. "Обо многом была тут речь",– многозначительно заканчивал А. Я. Булгаков (письмо К. Я. Булгакову от 27 октября 1831 года). В другой раз он замечает, как Николай, найдя укромное место, нежничал с Ольгой: сняв с ее руки перчатку, "он поцеловал руку, а Ольга поцеловала его в щеку" (К. Я. Булгакову 8 ноября 1831 года). Узнав, что Оленька в положении, царь с заботливым вниманием следил за состоянием ее здоровья, давал советы. Да и свой приезд в Москву подгадал так, чтобы это совпало с ее родами. В день, когда она разрешилась от бремени, прислал нарочного, чтобы узнать о самочувствии матери и ребенка, и предупредил, что вскоре сам заедет посмотреть на новорожденную малышку. Николай стал крестным отцом девочки, которую нарек Александрой. Привязанность государя оказалась продолжительной. Пушкин в дневнике 1834 года рассказывал о новом приезде Николая в Москву: "Царь мало занимался старыми сенаторами, заступившими место екатерининских бригадиров, – они роптали, глядя, как он ухаживал за молодой княгиней Долгоруковой (за дочерью Сашки Булгакова! – говорили ворчуны с негодованием)". Что же, сановников можно понять: их раздражало, что объектом монаршего внимания оказалась особа незнатного происхождения. Масленицу 1834 года княгиня Долгорукова провела в Петербурге и получила специальное приглашение на дворцовый бал в Концертном зале. Дядя Ольги, петербургский почт-директор К. Я. Булгаков в письме ее отцу 26 февраля 1834 года отмечал, что это "милость особенная". Ольга на балу имела необычайный успех, затмив всех петербургских красавиц, от кавалеров не было отбоя, она "танцевала беспрестанно, за ужином сидела возле государя". Пушкин присутствовал на этом вечере и был свидетелем торжества своей московской знакомой. Еще месяц назад, 26 января 1834 года, мать Пушкина писала дочери – О.С. Павлищевой, что на вечере в доме Бобринских Наталья Николаевна удостоилась чести сидеть за столом рядом с императором Николаем. Но как только явилась блистательная княгиня Долгорукова, она стала единственной владычицей царского сердца. К.Я. Булгаков 3 марта 1834 года сообщал брату, что на празднике в доме Волконского за ужином Ольга "опять сидела между государем и великим князем". Брат царя, великий князь Михаил Павлович, относился к молодой княгине запросто, словно к человеку, близкому их домашнему кругу, и заезжал к ней, когда хотелось. Из письма К. Я. Булгакова 12 марта 1834 года узнаем: "Великий князь в субботу пил чай у Ольги и изволил пробыть от 8 до 11 часов". В 1836 году Ольга путешествовала за границей, и сестра Андрея Карамзина Софья писала ему: "Предсказывают, что в баденском уединении ты влюбишься в княгиню Долгорукову, – она обольстительница известная". Но в то же время Ольга с присущим ей тактом сумела поставить себя так, что не потеряла ни уважения общества, ни симпатий друзей дома. Судьба Оленьки в свете – лишь один из многочисленных подобных эпизодов, характеризующих нравы двора. Так, дневник Пушкина 1834 года открывается записью о драме флигель-адъютанта С. Д. Безобразова, который после свадьбы узнал о связи своей жены, бывшей фрейлины, с царем и сгоряча хотел было убить обоих. В обществе это восприняли как "сумасшествие", нисколько не сочувствуя чересчур щепетильному супругу. Пушкина тревожило, что восхождение Натальи Николаевны по лестнице придворного успеха слишком напоминает историю Оленьки Булгаковой. Царь также отметил ее на одном из маскарадов, устроенных князем-сводней П. М. Волконским. Мать Пушкина в письме дочери Ольге 16 марта 1833 года писала, что их Наташа на маскараде "имела большой успех. Император и императрица подошли к ней и сделали ей комплимент по поводу ее костюма..." Царь начал оказывать ей особенное внимание. В качестве исключительной милости ее приглашали на вечера в Аничков дворец, куда муж ее до получения камер-юнкерского звания доступа не имел. Сестры Натали, обычные провинциальные барышни, стали фрейлинами, точно так же, как с началом возвышения Оленьки ее сестра Екатерина получила фрейлинский вензель. "Не кокетничай с царем", – обеспокоенно предупреждал Пушкин в письме 11 мая 1833 года жену, с наивным тщеславием радовавшуюся царским ухаживаниям. А в светских кругах уже делали определенные выводы. Посланник Геккерн настоятельно советовал Ж. Дантесу держаться подальше от Натали, видимо, опасаясь не столько ревности супруга, сколько монаршего гнева. Недаром Дантес в письме Геккерну 6 марта 1836 года вспоминал: "Ты <...> написал, будто до меня она хотела принести свою честь в жертву другому". И обещал, что выполнит совет наставника: "Я принял решение пожертвовать этой женщиной ради тебя <...> Я ни мгновения не колебался; с той же минуты я полностью изменил свое поведение с нею: я избегал встреч так же старательно, как прежде искал их; я говорил с нею со всем безразличием, на какое был способен <...> На сей раз, слава Богу, я победил себя". Трудно судить: то ли Натали была настолько привлекательна, что Дантес не сдержал своего обещания; то ли ей не захотелось расстаться с обаятельным и веселым поклонником... Недаром Дантес в письме 6 марта 1836 года с горечью говорил: "Желай она, чтобы от нее отказались, она повела бы себя по-иному". А в письме 6 ноября, с трудом избежав дуэли с Пушкиным, с недоумением высказывался о поведении "жеманницы": "Это большая неосторожность либо безумие, чего я к тому же не понимаю, как и того, какова была ее цель". Странные поступки Натали отмечает и Софья Карамзина в письме брату 29 декабря 1836 года: "Она же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство..." Однако свет гораздо более был занят другим романом красавицы, развертывавшимся посреди бальных дворцовых зал. И в ехидном пасквиле, анонимно разосланном по столице и поздравлявшем Пушкина с вступлением в Орден рогоносцев, имелись в виду вовсе не отношения его жены с Дантесом. В нем в качестве великого магистра Ордена назван Д. Л. Нарышкин, снисходительный супруг бывшей любовницы Александра I, а Пушкину выдавался патент на должность его преемника. Это привело Пушкина в бешенство. Но тот, на кого намекал пасквиль, был недосягаем, и потому к барьеру пришлось встать Дантесу... Ольга Долгорукова узнала о гибели поэта за границей и 14 марта 1837 года писала П.А. Вяземскому: "Эта грустная история рассказывалась в стольких различных вариантах, что поистине остаешься без собственного мнения о том, кто же виноват? Решить это – трудная задача, и я думаю – это тайна для света. Жертвы нам известны: во-первых, Ваш несчастный друг и, во-вторых, молодой Дантес <...> Я и не пытаюсь, дорогой князь, сколько-нибудь утешать Вас, ибо я нахожу, что в жизни бывают минуты, когда этого нельзя делать; друг еще может быть заменен (хотя и очень редко), но будет ли существовать другой Пушкин для его друзей? А нам? Кто вернет нам нашего любимого поэта?" Отцу же чуть ранее она признавалась в письме: "По-моему, очень трудно судить об этом печальном деле, так покрытом мраком, что один Бог знает виновного. Тем не менее бедная женщина будет, быть может, всегда упрекать себя в смерти мужа". »

 Отправлено: 09.04.08 05:25. Заголовок: Отрошенко В. Последнее озарение Пушкина:

« Добрый принц
Воля Рока начала осуществляться гораздо раньше, чем все ее сложные и разнообразные усилия сошлись в одной точке – в пуле, смертельно ранившей поэта.
Осенью 1833 г. в Берлине "молодой человек живого и независимого характера", двадцатилетний француз родом из Кольмара по имени Жорж-Шарль Дантес получил рекомендательное письмо в Россию на имя директора Канцелярии военного министерства графа Владимира Адлерберга. Письмо было подписано принцем Вильгельмом Прусским, к которому Дантес явился по протекции своих германских родственников искать "счастья и чинов". На родине он уже не мог найти ни того, ни другого. Июльская революция во Франции 1830 года заставила Дантеса, приверженца законной династии Бурбонов, покинуть элитарную военную школу Сен-Сир, сулившую ему офицерский чин. Однако и принц Вильгельм не мог ему дать желанного чина, пообещав только – унтера. Слишком мало Дантес проучился в военной школе – меньше года.
Но совет принц Вильгелм дал Дантесу охотно. Ехать в Россию! И этот совет вместе с рекомендательным письмом был одним из наиболее важных усилий той воли, которая тщательно строила свой трагический и хитросплетенный сюжет. Скрытый текст

