Пожелания: Заголовок темы должен кратко и понятно отражать её суть. Ваше имя не должно повторять уже зарегистрированные имена »»». Оскорбления в нашем союзе неприемлемы.
Чтобы разобраться в задачах и структуре Форума, прочтите прежде всего темы:
Перенесено из другой темы на крыльях насекомого )))
− Очень приятно познакомиться с Вами, Сверчок! Но не слишком ли это претенциозно именоваться арзамасским прозвищем Пушкина?! Ведь ему надо СООТВЕТСТВОВАТЬ, не так ли?! Пока я тянула − из-за занятости − с открытием Форума, Вы открыли свой − с чем Вас искренне поздравляю! Заглянула на Ваш огонек, просмотрела темы Вашего форума и убедилась, что у нас с Вами разные задачи. Но это даже и хорошо, ведь и друзья Пушкина тоже разные. Одни будут гостить у Вас, другие у меня. Найдутся и такие, которые будут изъявлять себя на обоих форумах. Вот почему я оставляю в Гостевой книге ссылку на Ваш форум. А адрес моего: http://forum.pushkin-book.ru/member.php?u=4 Завтра я помещу первую тему, которая и будет означать открытие салона друзей Пушкина.
Сообщение: 97
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
1
Отправлено: 02.09.07 12:13. Заголовок: Re:
Друг Пушкина пишет:
цитата:
Но не слишком ли это претенциозно именоваться арзамасским прозвищем Пушкина?!
Это не более претенциозно, чем именоваться Другом Пушкина. Но если вы назвались Другом Поэта, то зайдите, пожалуйста, сюда и оставьте там своё сообщение.
Друг Пушкина пишет:
цитата:
и убедилась, что у нас с Вами разные задачи.
И это - замечательно! Не было ни одного форума по Пушкину в Рунете, и тут сразу два, да ещё и с разными задачами. Это прекрасно! Поздравляем Вас! Вперёд!
Да что Вы все ворчите, нянюшка. Пущай себе сврщт. Как показали Шеффер-Штокхаузен &Co: все звуки - музыка, но ... звуки любви самой - превыше. Нет, что ни говорите - у нашей нянюшки галушки отменные!
Отправлено: 04.09.07 23:50. Заголовок: Истина про Сверчка
Уж очень забавный у Вас Форум! Спасибо за удовольствие! Погулял, повынюхивал нюхом сыщика, и окончательно прозрел истину про вашего Сверчка. Совсем он не буратинский сверчок! А тем более - пушкинский! Он у вас иноземец - дикеновский! Свиристит у очага, бальзам на душу проливает! Но иногда на весь день исчезает - по чужим форумам шляется, вас всех предает, перед другими изголяется в одeжке Мистификатора: то Котом Бегемотом представится, то аж самим Мефистофелем, то Онегиным - в цилиндре, крылатке, со скрещенными руками у притолоки стоит, щурится, на дам дерзкие взгляды бросает! Уж такой у него прикол!
Сообщение: 64
Настроение: меланхолик по утрам
Зарегистрирован: 02.09.07
Откуда: РФ, СПб
Репутация:
0
Отправлено: 05.09.07 10:59. Заголовок: Re:
Мюллер. (Кто не владеет шпионским языком: Шуберт тексты для своих песен - их у него порядка 900 - брал "где плохо лежало". Это была какая-то сплошная головная боль для его друзей и самого Франца: поэты не поспевали за Венским соловьем, а тот - ждал и требовал все новых и новых песен. Так вот, для цикла "Прекрасная мельничиха" (вы знаете, вы знаете, ну, конечно, знаете: "Мельник - вперед", "Ручей - зовет", "Жить - хорошо", "Обманывать - плохо"...) ему подошел некий Мюллер. Все.
Сообщение: 120
Настроение: меланхолик по утрам
Зарегистрирован: 02.09.07
Откуда: РФ, СПб
Репутация:
0
Отправлено: 07.09.07 18:33. Заголовок: за что?
А это и есть - филиал Русского для тех, кто фланирует: ПоМойке-ФонТанке, меж Летним и Замком, Невой и зимой, и летом, и - что характерно - с пистолетом!
Сообщение: 243
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
1
Отправлено: 10.09.07 23:20. Заголовок: Re:
Зато прелестно по паркету Скользить без лишних, быстрых тел. И мой Онегин полетел!.. И наконец-то стал поэтом, А то всё ямба от хорея Не мог никак он отличить, Высокой страсти не имея Для звуков жизни. Вот, в чём нить!
И потому - продолжу мысль я - В салоне надобно скучать? Нет, господа, вы рано скисли! Здесь будем пить и пировать! Да, и мазурку танцевать, Пока лета еше не вышли!
Господа! Предлагаю переименовать наш сайт. Как вам новое название: "Зверинец Имени А.С. Пушкина?" Потому как у нас очень широко представлена различная фауна... Сверчок, Кот, Читающая обезьянка, Чижик. Дону Гуану поручим на аукционе билеты продавать. А?
Сообщение: 668
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 06.11.07 20:34. Заголовок: Балда в теме о декаб..
Балда в теме о декабристах пишет:
цитата:
О том, что национальный язык во многом определяет национальное вИдение мира лингвистам известно еще со времен Сепира-Уорфа.
Просветите меня, пожалуйста, насчёт вот этого зверя "Сепира-Уорфа".
А насчёт "ментальности", я всего лишь хотел выяснить, что же сие такое для Вас. Выяснил - "мирощущение". Но это, по-моему, не совсем так. Вы несогласны, конечно?
Просветите меня, пожалуйста, насчёт вот этого зверя "Сепира-Уорфа".
Вообще-то, об этом много понаписано. Но вкратце - согласно этой теории, которую иногда именуют еще теорией лингвистической относительности, существующие в сознании человека системы понятий, а, следовательно, и существенные особенности его мышления определяются тем конкретным языком, носителем которого этот человек является. Лингвистическая же относительность – центральное понятие этнолингвистики, области языкознания, изучающей язык в его взаимоотношении с культурой. Учение об относительности («релятивизм») в лингвистике возникло в конце 19 – начале 20 в. в русле релятивизма как общеметодологического принципа, нашедшего свое выражение как в естественных, так и в гуманитарных науках, в которых этот принцип трансформировался в предположение о том, что чувственное восприятие действительности определяется ментальными представлениями человека. Ментальные представления, в свою очередь, могут изменяться под воздействием языковых и культурных систем. Поскольку в конкретном языке и, шире, в конкретной культуре концентрируется исторический опыт их носителей, ментальные представления носителей различных языков могут не совпадать. То есть речь как раз о том, о чем мы с вами начали разговор в разделе о декабристах... В принципе, каждый из естественных языков создает ту или иную картину мира. Но, чтобы не занимать место, даю ссылку, где об этом можно прочитать хотя бы для начала: http://www.krugosvet.ru/articles/77/1007724/1007724a1.htm
«Витгенштейн родился 26 апреля 1889 г. в Вене в семье австрийского сталелитейного магната еврейского происхождения. Его родителями были Карл и Леопольдина Витгенштейн. Он был самым младшим из восьми детей, рожденных в одной из наиболее известных и богатых семей Австро-Венгерской империи. Родители его отца, Герман Христиан и Фанни Витгенштейн, родились в еврейских семьях, но приняли протестантство после перезда из Саксонии в Вену в 1850-х годах. Начав изучать инженерное дело, он познакомился с работами Готлоба Фреге, которые повернули его интерес от конструирования летательных аппаратов к проблеме философских оснований математики. По непроверенным данным Витгенштейн несколько раз встречался с Фреге, который посоветовал ему изучить работы Рассела, посвящённые увлёкшей его теме. В 1911 г. Витгенштейн отправился в Кембридж, где стал учеником, помощником и другом Рассела. В 1913 г. он вернулся в Австрию и в 1914 г. добровольцем отправился на фронт. В 1917 г. Витгенштейн оказался в плену. За время боевых действий и пребывания в лагере для военнопленных Витгенштейн практически полностью написал свой знаменитый «Логико-философский трактат». Книга вышла на немецком в 1921 г. и на английском в 1922 г. Появление её произвело сильное впечатление на философский мир Европы, но Витгенштейн, полагая, что все главные философские проблемы в «Трактате» решены, уже был занят другим делом: работал учителем в сельской школе. К 1926 г., однако, ему стало ясно, что проблемы все-таки остались, что его «Трактат» был неправильно истолкован, и, наконец, что содержащиеся в нём идеи являются ошибочными. Витгенштейн вернулся в Кембридж и к занятиям философией. Начиная с этого времени и до своей смерти в 1951 году, прервав учёные занятия для работы санитаром в лондонском госпитале во время Второй мировой войны, Витгенштейн разрабатывает принципиально новую философию языка. Главной работой этого периода стали «Философские исследования», опубликованные посмертно, в 1953 году. Философию Витгенштейна делят на «раннюю», представленную «Трактатом», и «позднюю», изложенную в «Философских исследованиях», а также в «Голубой» и «Коричневой книгах» (1958).»
«Структурно «Логико-философский трактат» представляет собой семь афоризмов, сопровождаемых разветвлённой системой поясняющих предложений. Содержательно он предлагает теорию, решающую основные философские проблемы через призму отношения языка и мира. Язык и мир — центральные понятия всей философии Витгенштейна. В «Трактате» они предстают как «зеркальная» пара: язык отражает мир, потому что логическая структура языка идентична онтологической структуре мира. Мир состоит из фактов, а не из объектов, как полагается в большинстве философских систем. Мир представляет весь набор существующих фактов. Факты могут быть простыми и сложными. Объекты есть то, что, вступая во взаимодействие, образует факты. Объекты обладают логической формой — набором свойств, которые позволяют им вступать в те или иные отношения. В языке простые факты описываются простыми предложениями. Они, а не имена, являются простейшими языковыми единицами. Сложным фактам соответствуют сложные предложения. Весь язык — это полное описание всего, что есть в мире, то есть всех фактов. Язык допускает также описание возможных фактов. Так представленный язык целиком подчиняется законам логики и поддаётся формализации. Все предложения, нарушающие законы логики или не относящиеся к наблюдаемым фактам, полагаются Витгенштейном бессмысленными. Так, бессмысленными оказываются предложения этики, эстетики и метафизики. Важно понимать, что Витгенштейн отнюдь не намеревался тем самым лишить значимости области, которые его самого волновали чрезвычайно, но утверждал бесполезность в них языка. «О чем нельзя говорить, о том следует молчать» — таков последний афоризм "Трактата".»
Просветите меня, пожалуйста, насчёт вот этого зверя "Сепира-Уорфа".
Вот, пожалуй, в дополнение ко вчерашнему разговору. click here Это приложение к монографии "Язык и национальный характер" - "ДУЭЛЬ В РОССИИ В КОНТЕКСТЕ ЯЗЫКОВОЙ СПЕЦИФИКИ". Несмотря на некоторые издержки, материал довольно-таки интересен, потратьте на него некоторое количество своего времени, Сверчок. Думаю, не пожалеете.
Сообщение: 676
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 08.11.07 01:28. Заголовок: Вот разговоры в сало..
Вот разговоры в салоне! Прямо как в старые (очень старые) добрые времена! Кстати, спасибо, ЛЕпорелла, за напоминание, это действительно говорил Витгенштейн! Возраст, забываю!
Сообщение: 678
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 11.11.07 10:54. Заголовок: Признаться, я всегда..
Признаться, я всегда думал наоборот: вИдение мира определяет язык. Вглядываясь-вслушиваясь-разбирая разные языки, их музыку и ритм, я невольно представлял ландшафты стран. Норвежский - фьорды; греческий - склоны, холмы, горы, выходящие к морю; английский - остров, омываемый океаном и Европой; испанский - буйство солнца в долинах меж гор; русский - поляны, леса, реки; немецкий - осевшее фьордовое слово викингов в размеренности полей. Поэтому, слушая чей-то язык и не зная, чей, мы на слух определяем географическую принадлежность языка. "Йааг вилле кляпна ок кюсна" - это в русской транскрипции записано выражение на одном из языков мира. Чей этот язык, как Вы думаете?..
У Мильтона в "Потерянном рае" есть прекрасное определение языка, на котором общались до вавилонского столпотворения: "Природный наш язык". Этот язык рождался из подражания ветру, солнцу, ландшафту окружающему, видмимым и невидимым богам, снов, предчувствий землетрясений и землетрясений. Язык человека пробовал разные места на нёбе, чтобы найти созвучное с миром. И находил. Так рождался язык. Но - гордыня, гордыня... И мир распался на сотни словарей. Люди селились и расселялись, попадали на берега морей или рек, гор или холмов, долин или пропастей. И язык - менялся от вИдения окружающего мира. А вместе со сменой языка и менялось мышление человека, хотя его ощущения оставались прежними. И вот это несоответствие между способом мышления и ощущениями мира и есть та "национальная" ментальность, которую Вы помянули, Балда. Но всё это - всего лишь мои размышления. Не чтобы подраться и поспорить, а - поделиться.
Витгенштейн (под воздействием фило-логической критики) во второй свой философский (поздний - уже после войны) период пересмотрел "заблуждения молодости", т.е. собственно аксиоматику "Логико-философского трактата". Лично я готов встать на любую точку зрения - при условии неотвержения "других" и даже "противных" теорий.
Сообщение: 23
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Отправлено: 11.11.07 11:47. Заголовок: Признаться, я всегда..
цитата:
Признаться, я всегда думал наоборот: вИдение мира определяет язык.
Не огорчайтесь, не вы первый, не вы последний... Человек, приходя в этот мир, получает его картину, благодаря родному языку. Вот вам хрестоматийный пример: цветообозначения в различных языках. Сколько слов для обозначения оттенков того или иного цвета в русском языке? Довольно мало. Мало по сравнению, скажем с японским, в котором для обозначения оттенков каждого цвета имеется до нескольких десятков специальных слов. И поэтому вряд ли мы в состоянии будем оценить подлинную суть японской живописи. У нас для этого просто несформировано мышление. Правда, в последнее время у нас тоже начинают появляться словесные "кальки" типа "цвета мокрый асфальт", но это уже привнесённое извне.
цитата:
это несоответствие между способом мышления и ощущениями мира и есть та "национальная" ментальность
Уберите НЕ , и тогда всё станет на свои места.
цитата:
"Йааг вилле кляпна ок кюсна"
- по-моему, это что-то скандинавское.
цитата:
Не чтобы подраться и поспорить, а - поделиться.
А кто у нас тут кулаками машет? Подать сюда Ляпкина-Тяпкина!!!
Сообщение: 27
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Отправлено: 12.11.07 14:49. Заголовок: Сверчок пишет: Вы д..
Сверчок пишет:
цитата:
Вы догадались верно, Балда. Это - норвежский. Следовательно, НЕ не надо убирать.
Не-а... Как раз поэтому и следует-то. Ведь когда угадывал, не было перед моим внутренним взором ни норвежских шхер, ни других пейзажей. Была звуковая картина - удвоенные гласные, которые часты именно у скандинавов. Так что никакой мистики. Вот в другой ветке Лепорелла привёл цитату из Мандельштама. Знаменитое Воронеж - блажь, ворон, нож. Ведь вдумайтесь слово рождает ассоциации, создаёт картину мира. Не так ли? А, пожалуй, загадаю вам загадку и я. У русских девица-красавица - белая лебёдушка? А как у киргизов?
Сообщение: 701
Зарегистрирован: 18.09.07
Откуда: Касталия, СП
Репутация:
1
Отправлено: 25.11.07 21:26. Заголовок: А.Р.
Я тоже. Напугался. Тень отца Гамлета - почему-то? - вспомнилась. Кош-ма-а-ар! С именами. Зачем их столько? Иван1, Иван2, Иван3, Иван4, ... дальше - по индукции. Всё строго. Безлично (согласитесь, это немаловажно в нашей глубоко эмоциональной стране!). Да и просто: уд-об-но.
Сообщение: 10
Настроение: на волне оптимизма, хотя...
Зарегистрирован: 15.12.07
Откуда: не Одесса
Репутация:
0
Отправлено: 15.12.07 15:15. Заголовок: Интересно бы узнать,..
Интересно бы узнать, кто мне ставит цифирку против словечка "Спасибо". Так и хочется сказать: на здоровье или что-то подобное, что полагается... А и некому: пустота одна
Отправлено: 16.12.07 00:29. Заголовок: Можно задать один, в..
Можно задать один, всего один вопрос? Задаю: Шолохов, как считается, написал и запустил, не без содействия Серафимовича&Co, публикацию ТД годам так к 23; Т.Манн своих Б. - к 26; а кто был третьим из ВСЕМИРНЫХ романистов, написавших в 20 "с хвостиком" свою БОЛЬШУЮ книгу? Никак не могу вспомнить этот, вообщем-то, ни к чему не обязывающий факт. Книгочеи, помогите, пжлст.