Воскрешение в гостинице Точное направление – Россия, Петербург – было выбрано. Но на что мог расчитывать Дантес, а вместе с ним и воля рока, направлявшая его? Едва ли граф Адлерберг предложил бы юному иностранцу нечто большее, чем принц Вильгельм. Положение Дантеса было плачевным. Отец – обедневший эльзаский барон с шестью детьми на руках – был в состоянии снабдить сына лишь суммой в 200 франков ежемесячно, тогда как на офицерскую жизнь в пышном Петербурге требовалось – 1000. Русского языка Дантес совершенно не знал. Военными науками не владел в той мере, чтобы сдать экзамен в Военной академии и получить "офицерские патенты". При таких препятствиях не могло быть и речи, чтобы Дантес вошел туда, где он мог бы столкнуться на рваных с семьей, с друзьями и врагами Пушкина – в высший столичный свет могущественной империи. Письма было мало. Нужно было что-то еще. И это "что-то" незамедлительно является. Рок одним махом устраняет неодолимые препятствия, пуская в ход свое непобедимое оружие – фантастический случай! Осенью 1833 г. когда Дантес, как бы чего-то дожидаясь, все еще скитается по Германии, в дело вводится новый персонаж – барон Луи Борхард де Геккерен. Он – нидерландский посол при русском дворе в Петербурге. Он одинок. Он благостно богат. Он принадлежит к одной из самых знатных голландских фамилий. У него надежные и обширные связи в вельможных кругах русской столицы. И он вдруг попадает – этак нечаянно, проездом, возвращаясь из отпуска на службу в Петербург, – именно в тот "маленький захолустный" городок Германии, где находится Дантес. А очутившись в этом городке, посол останавливается именно в той "скромной гостинице", где в дешевом номере, уже не помышляя ни о чинах, ни о России, лежит на кровати одинокий француз "с грозным признаком смерти у изголовья". Француза сразила жестокая простуда. Соединившись с его безденежьем и беспомощностью, она уже развилась в тяжелое воспаление легких. Дантес тает на глазах. Он уже должен исчезнуть из жизни, а заодно и из истории, не достигнув заснеженной поляны под Петербургом, близ Черной речки... Но вот хозяин гостиницы – тоже случайно, за ужином – рассказывает барону с сочувственными вздохами об умирающем постояльце. Барон скуки ради решает взглянуть на бедолагу. И эта нужная встреча, искусно и настойчиво сотворенная Роком, происходит. Впрочем, какое дело королевскому посланнику до умирающего скитальца-француза. Ну, взглянул; ну, подал из милости на лекарства. И ушел. Но нет! Воля Рока предусмотрела всё. Ей, конечно, известно, что юный Дантес до крайности, до некоторой даже женственности, красив. И ей известно также, – как известно это и всему петербургскому свету, – что барон Геккерен страстный гомосексуалист. Никаких случайностей случай не допускает. Сорокадвухлетний барон с первого же взгляда, охваченный и светлой нежностью, и темной похотью, отчаянно влюбляется в очаровательного юношу. Отложив свой отъезд из захолустного городка посол самолично ухаживает за Дантесом, ставит его на ноги и, зная о его намерениях попытать счастья на чужбине, предлагает ему ехать в Петербург с ним и под его покровительством. Вот теперь всё слажено. Теперь – в Россию! Ропот гвардии В октябре 1833 г. Дантеса и Геккрена доставил в Кронштадт пароход "Николай I". А вскоре, когда Геккерен, исполняя мечту своего возлюбленного об офицерском чине, пускает в ход высокие связи, в судьбе Дантеса принимает участие и человек Николай I. В январе 1834 г. по повелению Николая Дантес был допущен к офицерским экзаменам. Три из них: по русской словесности, уставу и военному судопроизводству, – те, которые могли бы воспрепятствовать замыслам Рока, если бы Дантес явился в Россию без нежного и влиятельного покровителя, – Дантесу было разрешено не сдавать. Зимой 1834 г. он стал офицером. Да еще каким офицером! Корнетом самого блистательного полка: Кавалергардского Ее Величества. И вот теперь зловещая звезда уже восходила на петербургском горизонте, становясь различимой для Александра Сергеевича. Она, конечно, была еще тусклой, едва лишь приметной. Но Пушкин уже знал ее имя. "Барон Дантес и маркиз де-Пина, два шуана, будут приняты в гвардию офицерами. Гвардия ропщет", – записал он 26 января 1834 г. в своем дневнике. Сивилла Флорентийская Между тем в жизни самого Пушкина еще до приезда Дантеса развивалась, устремляясь к единой финальной точке, намеченной Роком, другая линия безжалостного сюжета. 18 февраля 1831 г. после долгих и сложных перипетий сватовства состоялась свадьба Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой. Красота этой юной, девятнадцатилетней "богини" была такова, что даже признанные очаровательницы Петербурга, не в состоянии были испытывать к Наталье Николаевне ни чувства зависти, ни чувства соперничества. Ее облик вызывал лишь полный и искренний восторг. О нем говорили, не жалея эпитетов, – "небесный", "поэтический", "несравненный", – как о чем-то не принадлежащем земной суетной жизни и даже самой Наталье Николаевне. "Это – образ, перед которым можно оставаться часами, как перед совершеннейшим созданием Творца", – записала в дневнике внучка Кутузова, графиня Дарья Фикельмон. Такой, наверное, и должна была быть жена поэта. Но жена не здешняя, не земная. Здешнюю и земную в ней разглядел поэт Василий Туманский, приятель Пушкина, посетивший новобрачных в Москве: "Пушкина – беленькая, чистенькая девочка, с правильными чертами лица и лукавыми глазами, как у любой гризетки." Все остальные – и приятели, и друзья – только восхищались. Но восхищаясь, почему-то упорно отговаривали Пушкина от этого брака. Разумных причин тому выдвигали немало. Одни, самые близкие, такие, как князь Петр Вяземский, заботились о его холостяцкой свободе и преданности музам. Другие указывали на значительную разницу в летах и – неизмеримую – в жизненном опыте. Разница же в наружности ("смесь обезьяны с тигром" – таково было лицейское прозвище Пушкина) смущала всех, не исключая и самого Александра Сергеевича. "Пушкин не любил стоять рядом со своей женой и шутя говаривал, что ему подле нее быть унизительно: так мал был он в сравнении с нею ростом", – вспоминал Вяземский. И все же только проницательная Дарья Фикельмон, прозванная "Сивиллой Флорентийской" за свою способность предугадывать будущее, с нечаянной внятностью высказала то, что, быть может, мучительно и безотчетно ощущали близкие друзья Пушкина, улавливая краем глаза в кутерьме житейских событий почерк Провидения. "Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого моего сердца. Есть что-то воздушное и трогательное во всем ее облике – эта женщина не будет счастлива, я в том уверена! Она носит на челе печать страдания", – записала Сивилла в своем дневнике 12 ноября 1831 г. Никаких страданий тогда еще не было. Напротив! Все складывалась блестяще. После переезда Пушкиных из Москвы в Петербург Наталья Николаевна была с восторгом принята при дворе. Шаг за шагом, бал за балом она завоевывала северную столицу, обвораживая всех – от юнкера до царя, от провинциальной графинички до императрицы. Ее обожали, в нее влюблялись, ее боготворили, и это с каждым бальным сезоном все больше и больше развивало ее склонность к кокетству; льстило ее женскому тщеславию. "Ты, кажется, не путем искокетничалась <...> Ты радуешься, что за тобою, как за сучкою, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Прасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница", – писал ей Пушкин, любя ее, впрочем, мудро и доверчиво. К 1836 году в Петербурге уже не было дамы или девицы, которая могла бы сравниться с Натальей Николаевной по успехам в высшем свете и по количеству тайно страдающих поклонников. Метаморфоза кавалергарда Тем временем и звезда Дантеса, которого Рок, оберегая свой замысел, наделил невероятной, не знающей осечек везучестью, поднималась в зенит. Мало того, что он был принят в гвардейский полк сразу же офицером, что было редчайшим случаем. Вскоре корнета Дантеса переводят из запасного эскадрона в действующий – это было почти невозможно без знания русского языка, которым Дантес так и не овладел. Но всё невозможное устраняется с его пути. В январе 1836 г. Жоржа Дантеса, не смотря на множество дисциплинарных взысканий, производят в поручики. Барон Геккерен обожает своего любовника все больше и больше, щедро снабжая его деньгами и знакомствами. Но посол Геккерен – лицо официальное. И поэтому страстному обожанию нужно придать законный характер. Весной 1836 г. происходит событие, которое зажигает звезду Дантеса еще ярче. И в этом событии, как и во многих других, сделавших Дантеса Дантесом, проглядывает нечто странное. При живом отце, французском помещике, дворянине, который к тому же в одном из своих писем в Петербург говорит об "исключительной силе уз, связующих отца с сыном", голландский посланник решает усыновить поручика русской службы. В ответ на запрос Геккерена об усыновлении Дантес-отец пишет: "В самом деле, наблюдая внимательно за ростом привязанности, которую мой ребенок внушил вам..." Вот тут бы Жозефу-Конраду и отказаться деликатно от этого обидного, если уж не загадочного, предложения... Но нет, "связующие узы" послушно устраняются из отцовского сердца. И Жозеф-Конрад "спешит сообщить" Геккерену о другом отказе: "я отказываюсь от всех моих отцовских прав на Жоржа Шарля Дантеса и в то же время разрешаю вам усыновить его в качестве вашего сына..." На усыновление дают согласие – тоже без малейших заминок – голландский король и русский император. И в мае 1836 г. Жорж Дантес, превратившись в Жоржа Геккерена, принимает титул, герб и наследные права на внушительное состояние нидерландского посланника. С этого времени в Петербурге уже нет "модного человека" равного Дантесу, который и до своей сиятельной метаморфозы был, по свидетельству полковых друзей, "избалован постоянным успехом в дамском обществе". Щегольское остроумие, обворожительное лицо, высокий рост... "Красивый, можно даже сказать блестяще красивый кавалергард", – говорит о нем князь Владимир Трубецкой. Как и юная Пушкина, Дантес, шаг за шагом, раут за раутом покоряет гостиные и салоны вельможного Петербурга, где все от него в восторге. К 1836 г. он сам дружески вхож во