«Диккенса ждал головокружительный успех в этом же году с появлением первых глав его «Посмертных записок Пиквикского клуба» (The Posthumous Papers of the Pickwick Club). 24-летний молодой человек, окрылённый улыбнувшейся ему удачей, от природы жаждущий счастья, веселья, в этой своей молодой книге старается совершенно пройти мимо тёмных сторон жизни. Он рисует старую Англию с самых различных её сторон, прославляя то её добродушие, то обилие в ней живых и симпатичных сил, которые приковали к ней лучших сынов мелкой буржуазии. Он изображает старую Англию в добродушнейшем, оптимистическом, благороднейшем старом чудаке, имя которого — мистер Пиквик — утвердилось в мировой литературе где-то неподалёку от великого имени Дон-Кихота. Если бы Диккенс написал эту свою книгу, не роман, а серию комических, приключенческих картин, с глубоким расчётом прежде всего завоевать английскую публику, польстив ей, дав ей насладиться прелестью таких чисто английских положительных и отрицательных типов, как сам Пиквик, незабвенный Самуэль Уэллер — мудрец в ливрее, Джингль и т. д., то можно было бы дивиться верности его чутья. Но скорее здесь брала своё молодость и дни первого успеха. Этот успех был вознесён на чрезвычайную высоту новой работой Диккенса, и надо отдать ему справедливость: он тотчас же использовал ту высокую трибуну, на которую взошёл, заставив всю Англию смеяться до колик над каскадом курьёзов Пиквикиады, для более серьёзных задач.»
Отправлено: 18.12.07 22:28. Заголовок: П. - Осиповой 5 (?) ноября 1830 из Болдина в Опочку:
367. П. А. Осиповой. Василий Львович — см. прим. 350. Disait Rabelais. — По преданию, Рабле сказал перед смертью, что уходит в «великое быть может». 1) Перевод:
«В Болдинском уединении получил я сразу, сударыня, оба ваших письма. Надо было, подобно мне, познать совершенное одиночество, чтобы вполне оценить дружеский голос и несколько строк, начертанных дорогим нам существом. Очень рад, что благодаря вам отец мой легко перенес известие о смерти Василия Львовича. Я очень, признаться, боялся за его здоровье и ослабевшие нервы. Он прислал мне несколько писем, из которых видно, что страх перед холерой заслонил в нем скорбь. Проклятая холера! Ну, как не сказать, что это злая шутка судьбы? Несмотря на все усилия, я не могу попасть в Москву; я окружен целою цепью карантинов, и притом со всех сторон, так как Нижегородская губерния — самый центр заразы. Тем не менее послезавтра я выезжаю, и бог знает, сколько месяцев мне потребуется, чтобы проехать эти 500 верст, на которые обыкновенно я трачу двое суток.
Вы спрашиваете меня, сударыня, что значит слово «всегда», употребленное в одной из фраз моего письма. Я не припомню этой фразы, сударыня. Во всяком случае, это слово может быть лишь выражением и девизом моих чувств к вам и ко всему вашему семейству. Меня огорчает, если фраза эта может быть истолкована в каком-нибудь недружелюбном смысле — и я умоляю вас исправить ее. Сказанное вами о симпатии совершенно справедливо и очень тонко. Мы сочувствуем несчастным из своеобразного эгоизма: мы видим, что, в сущности, не мы одни несчастны. Сочувствовать счастью может только весьма благородная и бескорыстная душа. Но счастье... это великое «быть может», как говорил Рабле о рае или о вечности. В вопросе счастья я атеист; я не верю в него и лишь в обществе старых друзей становлюсь немного скептиком. Немедленно по приезде в Петербург пришлю вам, сударыня, все, что я напечатал. Отсюда же я не имею возможности ничего вам послать. От всего сердца приветствую вас, сударыня, и все ваше семейство. Прощайте, до свидания. Верьте моей совершенной преданности.
Браво, маэстро! Но как похож, чрт пбр! Решено, с понедельника, нет - со вторника 1-го 1-го 8-го, займусь рекоронацией Пушкина. (Или р е й н ... к а р нацией, так, что ли?)
Голубушка Родионовна, взаимно!!! Сегодня, если не ошибаюсь, День Вашего рождения. Поздравляю сердечно! А вообще-то время сейчас гадать. Морозы уже пришли, не за горами и Крещение. Как, няня? Верно, няня, не откажешь, А сама, наверно, скажешь: "Ну, скорей гадать!"
Сообщение: 1203
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
3
Отправлено: 15.01.08 01:45. Заголовок: Поскольку Крещение н..
marta пишет:
цитата:
Сегодня, если не ошибаюсь, День Вашего рождения. Поздравляю сердечно!
Спасибо, простите, что благодарю с опозданием! Спасибо!
marta пишет:
цитата:
А вообще-то время сейчас гадать. Морозы уже пришли, не за горами и Крещение. Как, няня?
Поскольку Крещение не за горами, то открещиваться не буду – гадать! Давайте все вспомним «Раз в Крещенский вечерок…» и попробуем хоть что-то воплотить в наших условиях. К примеру, кормление курицы счётным зерном отпадает, увы! Зато, может кто-нибудь знает новые гадания? Предлагаю тогда поделиться. У нас ведь молодые барышни на форуме, им бы надо успеть, 19-е совсем близко!
Сообщение: 131
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
1
Отправлено: 08.02.08 14:28. Заголовок: А я про альбом С.Пон..
А я про альбом С.Пономаревой читала в книге И.Чижовой "Звезды Северной Пальмиры". Читала и поражалась, сколько "известных" личностей восхищались ею или были в нее влюблены (Дельвиг, Баратынский, Кюхельбекер, Плетнев, Сомов, Илличевский... наверное, и Пушкин не избежал бы этой участи, если бы его не отправили в ссылку), а между тем имя ее не столь "широко" известно, как других "звезд северной пальмиры" (я, например, впервые о ней узнала из этой книги, заранее извиняюсь за свою необразованность)... Наверное, такое забвение связано с ее ранней смертью...
Сообщение: 204
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 22.02.08 09:08. Заголовок: А вот здесь, кстати,..
А вот здесь (по ссылке Лепореллы), кстати, о Левашове написано: "Притом, что именно Левашов был наиболее агрессивен к декабристам на Чрезвычайном Суде и первым снимал с них допрос."
В.В. Левашов, безусловно - одна из характерных и, по-своему, интересных "фигур" той эпохи. Но мне лично - он не интересен: я "неважно" отношусь к Николаю Павловичу и персонам из его ближнего круга (Левашов туда был - де факто - введён 14 декабря, прямо на площади). Я не верю ни одному, ни второму. а вот любопытная объектная (герб Левашовых!) ссылка: http://heraldic-spb.livejournal.com/6176.html
Сообщение: 208
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 22.02.08 10:37. Заголовок: Да, про герб Левашов..
Да, про герб Левашовых интересно :)... Кстати, и тут "бедолагу" Левашова обвиняют во всех "смертных грехах": "Левашов немало постарался для того, чтобы к провинившимся были приняты самые жесткие и жестокие кары"
P.S. Как интересно: на этом сайте и про другие гербы на домах Петербурга рассказывается, пошла изучать подробнее :)))
важнее осознать, что Василий Васильевич - уязвлённый бастард, всю жизнь стремившийся поэтому "вернуть" (получить - за примерную службу и "особые" заслуги перед государем) права; графа - получил, все мыслимые на тот момент знаки отличия - тоже ... а вот уважение отдалённых потомков, извините... честь и здоровье - ни за какие деньги не вернуть, кк гвртс
то что Киев переустроил на радость Николаю Павловичу, извините, это чьё-то внутреннее дело (градоустроительное, разумею)
вот был у нас в СПб губернатором некто В.Яковлев - успешный, до какого-то времени, карьерист; и что? коммунальное хозяйство с дорогами - и те не смог в порядок привести, всё о себе думал (хотя "думал" - это, пожалуй, сильно сказано); где он сейчас? и кто его вспомнит через сто лет? внешние "отметины" судьбы - мало что раскрывают про их носителя, тут нам подавайте всего человека, с потрохами, так сказать!
Сообщение: 209
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 22.02.08 12:15. Заголовок: Лепорелла пишет: я ..
Лепорелла пишет:
цитата:
я "неважно" отношусь к Николаю Павловичу и персонам из его ближнего круга (Левашов туда был - де факто - введён 14 декабря, прямо на площади).
Лепорелла пишет:
цитата:
а вот уважение отдалённых потомков, извините... честь и здоровье - ни за какие деньги не вернуть
Это точно... Мне, кстати, тоже более интересны "декабристы" - "персоны" по другую сторону "баррикад"... Но порой у меня возникает такой "философский" вопрос: а если бы декабристы пришли к власти и реализовали свои "идеи" (некоторые из которых были достаточно "радикальны"), не оказалось бы так, что сочувствие было бы тогда на стороне "несчастного" царя и его окружения?.. И все бы тогда перевернулось с ног на голову: потомки приняли бы сторону "жертв" и проклинали бы "диктаторов-декабристов"... (Может быть, простите за крамольную мысль, потом еще и канонизировали бы Николая I...)
для меня - Каховский является такой фигурой ... бифуркации...
если бы солдат накормили и обогрели, если бы толпу зевак мягко вытеснили... если бы Николай Павлович не перепугался (видимо, смертельно) там, на площади... если бы не его 3-недельное молчание... если бы не его матушка... если бы не его отец в Михайловском Замке...
Сообщение: 212
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 22.02.08 22:22. Заголовок: А у меня, когда я пр..
А у меня, когда я прочитала Эйдельмана "Большой Жанно", возникло ощущение (вернее, мне показалось, что Эйдельман высказывает именно такую мысль), что декабристы и не стремились особенно "победить", выйдя на Сенатскую площадь, им просто надо было "высказаться", объявить открыто о своей "позиции"... Поэтому и столько "возможностей" было ими упущено... Не готовы они были идти на кровопролитие. В общем, обречены они были заранее... Надежда на успех, конечно, была, но маленькая: только в том случае, если бы Николай добровольно пошел им "навстречу" и согласился бы на их "условия" (или хотя бы согласился бы их выслушать и как-то "договориться" мирно), но он же не дурак был!.. Может быть, я, конечно, ошибаюсь... Например, Пестель (как наиболее хладнокровный и опытный из всех), я думаю, столько бы "шансов" не упустил... Если бы он оказался в то время в Петербурге, то все могло повернуться иначе... Может быть, и хорошо, что не оказался, а то были бы сейчас декабристы "злодеями" в глазах потомков :)
да, Пестель - фигура страшноватая (типа, Робеспьер на нашей почве)
характерно другое: в анахронических прогнозах людей XX века относительно возможного "успеха" декабрьского стояния преобладают пораженчество и пессимизм, т.о. обнаруживается преобладающе негативная оценка фигуры ... Николая Романова
Светлана, я не только (и не столько) об исследователях, а просто о небезразлично любопытствующих. То что "государственник" на стороне Николая - понятно, но с ним-то - как с человеком - "каши не сваришь".
Я говорю о том, что преобладающей оценкой "14 декабря" является формула «ПРЕЖДЕВРЕМЕННО», т.е. с ТОЙ страной (и с тем Николаем-Константином), с ТЕМ народом необходимо было набраться терпения на ... 50 (?) лет и непреклонно-последовательно двигать страну по пути реформ...
Но это опять-таки - в теории. В жизни, как правило, нет и нескольких минут для принятия мудрого (оптимального) решения...
Всё же позиция и поведение Пушкина во всём этом движении-брожении смотрится из нашего времени как более правильная
(каждый - да занимайся СВОИМ делом! да возделывай свой САД!)
Сообщение: 219
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 24.02.08 11:23. Заголовок: Лепорелла пишет: Я ..
Лепорелла пишет:
цитата:
Я говорю о том, что преобладающей оценкой "14 декабря" является формула «ПРЕЖДЕВРЕМЕННО», т.е. с ТОЙ страной (и с тем Николаем-Константином), с ТЕМ народом необходимо было набраться терпения на ... 50 (?) лет и непреклонно-последовательно двигать страну по пути реформ...
Мне кажется, что и сами декабристы это понимали... в какой-то степени... Но все же, чувствуя свою обреченность, они решились выйти на Сенатскую площадь и "высказаться". Это не может не вызывать уважения (лично у меня).
А если говорить о "небезразлично любопытствующих" не из нашей, а из той ("николаевской") эпохи, мне кажется, что большинство "обывателей" воспринимали тогда декабристов как "заговорщиков", "бунтовщиков", "злодеев" и т.п. Вот, например, из писем В.П.Шереметевой, где она упоминает о "декабрьских" событиях: "... Благодаря Провидению и Господу, мы теперь спокойны, лишь бы Бог помог доброму государю истребить, так сказать, корень заговорщиков; он везде; да поможет Господь всех их переловить. Что могло случиться, просто страшно; какой адский заговор! Здесь говорят о многих лицах, находящихся в Москве; их кажется тысячи повсюду. Для человечества жаль, но когда подумаешь, что они получат то, что готовили другим, теряется жалость, и желание видеть их всех в крепости единственное успокоение. Вот, наконец, нить этих либералов открыта, да поможет Бог всех их собрать... ...Сегодня было горестно; говорят, что молодой Шереметев - Николай в этом адском заговоре; я этому не верю; он получил слишком возвышенное воспитание и у него слишком много чувств, чтобы якшаться с этими мерзавцами и в особенности слишком много религии, потому что все это общество совершенно неверующее, ни во что не верят. ...Весь день, милые друзья, оставалась я у Шереметевых. До сих пор не могу без слез вспомнить ту сцену, при которой я присутствовала. Нужно вам сказать, что сегодня утром пришли мне сообщить, что меньшой Шереметев - Николай арестован. Это меня ужасно расстроило; однако же я не хотела тому верить. Когда я туда поехала, тотчас же увидав их, поняла, что это правда. Я нашла всю семью в состоянии, достойном сожаления. Сегодня утром Государь приказал позвать старшего сына, чтобы ему сказать, что брат его арестован и чтобы он отправился с осторожностью объявить это родителям. Какая доброта, какие ангелы этот государь и все его семейство!"
Обычная, добрая женщина, искренне считает "декабристов" мерзавцами, а государя - "ангелом"...
Лепорелла пишет:
цитата:
Всё же позиция и поведение Пушкина во всём этом движении-брожении смотрится из нашего времени как более правильная
(каждый - да занимайся СВОИМ делом! да возделывай свой САД!)
Да, я тоже с этим согласна. В этой связи очень жалко Рылеева...
«Обычная, НЕдобрая женщина» - это представитель обычной "сволочи людской" (не мои слова, прошу отметить особо и - занести в протокол!): крепостных-рабов Шереметевых, с которыми она «якшается», отправляют на 25 лет в солдаты, насильно женят или "разводят", насилуют, бьют по морде ... в лучшем случае, выставляют на Театр или в Хор-Оркестр!
А эта "сердобольная" тётечка будет сидеть у своих «милых друзей» и «ужасно расстраиваться», что не может осуществить страстное «желание видеть их всех [мерзавцев] в крепости» и в том найти «единственное успокоение» для себя и за святое, прямо-таки, семейство госУдаря! Какая доброта, какие ангелы они все, не забывающие нахлебаться чаю с вареньями, кои - как в сказке - то и дело появляются под их чванливыми носами на белоснежных скатертях с вензелями, гербами и прочей hhенотенью... «Барыня кушают» - а лакей часами столбом стоит за креслами, пока госпожа не перевешает на словах всех своих (sic!) обидчиков...
А за то - топором (сцену с полотёром "под Лунную" - вспоминаете?). Пугачевы. Нечаевы. Ульяновы. 1905. 1917 . . .
Светлана, о рабстве на Руси (как главнейшей причине всех наших смут и выступлений) был однажды с ... Балдой, точно! - серьёёёзный такой разговор на Декабристкой ветке, гляньте, пожалуйста. Потому как вторично возбуждаться ... ну, Вы понимаете
Лепорелла, декабристскую ветку я уже изучила вдоль и поперек одной из самых первых тем на этом форуме :) Загляну туда еще раз, "освежу" в памяти, чтоб Вам не "возбуждаться вторично"... Признаюсь, Ваша гневная "отповедь" меня потрясла (вернее, то, что Вы приняли мнение Шереметевой так близко к сердцу...) Но в принципе я с Вами согласна... "Сердобольную тетечку" я привела в качестве примера такого "доброго", "обывательского" мнения того времени (наверное, из-за таких, как она, выступление декабристов и было преждевременным, общество еще не было готово их адекватно воспринять). На меня письма Шереметевой, честно сказать, произвели неприятное впечатление именно тем, что вроде бы действительно добрая женщина и заботливая мать (какой она выглядит в этих письмах, вовсе не самодурка какая-нибудь...) и вдруг такая нетерпимость-ненависть... Я почему-то раньше думала, что "в обществе" тогда преобладал скорее "сочувственный" взгляд на декабристов... Хорошо, что в той же книге также были помещены и письма Анастасии Якушкиной к мужу, естественно, представляющие иное мнение на декабристов... Просто "бальзам" на душу после писем Шереметевой!.. :)
Отправлено: 25.02.08 06:13. Заголовок: Члены совета экспертов национальной литературной премии «Большая книга» на своём сайте рекламируют:
«Николай Петраков, Игорь Логвинов / «Вечерняя Москва», 08.02.2008 / Подлинной сенсацией в пушкинистике стала только что вышедшая книга академика Николая Петракова «Александр Пушкин: загадка ухода».