все те дома – Карамзиных, Вяземских, Хитрово, Виельгорских, Фикельмонов, Воронцовых, – где часто бывает чета Пушкиных. Он вхож в жизнь Пушкина. Линии рокового сюжета сплетаются. Пляска смерти Когда Пушкин на одном из светских раутов, куда он приехал вместе с женой и ее незамужними сестрами, Екатериной и Александрой, впервые увидел Дантеса, Дантес ему понравился. Госпожу Пушкину Дантес, пользуясь выражением Геккерена, "отличил в свете" незамедлительно. "Отличила" его и она. На упорные и открытые ухаживания Дантеса в зимний бальный сезон 1836 г. Наталья Николаевна ответила таким приветливым поощрением, каким она еще не отвечала не одному из своих поклонников. В свете недолго говорили об одной только "страстной любви" Дантеса и об одном только "легкомысленном кокетстве" Натальи Николаевны. Очень скоро произошло то, что высказал о своей жене и Дантесе сам Пушкин: "Il l'a trouble". Все гостиные и салоны Петербурга наполнились толками о взаимности чувств Дантеса и Пушкиной. Свет принялся следить за их романом с игривым наслаждением – во все лорнеты. Сплетни и слухи жестоко терзали Александра Сергеевича, защищавшегося от них только работой и верой в непогрешимость супруги. Но временами он с трудом совладал с со своею пылкой, ревнивой натурой. На званых вечерах при появлении Дантеса он то мрачнел, то нервно хохотал. А роковой сюжет тем временем неуклонно развивался. В феврале 1836 г. между Дантесом и Натальей Николаевной происходит объяснение в любви, о чем Дантес с восторгом сообщает Геккерену, отлучившемуся в Гаагу. В письме к барону он приводит слова Пушкиной: "я люблю вас как никогда не любила, но не просите у меня никогда ничего большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит..." Геккерен, вернувшись в Петербург, вдруг с необычайным рвением вмешивается в роман своего возлюбленного для того, чтоб устроить ему как раз вот это – "все остальное". Взявшись за роль сводни, он преследует Пушкину повсюду. Перехватывает ее то в одном, то в другом бальном зале и, наклоняясь к ее уху, жарко шепчет ей под звуки мазурки о необыкновенных страданиях "сына"; о его "тяжелой болезни", вызванной любовными муками; о его готовности расстаться с жизнью за одни только краткий миг близости с нею! Она должна подарить ему этот миг ради спасения его юной жизни – Геккерен просит, заклинает, умоляет.. Зачем? Здесь сказывается вся хитрость отношений между гомосексуальным Геккереном и бисексуальным Дантесом. Геккерена уже давно раздражает это увлечение, отнимающее у него немалую долю любовного пыла партнера. Если же Геккерен поможет Дантесу добиться от Пушкиной "остального", то при умелой огласке дела, которую опытный дипломат, конечно же, обеспечит, Пушкина, покрытая позором, будет неизбежно отлучена от петербургского света, а значит и от Дантеса, не важно кем – обманутым мужем или самим светом. Но изощренные старания Геккерена не достигают цели. Что-то не складывается в роковом сюжете. Лишь бледные фантомы ангела смерти кружатся над поэтом – в течении 1836 г. Пушкин трижды по разным причинам (литературным, условно-светским) вступает в дуэльные отношения: с генералом Репниным, с отставным гусаром Хлюстиным, с графом Соллогубом. Никто из них, свидетельствуют письма и мемуары, стрелять в Пушкина, если бы дело дошло до барьера, не собирался. Подлинный ангел смерти ждал нового поворота событий. И поворот случился. Его осуществление было возложено на побочную дочь графа Строганова Идалию Полетику, питавшую по каким-то мотивам (до конца неясным ни одному исследователю!) столь бешеную ненависть к поэту, что на старости лет, живя в Одессе, она помышляла плюнуть в установленный там ему памятник... "Все остановить" 2 ноября 1836 г. Идалия Полетика приглашает Наталью Николаевну на свою квартиру в Кавалергардских казармах, – пообедать, поболтать... Пушкина едет. Очутившись в безмолвной квартире, она проходит в комнату Идалии. Но вместо приятельницы ее ждет там Дантес. Выхватив пистолет, он падает на колени, приставляет дуло к виску и грозит застрелиться на ее глазах, если она сию же минуту не согласится на то, о чем ее умолял приемный "отец". Положение ее безвыходно. Дантес держит напряженный палец на курке. От отчаяния она громко вскрикивает. И на ее крик в комнату забегает горничная. Воспользовавшись ее появлением, Пушкина быстро покидает квартиру. Так ли все было, как сообщают осведомленные мемуаристы, или иначе, – не имеет значения. Это была западня! Свидание Дантеса и Пушкиной наедине в казарменной квартире (муж Идалии был кавалергардским ротмистром) состоялось. И сам этот факт давал барону Геккерену то, чего он желал. Утром 4 ноября шесть адресатов – братья Россеты, граф Соллогуб, семьи Вяземских, Карамзиных, Виельгорских и Хитрово, – получают по городской почте в двойном конверте (внутренний на – имя Пушкина) единообразный анонимный пасквиль – шутовской "диплом", в котором Пушкин назван новым членом ("коадъютором" и "историографом") "ордена рогоносцев". Точно такой же экземпляр получает в это утро и сам Александр Сергеевич. Дело сделано! Барону Геккерену остается только ждать тех мер (удаление, деревня, что угодно!), которые будут приняты к Пушкиной. Но то, что произошло, бросило Геккерена в холодный пот. 4 ноября, после откровенного разговора с Натальей Николаевной, в котором она рассказала ему и о преследованиях Геккерена и о подстроенном свидании, Пушкин посылает по почте на Невский проспект в особняк нидерландского посольства вызов на имя Жоржа Дантеса. 5 ноября письмо пришло. Но Дантеса дома не было, он дежурил в дивизионе. И письмо распечатал барон Геккерен... Дуэль!! На это он никак не рассчитывал. Это скандал, это конец его карьере... А его возлюбленный?!.. Даже при удачном исходе поединка Геккерен теряет его: Дантесу грозит в лучшем случае разжалование и ссылка, в худшем (по букве закона) – повешение! Голова барона идет кругом. Но в кружении страшных мыслей вдруг мелькает одна – спасительная. В письме Пушкина нет ни малейшего оскорбления, которое делало бы дуэль неизбежной, не указана и причина – один только вызов! В тот же день, дождавшись Дантеса и запретив ему вмешиваться в дело, барон сам едет к Пушкину. Он объявляет Александру Сергеевичу, что "сын" еще не знает о письме, но что барон принимает вызов от его имени: Дантес будет драться. Однако Геккерен просит пощадить его "отцовское" сердце – дать 24 часа отсрочки! И Александр Сергеевич дает отсрочку. Она-то и нужна была нидерландскому посланнику, который хорошо знал, как дорожат здесь друзья этим "потомком одного африканского негра", как выразился он в своем письме в Голландию. Кто-нибудь из них обязательно явится, чтоб затушить пожар. И барон не ошибся. На следующий день, 6 ноября, когда Геккерен снова приехал к Пушкину просить о новой, двухнедельной, отсрочке, он уже застал в его квартире на Мойке, поэта Жуковского, которого Наталья Николаевна срочно вызвала из Царского Села, где тот постоянно жил, воспитывая цесаревича. "...все остановить..." – записал Жуковский 7 ноября в своих конспективных заметках. В этот день он уже вступил в переговоры с Геккереном. И барон, пользуясь тем, что Жуковский был далек от светских интриг и слухов, предпринимает такой ход, которого не ожидал никто, включая и Дантеса. Он объявляет Жуковскому, что Дантес на самом деле горячо влюблен в старшую сестру Пушкиной – Екатерину Гончарову. Мало того, "сын" мечтает на ней женится! И барон готов дать согласие на этот брак, если, кончено, Пушкин возьмет назад своей вызов. Но сделать он это должен не на том основании, что Дантес намерен жениться на его свояченице, – женитьба в таком случае будет выглядеть трусливым спасением от поединка, – а просто так: возьмет назад, и всё! Воодушевленный этим "открытием" Жуковский едет с Невского на Мойку, чтобы успокоить Александра Сергеевича и обрадовать Екатерину, засидевшуюся в девицах и, разумеется, безумно влюбленную как и многие барышни, в "красивого кавалергарда". Но на это сообщение Пушкин отвечает с таким бешенством, что Жуковскому становится ясно – "все остановить" невозможно. Теперь Александр Сергеевич еще более непреклонно желает драться. Мысль о женитьбе, ничем официально не подтвержденная, это только подлая уловка: как только он возьмет вызов назад, женитьба будет отменена, объясняет он Жуковскому. В последующую неделю Жуковский убеждается, что именно так и замыслил Геккерен. Во время новых переговоров, к которым уже привлечена и тетка Натальи Николаевны, фрейлина Екатерина Загряжская, барон упорно увиливает от официальных подтверждений. Только 14 ноября, напуганный решительностью Пушкина, Геккерен в присутствии Загряжской и Жуковского вынужден объявить Александру Сергеевичу о намерениях Дантеса жениться на Екатерине Гончаровой. В ответ на это Пушкин вручает барону письменный отказ от вызова. Александр Сергеевич удовлетворен – низость Дантеса, вступающего в брак с нелюбимой женщиной под угрозой дуэли, доказана: и Наталье Николаевне, и светским друзьям. Дело улаживается – "всё останавливается". Но вдруг в эту жестокую игру мести и пыла Рок вводит свою козырную карту – Дантеса. До того момента, пока он не получил письмо от Пушкина, он никак не заявлял о себе, во всем подчиняясь барону. Но в письме Пушкин подчеркнуто объяснял свой отказ от вызова сватовством Дантеса, и всю унизительность для него такой постановки вопроса ("жениться или драться") Дантес хорошо понимал. Обиженный, он решил действовать сам. Утром 16 ноября он послал к Пушкину своего секунданта, секретаря французского посольства виконта д'Аршиака, с указаниями добиться от Пушкина другой формулировки отказа – без упоминания женитьбы на m-lle Гончаровой. В противном случае Дантес – "к его услугам". Приступ бешенства, вызванный у Александра Сергеевича этим визитом, не шел ни в какое сравнение с прежним. "Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только на счет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь", – сказал он 16 ноября за обедом у Карамзиных своему секунданту графу Владимиру Соллогубу (тому самому, с которым он несколько месяцев назад мог оказаться у барьера и который собирался выстрелить вверх, потому что "смотрел на Пушкина, как на бога"). Свои указания Александр Сергеевич произнес таким тоном, что Соллогуб онемел. В отчаянии был и Жуковский: "Снова дуэль. Секундант." К д'Аршиаку после бессонной ночи Соллогуб явился разбитый и подавленный. Его удивило, что и д'Аршиак тоже не спал. Еще больше его удивили слова д'Аршика, сказавшего, что он "хотя не русский, но очень понимает, какое значение имеет Пушкин для русских". Явственно мелькнула надежда. Секунданты взялись тщательно изучать дуэльные документы. Шаг за шагом завязались переговоры, переписка. К концу ноября усилиями друзей, стараниями Соллогуба и самого д'Аршиака, принявшего без совета с Дантесом заново сформулированный отказ от вызова, где по-прежнему упоминалось сватовство Дантеса, – "всё остановить" удалось. 