10 февраля – день памяти Александра Сергеевича Пушкина. Много воды утекло со дня рокового поединка на Черной речке, но причины дуэли и гибели Пушкина продолжают волновать умы почитателей поэта. Подлинной сенсацией в пушкинистике стала только что вышедшая книга академика РАН, директора Института проблем рынка Российской академии наук Николая ПЕТРАКОВА «Александр Пушкин: загадка ухода». В этом увлекательном исследовании автор абсолютно по-новому взглянул на те трагические обстоятельства, в которых оказался поэт в последние годы жизни.» эксперты: http://www.bigbook.ru/experts/ учредители: http://www.bigbook.ru/about/ жюри: http://www.bigbook.ru/jury/
«27 ноября 2007 года согласно Положению о Премии ... начнется прием конкурсных работ, который завершится 28 февраля 2008 года.» - ждать остаётся недолго (лично я волнуюсь за Петракова )
для меня - Каховский является такой фигурой ... бифуркации...
если бы солдат накормили и обогрели, если бы толпу зевак мягко вытеснили... если бы Николай Павлович не перепугался (видимо, смертельно) там, на площади... если бы не его 3-недельное молчание... если бы не его матушка... если бы не его отец в Михайловском Замке...
скажем так: не сложилось
А почему бифуркации? Ничего двойственного в нем не вижу. Совершенно однозначный неуправляемый мерзавец.
Солдаты были и так накормлены и обогреты, пока на площадь не вышли. Скажем так: если бы солдат НЕ ОБМАНУЛИ. Николай перепугался страшно - и это вполне понятно. Хуже всего, что этот перепуг стал потом рычагом всей политики этого далеко не самого глупого монарха. Насчет 3-недельного мочания. Скорее, это было 3-недельное ломание.
А тень Павла не давала покоя прежде всего Александру... Хотя, если говорить о боязни заговора в гвардии, то ко времени Николая Павловича это дежавю имеет непосредственное отношение.
цитата: Всё же позиция и поведение Пушкина во всём этом движении-брожении смотрится из нашего времени как более правильная (каждый - да занимайся СВОИМ делом! да возделывай свой САД!)
Уважаемая Кочубеевна, вообще-то это "Лепорелла пишет" :) Но в принципе, я с ним согласна.
"Я недостоин был вступить в их ряды" - фраза уже более зрелого Пушкина. На юге он мечтал "вступить в ряды" (по молодости и пылкости души), потом "остепенился" (возможно, как раз из-за расправы над декабристами, из-за перенесенных им лично "гонений" и ссылок). Но уважение, дружба и восхищение декабристами, мне кажется, у Пушкина сохранились на всю жизнь...
цитата: для меня - Каховский является такой фигурой ... бифуркации...
А почему бифуркации? Ничего двойственного в нем не вижу. Совершенно однозначный неуправляемый мерзавец.
Кочубеевна пишет:
цитата:
Но еще больше жаль Милорадовича.
Я думаю, Лепорелла, имел в виду под бифуркацией Каховского то, что он так и не решился убить царя. Если бы решился, все повернулось бы иначе.
Почему Каховский "неуправляемый мерзавец"?.. Потому что отказался стрелять в царя, а в несчастного Милорадовича не побоялся выстрелить (в переломный момент)?.. А если бы он все-таки убил царя, то стал бы "управляемым мерзавцем"?.. В принципе, ведь не один Каховский был готов совершить цареубийство. Вспомним, например, Якушкина. Даже сам Пущин был готов в случае необходимости "пожертвовать" собой. Мне, кстати, удивительно, что декабристы избрали на роль "цареубийцы" такого "слабого" человека, как Каховский (пожалели других, более "достойных" кандидатов?)... Это еще лишний раз показывает, что ни Каховский, ни остальные декабристы в принципе не были готовы к покушению...
Милорадовича мне тоже жаль. Вообще, все вышло как-то стихийно и оттого как-то нелепо, с бессмысленными жертвами... Мне кажется, все получилось так из-за того, что несмотря на свой выход на Сенатскую, декабристы не были готовы к кровопролитию...
Давайте "стишок" :) А насчет Милорадовича - мне кажется, что на месте Каховского мог оказаться другой. Момент был переломный. Солдаты уже готовы были поверить Милорадовичу. "...Милорадович поскакал на Сенатскую площадь. Он хотел одного – не дать произойти кровопролитию. Там он, приподнявшись на стременах и достав золотой клинок, обратился к солдатам: "Скажите, кто из вас был со мной под Кульмом, Лютценом, Бауценом?" Тихо стало на площади. "Слава богу, - воскликнул Милорадович, - здесь нет ни одного русского солдата!" В рядах восставших наметилось замешательство, там были солдаты, видавшие и Кульм, и Лютцен и воевавшие под его командованием. Наступил момент перелома и Милорадович был близко до перехвата инициативы. Но начальник штаба восстания офицер Евгений Оболенский штыком повернул лошадь Милорадовича, ранив при этом генерала в бедро, а пуля отставного поручика Петра Каховского смертельно ранила Милорадовича." http://www.letopis.info/legends/19/miloradovich5.php
А если бы не Каховскому, а Оболенскому пришлось в него выстрелить?..
Сообщение: 276
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 28.02.08 16:05. Заголовок: А.С.Пушкин
А.С.Пушкин: "Не приведи Бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка - полушка, да и своя шейка - копейка"; "Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений".
Мне кажется, о декабристах здесь "молоды и не знают нашего народа"... Вряд ли Пушкин считал декабристов "людьми жестокосердными"...
Отправлено: 28.02.08 16:15. Заголовок: Не знаю, кто бы, есл..
Не знаю, кто бы, если б не Каховский, но это сделал Каховский. И по-моему, это у него произошло уже на автомате. милорадович-то у него был в тот день не первый.
Стихи вот:
Милорадович
I. На шляпы зеленом сукне – Крошки инея. В небес холодном окне – Четкая линия –
Адмиралтейский шпиль. Плац пустой, Да туманная пыль Над головой.
Двадцать долгих минут Ожидания. Нет, они не придут: Знал заранее.
И он один, верхом – Рыжий франт, А у седла – пешком – Адъютант.
Вот и память о нем: Кто бы еще так скакал Зимним тревожным днем – На смерть, точно на бал?
II . Мы живем в равнодушное время – Нет нам дела до тех, кто тогда Ногу ставил без трепета в стремя, И садился в седло без труда.
Нам не нужно и – больше – не важно, Кем нам эта Отчизна дана, И зачем непременно отважным Хочет видеть героя она.
Мы взрослеем, марая бумагу, И того беспристрастно браня, Кто, роняя заветную шпагу С вороного валится коня.
А.С.Пушкин: "Не приведи Бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка - полушка, да и своя шейка - копейка"; "Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений".
+100
В теме "То ль дело Киев..." поместила кое-что о Милорадовиче.
Сообщение: 360
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 10.03.08 11:11. Заголовок: Страсти по Вагнеру :)
Лепорелла, по Вашй ссылке:
цитата:
Одновременно с борьбой за исключение былин из русского фольклора Стасов вел борьбу «за Глинку, против Вагнера». Его раздражал и сам Вагнер, и мифологи, чьи построения были использованы в сочинениях немецкого композитора. У Вагнера, по мнению Стасова, «вечно на сцене либо дурацкие какие-то боги, никому не нужные и не интересные, либо, пожалуй, и люди какие-то все бестелесные, идеальные и выдуманные...» («Вагнер, — писал Стасов, — это настоящий немецкий славянофил по музыке»). ...6 июня 1869 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилась статья Стасова «Музыкальные лгуны». О содержании статьи можно судить уже по ее началу: «В музыке, как и во всяком другом деле, есть свои ретрограды. Нынешняя арена их — газета «Голос». Там они копошатся и ползают, словно какие-нибудь музыкальные Скарятины и Аскоченские: там их целое гнездо: там сидят вместе г. Фаминцын с г. Серовым и Ростислав с некиим г. И». Стасов осудил их всех «со всеми их менуэтами, со всеми их скоморошьими плясками и дураковыми сказками». ...Наконец, Фаминцын не выдержал. Он подал на Стасова в Петербургский окружной суд за клевету, желая смыть с себя «неприличное пятно». Процесс начался в апреле 1870 г. Это был первый «музыкальный» процесс в России. Стасов, профессиональный юрист, защищал себя сам. ... Суд счел обвинение в клевете необоснованным, однако расценил слово «лгуны» как брань в печати и приговорил Стасова к штрафу в 25 рублей и домашнему аресту на 7 дней. Любопытно, что Балакирев, с защиты которого начался открытый конфликт Фаминцына со Стасовым, к тому времени уже успел «склониться к реакции». После пребывания в Праге у братьев-славян он писал Стасову: «Вы смотрите на все через космополитическое пенсне». Раздраженный Стасов в ответ в октябре 1869 г. назвал «славянофилом» и самого Балакирева.