10 января 1837 г. состоялась свадьба Дантеса и Екатерины Гончаровой. Отсутствие оскорблений, вмешательство друзей, затяжные переговоры – все эти "ошибки" были учтены волей Рока. Это была репетиция. В смертельной премьере события разыгрались с фантастической слаженностью и быстротой. Путь к разгадке В январе Петербург закружило балами. Они вспыхивали, зажигая окна вельможных домов, один за другим – у Строганова, у Вяземских, в Дворянском собрании, в саксонском посольстве, у Фикельмонов, у Воронцовых, у Мещерских... И на всех этих балах, куда Александр Сергеевич сопровождал супругу, он вынужден был встречаться с новобрачной четой, – дома он не принимал ни Дантеса, ни Геккерена, заявив о невозможности отношений с этими "родственниками". А между тем следы ноябрьской бури уже улетучивались из ветреной головы Натальи Николаевны. Она снова взялась одаривать на балах Дантеса смущенными улыбками и кокетливыми взглядами, не обращая внимания на другие взгляды, – ревнивые и угрюмые, – своей сестры. В сердце же Александра Сергеевича следы превращались в раны. Женитьба Дантеса, поначалу всех ошеломившая и заставившая сомневаться в его благородстве и способности любить (госпожу Пушкину или кого бы то ни было), вдруг получает в свете иное толкование. Геккерен и Дантес всеми средствами – через полковых друзей Дантеса, светских дам, посольских чиновников – распространяют слух, будто Дантес только потому и женился на нелюбимой женщине, чтобы спасти любимую – от бесчестья и злой расправы ревнивого мужа. Для подтверждения этой версии Дантес на балах с еще более дерзкой открытостью, чем до женитьбы, ухаживает за Пушкиной – танцует только с ней; обволакивает "жаркими и долгими взглядами" только ее; беседует, каламбурит, шутит только на радость Натали. И общество охотно принимает романтическую версию. Александр Сергеевич видит, как рушатся на глазах плоды его победы, добытой нервами, гордостью и мужеством. Удушливые сплетни, ядовитые ухмылки, жалящие лорнеты – всё возвращается, как неотступный кошмар. Клевета уже не отравляет, а сотрясает всю его кровь, доставляя на раутах зрителям увлекательное зрелище: "снова начались кривляния ярости и поэтического гнева", – пишет Софья Карамзина. Что свело эти "кривляния" в единый порыв навстречу роковой воле – приезд ли тригорских подруг Пушкина Евпраксии Вревской и Анны Вульф, которые рассказали ему, что и в провинции верят петербургским слухам, замечание ли царя, посоветовавшего Наталье Николаевне "быть как можно осторожней и беречь свою репутацию", или особенная развязность Дантеса на балу у княгини Мещерской 24 января, – исследователям точно не известно. С 26 января 1837 г. события понеслись вихрем. Утром в этот день Александр Сергеевич отправляет барону Луи Геккерену письмо. Содержание его выходило "из пределов возможного", как выразился сам Геккерен. Это было полное уничтожение: "Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну <...> Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына." О самом же "сыне" в письме говорилось, что "он просто плут и подлец". Такие оскорбления надежно исключали любые переговоры, кроме формальных – "о материальной стороне дуэли". Вечером того же дня секундант Геккеренов виконт д’Аршиак уже был у Александра Сергеевича с письменным вызовом от барона, из которого следовало, что драться будет – и за себя, и за "отца" – Дантес. Вызов был принят. Д’Аршиак объявил, что он ждет от Пушкина секунданта, чтобы условиться о месте и времени поединка. Секундант ему нужен был особенный. Никого из близких друзей, кто пустился бы "принимать меры", он уже не желал посвящать в дело. Теперь он должен был остаться один на один с волей Рока, с некой возвышающей силой – с "фаталитетом, который невозможно объяснить", как скажет потом князь Вяземский. Для Александра Сергеевича в этот день уже что-то объяснялось: слишком настойчиво врывался в его жизнь предначертанный сюжет. Все, кто видел Пушкина вечером 26 января на балу у графини Разумовской, где он втайне подыскивал себе секунданта, поражались его веселости, блистательности, легкости... Секунданта здесь он не нашел. Англичанин Артур Меджнис, к которому он обратился, вежливо отказал. На следующий день, 27 января, Пушкин встал в 8 часов утра в еще более приподнятом и бодром расположении духа, чем накануне, "после чаю много писал – часу до 11-го. С 11 обед. – Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни", – записал потом в конспективных заметках со слов домашних Жуковский. Веселости Александру Сергеевичу придавало и то обстоятельство, что он вдруг вспомнил о своем старом лицейском товарище Константине Данзасе. Вот этот скромный и благородный служака, инженер-подполковник "самых честных правил", подходил в секунданты лучше всех! Пушкин послал за ним. В 12 часов Данзас подъехал к дому на Мойке. Увидев его в окно, Александр Сергеевич сам выскочил к входным дверям, радостно встретил его, провел в кабинет и заперся с ним там, – вероятно, взял с него слово чести не разглашать дела. Через несколько минут Данзас вышел из кабинета и отправился по указанию Пушкина в оружейный магазин Куракина за пистолетами. Ровно в час дня из дома вышел и сам Александр Сергеевич. Он взял извозчика; в условленном месте подобрал в сани Данзаса, уже выкупившего оружие, и они поехали в Большую Миллионную во французское посольство к виконту д’Аршиаку. Здесь Пушкин представил виконту своего секунданта и, высказав твердое намерение стреляться сегодня же, уехал. Он дожидался Данзаса в кондитерской Вольфа пока Данзас составлял с виконтом условия поединка. К половине З-го все уже было оговорено и записано. Расстояние между барьерами – 10 шагов. Права первого выстрела нет ни у кого. Противники по знаку сходятся – у каждого по пять шагов – и в любой момент, не переступая барьера, стреляют. Место – за Черной речкой возле Комендантской дачи, время – 5-й час пополудни. Около 4 часов Данзас приехал в кондитерскую Вольфа. Александр Сергеевич спокойно пил лимонад. Необыкновенно спокоен он был и в дороге. Когда переезжали в санях через Неву, спросил у Данзаса: "Не в крепость ли ты везешь меня?" Данзас ответил серьезно: "Нет, через крепость на Черную речку самая близкая дорога". Пушкин, конечно, шутил. Никто уже не мог "всё остановить". Воля Рока, открываясь ему, превращалась в его собственную волю, и теперь это уже была не зловещая и жестокая сила, а светлая и ясная – проясняющаяся – воля его судьбы. На место прибыли в половине 5-го. Ровно в то же время приехали Дантес и д’Аршиак. Отыскали безветренную поляну среди кустов. Снега было очень много. Три человека – Данзас, д’Аршиак и Дантес – упорно трудились, вытаптывая барьерный коридор, тропинку. Пушкин в медвежьей шубе сидел на сугробе – "был столь же покоен, как и во все время пути", замечает Данзас. На вопрос секунданта, подходит ли выбранное место, отвечал: "Мне это совершенно безразлично, только постарайтесь сделать все возможно скорее." Барьеры отметили шинелями Данзаса и д’Аршиака. Секунданты зарядили пистолеты. Поставили противников. Подали им оружие. Данзас снял шляпу, подержал ее высоко над головой. Махнул. Пушкин быстро подошел к барьеру. Остановился и начал наводить пистолет. Дантес на ходу – за шаг от барьера – выстрелил... Пуля, завершая свой длительный и запутанный полет сквозь времена и события, наконец остановилась. Вошла в живот, перебила вену, скользнула по окружности тазовой кости и ударила в крестец, раздробив его на осколки... Ранение было не только "безусловно смертельным", как потом определили врачи, но и в высшей степени мучительным... Александр Сергеевич упал на шинель Данзаса и лежал неподвижно. К нему бросились секунданты. Двинулся в его сторону и Дантес. Но Пушкин тут же остановил его, сказав по-французски: "Подождите! у меня еще достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел." Вернувшись на место, Дантес стал правым боком к барьеру. Согнутой рукой прикрыл грудь. Данзас подал Пушкину другой пистолет: дуло первого при падении забилось снегом. Александр Сергеевич приподнялся на левой руке. Точно и неподвижно нацелил пистолет в Дантеса. Выстрелил. Дантес упал. Пушкин отбросил пистолет. Воскликнул "Браво!", полагая, что Дантес убит. Что-то было в этом знаменитом восклицании – последние отголоски зрелищной и мучительной суеты бытия, уже отлетавшей от Пушкина. В следующее мгновение он начал прозревать нечто необыкновенное – непричастность Дантеса к свершившемуся. "Странно! Я думал, что его смерть доставит мне удовольствие, но теперь я чувствую, что это почти огорчает меня", – произнес Пушкин. Дантес не был убит. Пуля ниже локтя насквозь прострелила руку... Мысль об убийстве не должна была примешиваться к страшным физическим страданиям Пушкина в те двое суток перед кончиной, последовавшей 29 января 1837 г. в 2.30 пополудни. Высокая и светлая воля защитила его от нравственных мук – подставила под пулю летевшую сквозь руку в печень Дантеса, серебряную пуговицу от подтяжек. Через несколько месяцев, высланный из России, Дантес в Баден-Бадене, как пишет встретивший его там Андрей Карамзин, "с кавалергардскими ухватками предводительствовал мазуркой и котильоном". Эта была не его дуэль. Она целиком принадлежала только судьбе Пушкина. Всех, кто видел его смерть, поражало выражение "божественного спокойствия" на его лице. Жуковский об этом выражении сказал более определенно: "Великая, радостно угаданная мысль." »