я обожаю ... Вагнера! всяческие нападки на его музыку принимаю - и в свой адрес, а потому Стасова (его кучкисты звали Бахом!?!?! тьфу) ... ну, Вы меня поняли
Сообщение: 361
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 10.03.08 12:58. Заголовок: Еще про Вагнера :)
Возможно, не по теме... Хотя французов здесь недолюбливают, но коли разговор пошел о Вагнере, не могу не вспомнить об импрессионистах (которых я обожаю) и об их "взаимоотношениях" с немецким композитором... Ладно, хотя они и французы, но все же не шуаны, не так ли, Сверчок?.. :) Поэтому рискну... :) По материалам с сайта http://impressionnisme.narod.ru "...В этот период споры очень часто сосредоточивались вокруг вопросов музыки, и особенно вокруг вызывавшего громкие дебаты творчества Вагнера, к которому Базиль питал истинную страсть, разделяемую Бодлером, Фантеном и Метром... Время от времени друзья ходят на концерты Паделу, где изо всех сил рукоплещут музыке Вагнера - музыке, гонимой не меньше, чем живопись Мане. Разве не говорят о Вагнере, что он пишет свои партитуры, "как попало разбрызгивая чернила на нотную бумагу"? ...В 1861 году после трех вызвавших бурю представлений "Тангейзер" окончательно провалился. ...Сезанн, тоже ценивший "благородные интонации" Рихарда Вагнера, замышлял написать картину "Увертюра к "Тангейзеру", а Фантен в это время уже выставил в Салоне 1864 года "Сцену из "Тангейзера".
Поль Сезанн "Девушка у пианино (Увертюра к "Тангейзеру")". ок. 1868 г.
"...Хранящаяся в Эрмитаже картина "Девушка у пианино" ("Увертюра к "Тангейзеру") написана в 1868-1869 годах. Сюжет ее напоминает о культе Вагнера, которому поклонялась художественная молодежь Франции. "Увертюра к "Тангейзеру" начиналась Сезанном, видимо, так же спонтанно, как и другие его экспрессивные работы этих лет. Один из друзей Сезанна, Марион, рассказывает в письме: "Недавно он (Сезанн) за одно утро наполовину написал великолепный холст... Он будет назван "Увертюра к "Тангейзеру" (...). Эта живопись принадлежит будущему, как сама музыка Вагнера... Вот эта работа. Девушка за пианино; белое на синем; все на первом плане. Пианино написано широким мазком, повернутый в профиль старик отец сидит в кресле; в глубине комнаты находится мальчик, слушающий музыку с глуповатым видом. В целом впечатление свирепой и подавляющей силы..." Здесь описывается первоначальный вариант картины, исполнение которой, видимо, должно было соответствовать бурной музыке немецкого композитора. Спустя год тот же корреспондент сообщает: ".. У Поля имеется несколько крупных начатых полотен; он собирается снова работать над "Увертюрой к "Тангейзеру" в совершенно других, более светлых тональностях..." И в одном из следующих писем той же переписки Марион рассказывает: "Он вернулся к знакомому тебе сюжету "Увертюра к "Тангейзеру", однако в совершенно других и совсем светлых тональностях, все фигуры отличаются большой законченностью. Светловолосая головка девушки очень красива, написана с удивительной силой. Мой профиль получился очень похожим, к тому же он мастерски выполнен, без прежней резкости цвета и отпугивающей дикости других его работ. Пианино написано так же великолепно, как в первом варианте, а складки занавеси, как и обычно, поражают подлинностью". Как видно из этого описания, следующий вариант картины был уже ближе к эрмитажному, но в нем было еще много подробностей - занавес, выразительный портрет Мариона. Картина, которую мы можем увидеть в Эрмитаже, - это третий, окончательный вариант, две предыдущие не сохранились. В композиции возобладало спокойствие, уравновешенность, в ней нет и следова "свирепой и подавляющей силы", а, напротив, разлито спокойствие, окрашенное легкой печалью. Сезанн здесь подводит итог целой серии семейных сцен и портретов..."
Огюст Ренуар"Портрет Вагнера". 1882 г.
…В Палермо, 15 января 1882 года, на следующий день после того, как Вагнер закончил "Парсифаля", Ренуар за один короткий сеанс написал портрет композитора, который не хотел уделить этому делу больше двадцати пяти минут. Ренуар сделал этот портрет по просьбе своего старого друга судьи Ласко, который вместе с Базилем и Метром водил его на первые концерты Вагнера в Париже.
Из воспоминаний Жана Ренуара, сына художника (о «взаимоотношениях» О.Ренуара и Вагнера :)): "... К воспоминаниям об улице Сен-Жорж относится и имя Ласку, "судебного следователя, который вбил себе в голову, что заставит меня полюбить Вагнера. Надо признать, что вначале это ему удалось!" Отец был тем более склонен им восторгаться, что против музыки Вагнера ополчались лжепатриоты. Ренуар, обычно такой сдержанный, доходил до брани и даже потасовок с противниками немецкого композитора. "Это глупо, но полезно. Хорошо время от времени увлечься чем-нибудь, не имеющим отношения к собственному коньку". Я не знаю, в каком из парижских театров это произошло, но Ренуар должно быть здорово повеселился. "Цилиндр, этот смехотворный головной убор, оказался превосходной защитой от ударов трости, ими были усеяны все проходы в театре". Позднее Ласку представил моего отца Вагнеру. В результате появился известный портрет и два или три наброска, выполненные за один сеанс, длившийся четверть часа. Композитор не мог уделить Ренуару больше времени. Кажется, портрет писался в Палермо, что совпадает примерно с концом периода мастерской на улице Сен-Жорж. За это короткое время Вагнер сумел высказаться о живописи, "от чего я весь ершился! К концу сеанса блеск его таланта в моих глазах значительно померк. Вдобавок Вагнер терпеть не мог французов за враждебность его музыке. Он несколько раз повторил во время сеанса: "Французы любят только еврейскую музыку... музыку немецких евреев!" Ренуар продолжал писать, но уже злясь, и стал хвалить Оффенбаха, "которого я обожал, да и сам Вагнер действовал мне на нервы!" К великому удивлению моего отца, Вагнер закивал в знак одобрения. "Это разумеется, "малая" музыка, - сказал он, - но недурная. Если бы Оффенбах не был евреем, он стал бы Моцартом. Когда я говорю о немецких евреях, я имею в виду Мейербера!" Позднее Ренуар присутствовал на представлении "Валькирий" в Байрейте. "Никому не дано права оставлять людей в темноте три часа подряд. Это называется злоупотреблять доверием". Ренуар был против неосвещенных театральных залов. "Ты вынужден смотреть на единственную светлую точку - на сцену. Это насилие! Мне, например, хочется поглядеть на хорошенькую женщину в ложе. И - будем говорить начистоту: эта вагнеровская музыка здорово надоедает!"..."