 Отправлено: 09.04.08 12:45. Заголовок: Спасибо, Лепорелла. ..

Спасибо, Лепорелла.

Вполне понятное желание Натальи Николаевны быть первой красавицей Петербурга. И даёт кое-какие мотивы её поведения в октябре.

Кстати, (цитирую из Щёголева) «мать Дантеса принадлежала к роду Гацфельдтов. Отец её – брат первого в роду князя Гацфельдта, бывшего губернатором Берлина во время оккупации его французами. Одна из его сестёр была замужем за графом Францем-Карлом-Александром Нессельроде-Эресгофен (1780–1816). Эта ветвь Нессельроде родственна той ветви, отпрыском которой является знаменитый «русский» граф Карл Нессельроде (1780–1862)».

 Отправлено: 09.04.08 18:47. Заголовок: О письмах Карамзиных

Что меня потрясло в письмах Карамзиных, так это добродушие Андрея Карамзина, который, узнав о дуэли, писал (28(16) февраля 1837 г.):
«Что Дантес находит защитников, по-моему, это справедливо; я первый с чистою совестью и с слезою в глазах о Пушкине протяну ему руку: он вел себя честным и благородным человеком – по крайней мере, так мне кажется…»
А потом, несмотря на то, что Александр Карамзин советует не протягивать руки Дантесу «с такой благородной доверенностью», все-таки Андрей, встретив Дантеса за границей, подошел к нему и пожал-таки ему руку…

Вот это письмо, которое более всего меня поразило.
Андрей Николаевич Карамзин – родным (8 июля (26 июня) 1837 г. Баден-Баден):
«…Вечером на гулянии увидел я Дантеса с женою: они оба пристально на меня глядели, но не кланялись, я подошел к ним первый, и тогда Дантес буквально бросился ко мне и протянул мне руку. Я не могу выразить смешения чувств, которые тогда толпились у меня в сердце при виде этих двух представителей прошедшего, которые так живо напоминали мне и то, что было, и то, чего уже нет и не будет. Обменявшись несколькими обыкновенными фразами, я отошел и пристал к другим: русское чувство боролось у меня с жалостью и каким-то внутренним голосом, говорящим в пользу Дантеса. Я заметил, что Дантес ждет меня, и в самом деле он скоро опять пристал ко мне и, схватив меня за руку, потащил в пустые аллеи. Не прошло двух минут, что он уже рассказывал мне со всеми подробностями свою несчастную историю и с жаром оправдывался в моих обвинениях, которые я дерзко ему высказывал. Он мне показывал копию с страшного пушкинского письма, протокол ответов в военном суде и клялся в совершенной невинности. Всего более и всего сильнее отвергал он малейшее отношение к Наталье Николаевне после обручения с сестрою ее и настаивал на том, что второй вызов был словно черепицей, упавшей ему на голову. С слезами на глазах говорил он о поведении вашем (т.е. семейства, а не маменьки, про которую он мне сказал: «В ее глазах я виновен, она мне все предсказала заранее, если бы я ее увидел, мне было бы нечего ей ответить») в отношении к нему и несколько раз повторял, что оно глубоко огорчило его… «Ваше семейство, которое я сердечно уважал, ваш брат в особенности, которого я любил, которому доверял, покинул меня, стал моим врагом, не желая меня выслушать и дать мне возможность оправдаться, - это было жестоко, это было дурно с его стороны» - и в этом, Саша, я с ним согласен, ты нехорошо поступил. Он прибавил: «Мое полное оправдание может прийти только от г-жи Пушкиной; через несколько лет, когда она успокоится, она скажет, быть может, что я сделал все возможное, чтобы их спасти, и что если это мне не удалось – не моя была в том вина» и т.д. Разговор и гулянье наши продолжались от 8 до 11 часов. Бог их рассудит, я буду с ним знаком, но не дружен по-старому – это все, что я могу сделать.»

 Отправлено: 09.04.08 18:57. Заголовок: С.

 Отправлено: 09.04.08 21:57. Заголовок: Л.

 Отправлено: 09.04.08 22:16. Заголовок: С.

Ну, Светлана, Вы даёте!.. Скрытый текст

Вам никогда не приходилось -- совершенно помимо своей воли -- становитсья буквально рабом обстоятельств и стороннего чужого воздействия (через гипноз, лесть, улыбки, повелевающий взгляд ... короче "психическую атаку")? Это во-первых, а во-вторых, мужское рукопожатие так же многозначительно для его участников, как ... ваши женские поцелуи щёчками (не обижайтесь, ничего обидного я не имею в виду)... Когда вам "суют лапу" или подают пассивную ладонь или 4 пальца -- это не рукопожатие, а наоборот, выражение соответствующего к вам отношения...

 Отправлено: 09.04.08 22:47. Заголовок: Л.

 Отправлено: 09.04.08 23:06. Заголовок: Да Бог с ним... Вот..

Да Бог с ним...

Вот у меня недавно был случай, в магазине: вижу, движется навстречу один "скользский" субъект, с которым у меня были вынужденные производственные контакты на бывшей работе. Смотрит пристально на меня и ... неуклонно приближается. Уткнувшись уже почти мне в плечо, делает маслянистые глазки и пытается поймать мою руку "для рукопожатия", очевидно, пытаясь при этом что-то говорить, типа: "А мы с вами..."
(один из тех прохиндеев и просто дрянных людей, которые лет 10 назад доставили мне ... пытались доставить очень СЕРЬЁЗНЫЕ неприятности). Я - почти грубо - уклоняюсь от него, "не удостаивая даже...", и выхожу вон.
А мог, слегка раслабившись, вступить в "общечеловеческий" контакт, за который потом было бы противно...

Так что -- да! молод ещё очень был, Андрей этот Николаич, т.е. думаю, "невольное" прегрешение совершил...

 Отправлено: 10.04.08 00:57. Заголовок: Светлана пишет: Не ..

Светлана пишет:

цитата:

Не прошло двух минут, что он уже рассказывал мне со всеми подробностями свою несчастную историю и с жаром оправдывался в моих обвинениях, которые я дерзко ему высказывал. Он мне показывал копию с страшного пушкинского письма, протокол ответов в военном суде и клялся в совершенной невинности.

Слушайте, мне одной видится в этом странность? Человек с женой прогуливается, видит старого знакомого, бросается к нему, начинает оправдываться (в течение трёх часов, как верно заметила Светлана), ВНИМАНИЕ! Показывая копию …читайте выше. Он что, это всё с собой всегда носил? Мол, встретим кого из русских, я и давай им показывать…Или он домой сбегал за всем этим? Или Карамзин лукавит, и он не по аллеям с Дантесом гулял, а в дом к нему пошёл?
Есть варианты, граждАне?

 Отправлено: 10.04.08 03:27. Заголовок: няне

варьянтов нет: носил с собой, дурак Скрытый текст

(и вечный подлец, или - обойдёмся уже без оскорблений - ничтожество, "дантес" в России слово нарицательное, типа кака...редиска)

 Отправлено: 10.04.08 08:05. Заголовок: Да уж, носил с собой..

Да уж, носил с собой и письмо Пушкина, и протокол ответов в суде ("на память", наверное, всегда при себе имел ... )

Арина Родионовна пишет:

цитата:

Или Карамзин лукавит, и он не по аллеям с Дантесом гулял, а в дом к нему пошёл?

Вполне возможно, я уже не удивлюсь, если это на самом деле было так...

Лепорелла пишет:

цитата:

варьянтов нет: носил с собой, дурак

"Дурак" здесь, по-моему, как раз Андрей Карамзин... извиняюсь, конечно, но... это выше моего понимания...

 Отправлено: 10.04.08 08:50. Заголовок: О Карамзиных

Справедливости ради, приведу еще две небольшие заметки об Андрее и Александре Карамзиных из книги «Друзья Пушкина» (В.В.Кунин). Кстати, основываясь на этих заметках я раньше была более высокого мнения об Андрее Карамзине, а сейчас даже не знаю, что и думать...

Андрей Николаевич Карамзин (24.10.1814 – 23.05.1854)

Разумеется, отношения Пушкина с братьями Карамзиными не могли быть ни столь длительными, ни столь глубокими, как с их старшими родственниками. Тому обстоятельству, что Андрей Николаевич Карамзин находился в 1836-1837 гг. за границей мы, собственно, обязаны «тагильской находкой»: ведь это ему мать, сестры и братья писали письма, в которых нашла прямое или косвенное отражение жизнь Пушкина и его окружения. В 1846 г. Андрей Николаевич женился на Авроре Карловне Шернваль-Демидовой. Она незадолго перед тем овдовела после смерти П.Н.Демидова – владельца знаменитых заводов в Нижнем Тагиле. А.Н.Карамзин несколько лет провел на Урале, управляя заводами. Так что письма его родных отыскались в Тагиле вовсе не случайно.

«На Госпитальной площади, влево от дороги, - писал о Нижнем Тагиле Д.Н.Мамин-Сибиряк, - стоит довольно массивный, чугунный памятник Андрею Николаевичу Карамзину… На заводах о нем сохранилась самая лучшая память, как о человеке образованном и крайне гуманном, хоть он и являлся здесь случайным. Его пребывание на заводах является, кажется, лучшей страницей в их истории, по крайней мере старожилы вспоминают о нем с благоговением». Сохранился рассказ о том, как на одном из торжеств Андрей Николаевич произнес тост, переполошивший почтенное общество: «За здоровье несчастнейшего из людей – русского мужика!».

Выпускник Дерптского университета, а затем офицер конной артиллерии, Андрей Николаевич принадлежал к числу передовых по своим общественным взглядам молодых людей. Его письма к родным из Европы интересны не только с точки зрения пушкинской темы, но и как свидетельства человека, умеющего видеть и умно оценивать окружающий мир. Весточки от Андрея были праздником для всей семьи. В приписке Жуковского, включенной в письмо Карамзиных к Андрею от 25 декабря 1836 г., читаем: «У нас по большинству голосов в экстраординарном заседании решено, чтобы ты – старший и достойный сын Карамзина – писал свои письма по-русски, а не по-французски. В этом заседании присутствовали две твои сестрицы, твоя единственная родная мать и я, твой родной друг. За русскую грамоту поданы голоса материнский, который считаю за пять, и мой, следственно шесть голосов, за французскую грамоту стоит один – Софьи Николаевны, по своей похвальной привычке всегда проказничать; Катерина Николаевна изволит с своей обыкновенной флегмою держаться средины».

Ответы А.Н.Карамзина на письма родных, сообщивших ему о гибели Пушкина, говорят сами за себя: «Поздравьте от меня петербургское общество, маменька. Оно сработало славное дело: пошлыми сплетнями, низкою завистью к Гению и к красоте оно довело драму, им сочиненную, к развязке: поздравьте его, оно стоит того…». Позиция братьев Карамзиных, как отметил один из замечательных советских пушкинистов, Н.В.Измайлов, по своем сарказму и речи близка к позиции Лермонтова, отразившейся в «Смерти поэта».