«Позднее Ренуар присутствовал на представлении "Валькирий" в Байрейте. "Никому не дано права оставлять людей в темноте три часа подряд. Это называется злоупотреблять доверием". Ренуар был против неосвещенных театральных залов. "Ты вынужден смотреть на единственную светлую точку - на сцену. Это насилие! Мне, например, хочется поглядеть на хорошенькую женщину в ложе. И - будем говорить начистоту: эта вагнеровская музыка здорово надоедает!"» - вот-вот: очень харктерное Французское миро-искусство-воспри-Ятие (при всей моей любви к обоим Ренуарам!) Светлана, спасибо большое
Отправлено: 30.03.08 15:17. Заголовок: Вигель о женской моде, салонной меблировке и вкусе:
« ...Теперь несколько слов о тогдашних нарядах мужских и женских. Мода, которой престол в Париже и которая, по-видимому, так своенравно властвует над людьми, сама в свою очередь слепо повинуется господствующему мнению в отчизне своей, Франции, и служит, так сказать, ему выражением. При Людовике XIV, когда он Францию поставил с собой на ходули, необъятные парики покрывали головы, люди как бы росли на высоких каблуках, и огромные банты с длинными, как полотенца из кружева, висящими концами прикреплялись к галстукам; женщины тонули в обширных вертюгаденах, с тяжелыми накладками, с фижмами и шлейфами; везде было преувеличение, все топорщилось, гигантствовало, фанфаронило. При Людовике XV, когда забавы и амуры сменили славу, платья начали коротеть и суживаться, парики понижаться и наконец исчезать; их заменили чопорные тупеи, головы осенились голубиными крылышками, ailes de pigeon. При несчастном Людовике XVI, когда философизм и американская война заставили мечтать о свободе, Франция от свободной соседки своей Англии перенесла к себе фраки, панталоны и круглые шляпы; между женщинами появились шпенцеры. Вспыхнула революция, престол и церковь пошатнулись и рухнули, все прежние власти ниспровергнуты, сама мода некоторое время потеряла свое могущество, ничего не умела изобретать, кроме красных колпаков и бесштанства, и террористы должны были в одежде придерживаться старины, причесываться и пудриться. Но новые Бруты и Тимолеоны захотели, наконец, восстановить у себя образцовую для них древность: пудра брошена с презрением, головы завились а-ла-Титюс и а-ла-Каракала [римские императоры], и если бы республика не скоро начала дохнуть в руках Бонапарте, то показались бы тоги, сандалии и латиклавы. Что касается до женщин, то все они хотели казаться древними статуями, с пьедестала сошедшими: которая оделась Корнелией, которая Аспазией. Итак, французы одеваются, как думают; но зачем же другим нациям, особливо же нашей отдаленной России, не понимая значения их нарядов, бессмысленно подражать им, носить на себе их бредни и, так сказать, их ливрею? Как бы то ни было, но костюмы, коих память одно ваяние сохранило на берегах Егейского моря и Тибра, возобновлены на Сене и переняты на Неве. Если бы не мундиры и не фраки, то на балы можно было бы тогда глядеть как на древние барельефы и на этрусские вазы. И право, было недурно: на молодых женщинах и девицах все было бы так чисто, просто и свежо; собранные в виде диадемы волосы так украшали их молодое чело. Не страшась ужасов зимы , они были в полупрозрачных платьях, кои плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы; поистине казалось, что легкокрылые Психеи порхают на паркете. Но каково же было пожилым и дородным женщинам? Им не так выгодно было выказывать формы; ну, что ж, и они также из русских Матрен перешли в римские матроны.
После расхищения гардемёбля, по увезении эмигрантами всех легковесных драгоценностей, кажется, не оставалось во Франции ни одного камушка. Фортуны раздробились, сравнялись; новые, кои война и торговля потом так быстро создали, не успели еще составиться, и женщины, вместо алмазов, принуждены были украшаться камнями и мозаиками, их мужьями и родственниками награбленными в Италии. Нам и тут надобно было подражать. Бриллианты, коими наши дамы были так богаты, все попрятаны и предоставлены для ношения царской фамилии и купчихам. За неимоверную цену стали доставать резные камни, оправлять золотом и вставлять в браслеты и ожерелья. Это было гораздо античнее. О мужском платье говорить много нечего. С тех пор как я себя помню, умы портных и франтов вертятся около вечных, несносных, кургузых и непристойных фраков: то подымется, то опустится лиф или воротник, рукава сделаются то уже, то шире, то длиннее, то короче. Никак не могут дойти, чтобы чем-нибудь более живописным заменить сей неблагообразный костюм.
В области моды и вкуса, как угодно, находится и домашнее убранство или меблировка. И по этой части законы предписывал нам Париж. Штофные обои в позолоченных рамах были изорваны, истреблены разоренною его чернию, да и мирным его мещанам были противны, ибо напоминали им отели ненавистной для них аристократии. Когда они поразжились, повысились в должностях, то захотели жилища свои украсить богатою простотой и для того, вместо позолоты, стали во всем употреблять красное дерево с бронзой, то есть с накладною латунью, что было довольно гадко; ткани же шелковые и бумажные заменили сафьянами разных цветов и кринолиной, вытканною из лошадиной гривы. Прежде простенки покрывались огромными трюмо с позолотой кругом, с мраморными консолями снизу, а сверху с хорошенькими картинками, представляющими обыкновенно идиллии, писанными рукою Буше или в его роде. Они также свои зеркала стали обделывать в красное дерево с медными бляхами и вместо картинок вставлять над ними овальные стекла, с подложенным куском синей бумаги. Шелковые занавеси также были изгнаны модою, а делались из белого коленкора или другой холщовой материи с накладкою прорезного казимира, по большой части красного, с такого же цвета бахромою и кистями. Это мода вошла к нам в конце 1800 года и продолжалась до 1804 или 1805 годов. Павел ни к кому не ездил и если б увидел, то, конечно, воспретил бы ее, как якобинизм.
Консульское правление решительно восстановило во Франции общество и его пристойные увеселения: тогда родился и вкус, более тонкий, менее мещанский, и выказался в убранстве комнат. Все делалось под древность (открытие Помпеи и Геркуланума чрезЛ вычайно тому способствовало). Парижане мало заботились о Лионе} и его мануфактурах, но правителю Франции надобно было поощрить их: и шелковые ткани опять явились, но уже по-прежнему не натягивались на стенах, а щеголевато драпировались вокруг них и вокруг колонн, в иных местах их заменяющих. Везде показались алебастровые вазы с иссеченными мифологическими изображениями, курительницы и столики в виде треножников, курульские кресла, длинные кушетки, где руки опирались на орлов, грифонов или сфинксов. Позолоченное или крашеное и лакированное дерево давно уже забыто, гадкая латунь тоже брошена; а красное дерево, вошедшее во всеобщее употребление, начало украшаться вызолоченными бронзовыми фигурами прекрасной отработки, лирами, головками: медузиными, львиными и даже бараньими. Все это пришло к нам не ранее 1805 года, и, по-моему, в этом роде ничего лучше придумать невозможно. Могли ли жители окрестностей Везувия вообразить себе, что через полторы тысячи лет из их могил весь житейский их быт вдруг перейдет в гиперборейские страны? Одно было в этом несколько смешно: все те вещи, кои у древних были для обыкновенного, домашнего употребления, у французов и у нас служили одним украшением; например, сазы не сохраняли у нас никаких жидкостей, треножники не курились, и лампы в древнем вкусе, с своими длинными носиками, никогда не зажигались... »
Отправлено: 30.03.08 15:51. Заголовок: Вигель о столичном Театре:
« ...И вот тут-то примусь я описывать со всею подробностью (читай меня иль не читай) любопытнейшее занятие праздной моей молодости. Я говорил уже о петербургском театре при Павле Первом, когда я только что прозрел его. Вскоре после кончины сего императора удалилась или была выслана красавица певица Шевалье с балетмейстером мужем своим, и опера без нее осиротела. Прошел траурный год, в продолжение коего придворные актеры не могли являться на сцене, и о театре, до которого император Александр никогда не был большой охотник, как будто позабыли. Но когда весною 1802 года он опять был открыт, среди всеобщего стремления к веселостям, тогда все почувствовали необходимость его в столичном городе. Для самого государя, тогда еще совершенно молодого, публичные увеселения имели еще некоторую заманчивость. Каменный или Большой театр, воздвигнутый в Коломне при Екатерине, велено архитектору Томону перестроить заново и с большею против прежнего роскошью; а покамест, дабы не прерывать представлений, отыскан деревянный или малый театр, никому не известный, построенный великолепным князем Потемкиным на дворе принадлежавшего ему Аничковского дворца. Сам директор императорских театров, расточительный обер-камергер Нарышкин, отправился в примиренный с нами Париж и навербовал там два или три комплекта артистов всякого рода. Все наехало, все поспело в последние месяцы сего 1802 года, первого пребывания моего в Петербурге. Перестроенный Большой театр открыт 30 ноября; меня чуть не задавили при входе, и я все-таки в него не попал. Несколько дней спустя было воскресение французской оперы, то есть первый дебют знаменитой у нас Филис. Скрытый текст
Незабвенная Филис! Какими я блаженными минутами ей обязан! Девять лет сряду восхищала она меня. Но не подумайте, читатель, чтоб я в нее хотя сколько-нибудь был влюблен; это было невозможно, во-первых, потому, что я никогда вблизи ее не видывал, и потому, во-вторых, что на самой сцене, несмотря на оптический обман, она мне казалась более дурна, чем хороша собою. Она была уроженка из Бордо и 24 лет, когда к нам приехала. Всем известно, что под жарким южным небом все сладчайшее, плоды и женщины, зреет гораздо ранее, чем у нас, и, несмотря на молодые свои годы, моя Филис казалась едва ли не перезрелою. У нее же был длинный нос и смуглое лицо, чего я терпеть не могу. Но все, что только может заменить свежесть и красоту, все в ней находилось; все было пленительно, очаровательно: и взгляд ее, и поступь, и игра, и голос, когда она им говорила, и уменье владеть им, когда она пела, и уменье наряжаться со вкусом. Никто не влюблялся в нее как женщину, все обожали как певицу и актрису. В Париже прелести ее ценились выше, чем у нас; они произвели страсть и гонения брата Бонапарте, Иеронима. Видно, что власть семейства первого консула была очень велика, ибо свободе Андриё (мужа или любовника Филис) угрожала опасность, и они, сделав условия с Нарышкиным, тайно бежали в Россию.