С Пушкиным Андрей Николаевич был знаком фактически с 1827 г. 16 мая 1828 г. оба брата Карамзины слушали «Бориса Годунова» в авторском чтении в доме Лавалей. В дальнейшем Андрей Николаевич высоко оценивал многие творения Пушкина: в его письмах – восторженные отзывы о «Капитанской дочке» и «Медном всаднике». В начале 1836 г. Пушкину рассказали, будто бы на одном из светских вечеров их общий знакомый, сверстник А.Н.Карамзина, В.А.Соллогуб неуважительно разговаривал с Натальей Николаевной. Решив вызвать Соллогуба на дуэль, Пушкин избрал Андрея Карамзина в качестве посредника-секунданта. К счастью, дело кончилось полным примирением – не без участия Карамзина.

В конце 40-х годов Андрей Карамзин вышел в отставку с чином гвардии полковника и зажил мирной жизнью, управляя огромным демидовским хозяйством. Но едва началась Крымская война, как, движимый патриотическими идеями, А.Н.Карамзин снова надел военный мундир. 23 мая 1854 г. кавалерийский отряд под его командованием попал в турецкую засаду и был поголовно истреблен. Андрею Николаевичу не исполнилось еще и 40 лет. Смерть его явилась страшным ударом для семьи Карамзиных.

Александр Николаевич Карамзин (31.12.1815 – 09.07.1888).

Стоит отметить особенность восприятия Пушкина погодками братьями Карамзиными. Для них он с самого начала был как бы «готовым» первым поэтом России. Личный элемент, присутствовавший в отношении других членов семьи к Пушкину, у обоих братьев несколько ослаблен. Но от этого их письма 1836-1837 гг. становятся еще более характерными документами эпохи.

Воспитывались они вместе в родительском доме; вместе в 1833 г. окончили Дерптский университет и были выпущены в конную артиллерию. Однако в 1836 г. пути их разошлись: Андрей для поправления здоровья был отправлен за границу, Александр служил недалеко от Петербурга – в Красном Селе. Это создало своеобразную ситуацию, связанную с освещением обстоятельств, приведших к дуэли Пушкина: Александр Карамзин был их очевидцем и даже в отдаленной степени, участником, а Андрей судил обо всем этом издалека. Однако взгляды и пристрастия братьев в тот период были весьма схожи.

В последний год жизни Пушкина Александр Николаевич был очень близок к семье поэта: постоянные визиты к Наталье Николаевне и ее сестрам, завтраки у них чуть ли не каждую субботу; частые встречи у Карамзиных; наконец, совместные увеселения – балы, рауты, приемы. Молодой Карамзин – неутомимый танцор и весельчак, вместе с сестрой Софьей Николаевной – желанный участник всех светских развлечений. Все это не мешало ему искренне презирать пустословие большого света, военную муштру и бюрократические порядки.

Александр Карамзин бывал не только на балах и великосветских приемах, но и на литературных вечерах (например, на субботах у Жуковского); он и сам был не чужд литературе, хотя опыты его и оказались посредственными. Лермонтовский скептицизм без лермонтовского таланта – так можно было бы охарактеризовать личность младшего Карамзина. Недаром в рассуждениях о прототипах Печорина обычно упоминают и его имя. Весьма интересен его не лишенный самоиронии отзыв о «Философическом письме» Чаадаева, доказывающий понимание обстановки николаевской России: «Философия самая ужасная вещь настоящего века, станешь философствовать, что вот-де как проводишь время, что-де молодость проходит таким подлым образом, что оскотинился, что чувства душевные тупеют приметно, что начинаешь весьма походить на полену и пр. При этой философии начинает по всему телу проходить какая-то гадость, которая мало-помалу переходит в сонливость, станешь зевать, ляжешь да и всхрапе! А на другое утро в казармы! Видя такую всеобщую гадость в жизни, можно помешаться и даже написать письма, вроде Чедаева…»

Письмо Александра Николаевича брату от 13 марта 1837 г., пожалуй, полнее и острее всех других показывает своего рода отрезвление друзей Пушкина после его гибели. Александр видит теперь истинную сущность Дантеса и понимает, кого потеряла Россия: «Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына!». Исследователи-пушкинисты по праву ставят это письмо Александра Карамзина в ряд с письмами А.И.Тургенева, П.А.Вяземского, В.А.Жуковского. А ведь Карамзину было всего 22 года.

В военной службе Александр Карамзин служил недолго. Он вышел в отставку, поселился в семейном имении в Нижегородской губернии, до старости занимался сельским хозяйством и служил предводителем дворянства.

 Отправлено: 10.04.08 15:46. Заголовок: С Карамзиными, навер..

С Карамзиными, наверное, не может быть однозначной оценки. Трудно, находясь в настоящем, видеть будущее. Правда, они пытаются это сделать. Они всё время ОЦЕНИВАЮТ окружающих их людей; они создают из жизни литературу, не обладая литературным даром. Поэтому их «пророчества» всё время сбываются с точностью наоборот, ибо жизнь движется по иным законам и гениально (прекрасно или ужасно – это уже другой вопрос).

Если убрать оценочный императив, то для меня семейство Карамзиных находится не с Пушкиным, а где-то рядом с Пушкиным. Не обладая возможностью видеть и удерживать суть в мощном и плавном течении быта, они даже не наблюдают, а выносят о поэте и обо всём остальном приговоры, которые приняты dans son grand monde, а не dans le trés grand monde (я уже не говорю о Божественном). Карамзинское «высшее общество» строилось на принципах собственной избранности, доставшейся им в наследство от одного историка. Но этот историк имел хоть какие-то основания для избранности, а эти «факелоносцы» строились на пустом месте. Они даже не подозревали, что История расставит всё на свои места – кто был избран, а кто нет.
А тогда, в 1836-м году… Прав Лепорелла. В настоящем мы не всегда достойно выдерживаем натиск обстоятельств.

 Отправлено: 10.04.08 17:48. Заголовок: И ещё одно о Карамзи..

И ещё одно о Карамзиных, точнее, о Карамзиной Екатерине Андреевне в девичестве Колывановой, сестре П. А. Вяземского. Когда она пишет о том, что Пушкин попросил её перекрестить перед смертью, она всё равно продолжает писать с позиции «избранности». Даже здесь… Это она перекрестила тихонько умирающего гения, это её он попросил перекрестить ещё раз, это ей он поцеловал руку. У неё даже не возникает вопроса «почему?»

 Отправлено: 10.04.08 23:18. Заголовок: С.

Скрытый текст

«Философия самая ужасная вещь настоящего века... Видя такую всеобщую гадость в жизни, можно помешаться и даже написать письма, вроде Чедаева…» -- чудо-перл от жуаёзной банды!

Возвращаясь к Дружбе, возвращаясь к Жуковскому (от Вяземских-Карамзиных) -- к 20-летней дружбе поэтов-литераторов и просто двух весьма разноустроенных людей, сохранивших интерес и дружеское расположение друг к другу... Может, всё-таки, это и есть пример дружбы, питавшейся из одного источника добра и красоты?.. Что было бы с Пушкиным, если бы рядом - физически, духовно, практически-утилитарно и психологически - не было этого терпеливого, мягкого, культурного человека и творческой личности?

Или друзья - это сибарит Нащокин и дельный Плетнев?

----------------------------------------------------- Скрытый текст

И - для контрасту: «Александра была некрасивая, но весьма умная девушка. Еще до брака Пушкина на Натали, Александрина знала наизусть все стихотворения своего будущего зятя и была влюблена в него заочно. Вскоре после брака Пушкин сошелся с Александриною и жил с нею. Факт этот не подлежит сомнению. Александрина сознавалась в этом г-же Полетике.» (Кн. А. В. Трубецкой. Рассказ об отношении Пушкина к Дантесу. См.: П.Е.Щеголев, стр.404.)

 Отправлено: 11.04.08 01:34. Заголовок: Лепорелла пишет: Фа..

Лепорелла пишет:

цитата:

Факт этот не подлежит сомнению. Александрина сознавалась в этом г-же Полетике.» (Кн. А. В. Трубецкой. Рассказ об отношении Пушкина к Дантесу. См.: П.Е.Щеголев, стр.404.)

Ага, Лепорелла, вот вы и вернулись к нашему давнему спору с пушкинистом Андреем, помните его? Это хорошо, что мы всё время возвращаемся к тому, о чём говорили уже. Мы за это время «поднабираемся» информации, начитываем что-то специально и поэтому, льщу себя надеждой, возвращаемся к вопросу по-другому, другими.
Этот спор был в разделе «Заметки и дискуссии о Пушкине» и начался в сентябре прошлого года.
Скажите, дорогие мои: кто верит в то, что Трубецкой рассказывал только точные факты? Известные ему лично и доподлинно?

 Отправлено: 11.04.08 01:39. Заголовок: Светлана пишет: а с..

Светлана пишет:

цитата:

а сейчас даже не знаю, что и думать...

Думайте о нём, как вам подсказывает сейчас ваше ощущение. В конце концов, мы все живые люди, и наше мнение может меняться (а потом ещё раз, и ещё раз). Это не беспринципность, это развитие.
А вообще-то, для меня лично семья Карамзиных – странна…Очень странна…И, на мой взгляд, их нельзя назвать друзьями Пушкина. Или теми друзьями, про которых стихи «но от друзей храни нас Бог!»

 Отправлено: 11.04.08 05:47. Заголовок: няне

не будь Карамзина (кстати, умер от приобретённой в тот день 14 декабря простуды, а может ... понял что-то очень-очень важное для себя о России?) - о каких Софи (и иже с ними) мы бы вспоминали по доброй воле?

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

нянюшка пишет:

цитата:

Ага, Лепорелла, вот вы и вернулись к нашему давнему спору с пушкинистом Андреем, помните его? Это хорошо, что мы всё время возвращаемся к тому, о чём говорили уже. Мы за это время «поднабираемся» информации, начитываем что-то специально и поэтому, льщу себя надеждой, возвращаемся к вопросу по-другому, другими. Этот спор был в разделе «Заметки и дискуссии о Пушкине» и начался в сентябре прошлого года. Скажите, дорогие мои: кто верит в то, что Трубецкой рассказывал только точные факты? Известные ему лично и доподлинно?

бежит-журчит водамысль

дневник пишется (писался раньше, давным-давно) для себя (внутреннего и -- для собственного дальнейшего употребления),
именно потому, что думающему человеку отлично известно - как ненадежна собственная память, стало быть, и воспоминания других (это мой ответ, нянюшка, на Ваш конкретный вопрос )


а вот другое, о ДРУГИх: жена Мандельштама, вдова Булгакова, сестра Филонова ... СБЕРЕГЛИ, ДОЖДАЛИСЬ, ВЫПОЛНИЛИ ДОЛГ, спасли РУКОПИСИ своего МАСТЕРА (между прочим, под страхом смерти или страшного наказания, несмотря на террор-войну-блокаду-мор...)

 Отправлено: 11.04.08 13:05. Заголовок: .

Михаил Булгаков
Последние дни (Александр Пушкин) http://bulgakov.niv.ru/bulgakov/piesy/aleksandr-pushkin/poslednie-dni-5.htm

 Отправлено: 11.04.08 22:33. Заголовок: О Трубецком

О рассказе А. В. Трубецкого, «почтенного старца», 74-летнего генерал-майора, состоявшего при артиллерийском складе в Одессе, бывшего «Бархата», фаворита императрицы Александры Фёдоровны…

Во-первых, это не дневник, а рассказ. И весь этот рассказ – воспоминание о событиях 50-тилетней давности, изобилующее неточностями, несовпадениями. Более того, большая часть воспоминаний – это пересказ событий с чьих-нибудь слов: Идалии Полетики, Жоржа Дантеса. Ахматова точно определила, что сцена с поцелуем Дантеса и Натальи Николаевна – явное переложение из «Декамерона». Трубецкой и остальные твердили только то, что им предоставлял Дантес. К тому же прогулки с Идалией на старости лет не привели ни к чему хорошему. Она могла сказать всё, что угодно.
В памяти «весёлой шайки» Дантеса ярче всего зафиксировались те события и слухи, которые произошли и возникли перед дуэлью (Штирлиц знал, что лучше всего запоминается последняя фраза). Поэтому слух об Александрине, пущенный уже после свадьбы Дантеса с Катериной, т.е. после 10-го января, через 50 лет разросся и до октября, и до даже конца лета 1836-го года.

Аргумент за «достоверность» воспоминаний Трубецкого, что он, дескать, вспоминал яркие события своей незабываемой молодости, для меня неубедителен. С возрастом молодость обрастает легендами и мифами и похожа на себя действительную, как рассказ Рабиновича о пении Карузо. Достаточно вспомнить «Алмазный мой венец» Катаева, не последнего в уме человека, но «правдиво» написавшего о своей молодости тогда, когда остальные уже умерли и никто не мог его опровергнуть. Точно так же и Трубецкой скромно откровенничал и попросил напечатать книжечку в 10-ти экземплярах, а то вдруг прочтёт Александрина и ему придётся стреляться с Фризенгофом. Но на 10 экземпляров всё-таки согласился, чтобы «вякнуть» своё слово в истории.

Думаю, что и Арапова не прошла мимо консультаций у Полетики.

Дневники же – это к слову о дневниках – пишут обычно не для себя, а для потомства. Для памяти – это, например, конспективные заметки Жуковского о гибели Пушкина. Там до сих пор не разберутся что к чему, потому что Жуковский писал для себя и только для себя.
Если бы дневники писались исключительно для индивидуального пользования, то их бы сжигали одновременно с исповедью. Зачем они, если для себя? Везде расчёт, что потомство прочтёт, и ту, по-моему, не надо лукавить. А ещё можно и приврать в дневнике, чтобы потомство не сомневалось в искренности – если для себя писалось, то зачем же врать? А ещё есть шанс, что в будущем прочтут, что нельзя было произносить вслух, т.е., как Вы точно заметили, Лепорелла, сберечь бесценные рукописи.

 Отправлено: 11.04.08 22:55. Заголовок: С.

разумеется, всё так [ можно вспомнить Льва Николаевича, "забывавшего" - для Софьи Андреевны - текущий дневник, куда жена его и заглядывала тут же, как только он отправлялся с косой и босой К М У Ж И К У, которого так жалел Карамзин-мл. ] Скрытый текст

просто мне хотелось слегка поговорить о "Памяти", пока не забыл "о чём я думал"

 Отправлено: 12.04.08 17:08. Заголовок: Из вашего диалога я ..

Из вашего диалога я поняла несколько вещей. Во-первых, мы все здесь пишем «для памяти». Главное, чтобы это потом никуда не делось.
Во-вторых, Трубецкой был враль и мерзавец, это для меня теперь абсолютный факт.
Что до жён, Дорогой Лепорелла, то многие из них, думаю, именно для того Господом и были поставлены рядом со своими гениальными мужьями, чтобы всё это до нас донести. Что называется, ПРОМЫСЕЛ БОЖИЙ.

 Отправлено: 13.04.08 10:33. Заголовок: няне

 Отправлено: 14.04.08 21:25. Заголовок: Нигде не могу найти ..

Нигде не могу найти информацию, что делали Геккерн и Дантес после отъезда своего из России с 1837-й по 1843-й год. Где они жили, чем занимались. У меня нет никакой информации. Особенно о Геккерне. Кто-нибудь знает?

 Отправлено: 15.04.08 14:36. Заголовок: С.

Дантес, будь он неладен, жил с женой в Сульце (выезжали, разумеется, во всякие там Бадены и Европы ихние).
А вот относительно г.Г. -- хороший вопрос ... Скрытый текст

(не переадресовать ли эту "загадку" таинственной всемудрейшей Шехерезаде? http://1837.livejournal.com/1901.html )

 Отправлено: 15.04.08 14:51. Заголовок: Лепорелла пишет: ме..

Лепорелла пишет:

цитата:

между мерзавцами г.Г. и т.Т. -- есть всё же существенная разница (как для них, своекорыстных «вралей», так и для нас, грешных), я полагаю

«Дистанция огромного размера» – с одной стороны. С другой, не будь всяческих трубецких, через кого бы до нас дошла версия Геккерна? Это ведь взаимосвязанные люди. То есть, те, кто создаёт слухи, всегда опираются (пусть мысленно) на тех, кто эти слухи будет потом «переносить» как комары малярию.

 Отправлено: 15.04.08 14:58. Заголовок: няне

«как комары малярию» ... трубецкие комары, переносящие малярию слухов -- надо записать ... в Дневник, для памяти потомков Скрытый текст

нянюшка, нет, ещё нет, ждём-с