Этот Андриё был только что молодец собою: его приняли как тенора, но мудрено было сказать, какой у него голос. Я бы назвал его безымянным голосом. Он воображал, что поет, когда кричит под музыку, и играет, когда яростно размахивает руками. За благом последовали кучи золы, которые принуждены мы были выносить! Скоро привалило все семейство Филис – отец, мать, два брата и сестра. Сия последняя одна могла почитаться сносною; ее звали madame Benin; она была моложе, лучше старшей сестры, имела огромный голос, но петь была не мастерица.
Это еще не все: за госпожою Бертен последовал тайный или скорее явный друг ее сердца, молодой, обедневший от революции французский дворянчик. Уверяли, что он какой-то граф де-Монлор; что за дело до этого; мы узнали и видели его на сцене под принятым им именем Сен-Леона; играл он очень плохо, но голос и лицо имел хорошенькие.
От прежней при Павле выписанной труппы оставалось четыре лица: тенор Буржуа, вторая певица Монготье, шутиха Леруа и бас Шатофор. У Буржуа было действительно какое-то мещанское неуклюжество; голос чистый, верный, но метода прескверная, старинная французская. Г-жа Монготье довольно изрядно пела, но употребляла во зло дозволение, которое имели тогда певицы – быть безобразными, не уметь ни ходить, ни говорить, ни одеваться. Старуха Леруа дерзала иногда браться за серьезные роли, но даже и в них умела быть неблагопристойною, голос же ее был изломаннее и старее ее лет и ролей. Шатофор ниже посредственности. На этой четверке выезжала только дирекция протекшим летом, чтобы давать кой-какие оперетки: иногда, когда число действующих лиц того требовало, заимствовалась она из комической труппы крикунами и визгуньями. По приезде Филис еще долго она одна только скрашивала собою все оперы.
В продолжение 1803 года не проходило почти недели, чтобы не было на французском театре дебюта и одной или двух новых пьес. В аристократическом обществе, между нашими боярами, были французы и француженки разных времен и возрастов. По их требованию, в угождение им, начали отыскивать все современные им музыкальные произведения и стали восходить до Монсиньи и Рамо; к счастью, современников Лулли никого уже не было. Глюк и Пиччини мирно встретились у нас на одной сцене, пропетые одними и теми же артистами, и одни и те же зрители, не давая одному перед Другим преимущества, обоим с одинаковым равнодушием рукоплескали. Только для немногих "Ифигения", "Орфей" и "Эдип в Колоне" воскрешали былое; когда хором запели: "Achille sera votre ероих" [Ахилл будет вашим супругом], говорят, старик граф Строганов затрепетал от восторга; когда Андриё, играя Блонделя в "Рихарде Львином Сердце", несносным голосом своим затянул "О Richard, о mon roi" [О Ричард, о мой король], одна престарелая княгиня, пораженная воспоминаниями, в ложе своей зарыдала. Для нашего же поколения Грётри казался уже ветх и неистощимый Далейрак был часто несносен. Но что я говорю о нашем поколении! Поминками о Филис не похож ли я на тех, о коих сейчас говорил? С тою, однако же, разницей, что музыка, от коей в молодости был я вне себя, является мне ныне изредка и против воли моей, как старая, давно забытая любовница, вся в сединах и морщинах.
Этот 1803 год познакомил меня со всеми тогдашними композиторами: я узнал Николо и Бертона и Крейцера. Видно, был во мне врожденный вкус, ибо рев и стон больших французских опер с их речитативами казался мне нестерпим; но этот вкус еще не образовался, и одна только легонькая французская музыка новых комических опер пришлась мне по духу. Например, Мегюль менее других, а Херубини и вовсе мне не нравился. Моим кумиром был в то время Боиелдие, а привезенный им тогда самим в Петербург "Калиф багдадский", которого едва можно почтить названием водевиля, казался мне чудом из чудес.
Французская комическая труппа была гораздо выше оперной; как в сей последней, подобно Филис, никто в ней отдельно не блистал; зато она составлена была из артистов почти равного, вообще превосходного достоинства. В ней нашел я прежнюю Вальвиль, игравшую главные роли, больных кокеток. В искусстве своем, сколько припомню, должна была она уступить только девице Марс, целые полвека бывшей гордостью и наслаждением парижан; но высокий ее талант никак не мог примирить меня с ее наружностью; одни снисходительные люди называли ее дурною; она была отвратительна. Первые мужские роли выполнял Ларош, уже не молодой, но стройный и благообразный; все эти недостатки исчезали пред жаром, с которым он играл, перед благородством, с каким он говорил и читал стихи. Для первых молодых ролей мужских и женских была не весьма молодая чета Сенклеров, но оба они, муж и жена, прекрасно знали свое дело, в серьезных амплуа несколько времени еще показывали почтенные развалины Офрена, пока приезд жирного Делиньи не дал возможности их более не тревожить. Толщина сего последнего, внезапно заменившего сухощавого Офрена, невыгодно к нему всех расположила; он же, разгорячившись, иногда от нее задыхался. Скоро, однако же, оценили истинный его талант и узнали в нем, даже на сцене, без личного с ним знакомства, почтенного человека, сильно чувствующего всю красоту часто проповедуемой морали. В том, что французы называют roles a manteau [роли пожилых и степенных лиц), был изумителен, бесподобен старик Дюкроаси: что за веселость в игре! что за вспышки во гневе! и потом что за добродушие! И как почтенно он был забавен! Чтобы говорить, как французы, он как бы нарочно был выстроен для своих ролей, и никто более его так искренне не был любим публикой. Лакейские роли должны обыкновенно принадлежать высоким комикам; у нас тогда были во владении Фрожера, известного фарсёра нарышкинского дома; тогда немногие знали и чувствовали,' что он на своем месте, и как он был удивительно смешон, то при всяком появлении его раздавался всеобщий громкий хохот; его очень любили; в Париже едва ли бы он годился в гримасье. Субреток выполняла гадкая дочь его, к счастью, недолго: скоро приехала чудо-актриса Туссень. Вот тут было искусство неподражаемое; в этом ничего подобного ей с тех пор я не видывал; среди отличных собратий своих в комедии она была почти то же, что Филис в опере. Как оконечности сходятся, так и она вышла замуж за одного из двух братьев Мезьеров, двух многолетних подтычек нашего театра, которых любители бостона, модной тогда игры, называли grande et petite misere (большая и маленькая ничтожность).
Я не стану говорить о других весьма хороших и даже превосходных комических и трагических актерах, явившихся к нам в последующие сему годы: о Дюране, о Веделе, Менвиелле, Комане и Гранвилле. Мне интересна, мне более памятна одна только эта эпоха моей сценомании, и всею этою статьею о театре, признаюсь, потешаю себя, а не читателя.
Французские спектакли вне Парижа почитаются его жителями, и не без причины, провинциальными. Актеры в их труппах поневоле должны быть, как метр Жак в "Скупом" Мольера, попеременно кучера и повара; один и тот же человек играет в комедии, в трагедии и, пожалуй, в водевиле. При Екатерине трагедия шла особняком, но когда после кончины ее прославленная при ней мадам Гюс последовала в ссылку за сожителем своим, тогда еще не мужем, дипломатом графом Марковым, и Флоридор, ученик Лекеня, уехал из России, и остался один только Офрен, то начали при Павле играть трагедию актеры из выписанной им комической труппы, та же Вальвиль и те же Ларош и Сенклер и, как кажется, не весьма удачно. В начале 1803 года один красивый молодец под именем госпожи Ксавье выступил на сцену в роли Федры; в нем было много женского, например, ни одна актриса не умела так ловко и с таким необыкновенным вкусом одеваться. Шутки в сторону, сия красавица, хотя и гигантка, важно выступала, говорила часто и речисто, ломала Семирамиду, ломалась в Гермионе, но не имела ни малейшего понятия о драматическом искусстве, а если можно, еще менее стихотворном; вытягивала стихи, сжимала их, иногда пропускала и выставляла целые полустишья. А несколько лет владела скипетром, пока не явилась царица истинно законная и не столкнула сию самозванку; тогда, как мастерица наряжаться, она познала истинное свое призвание и на накопленные деньги открыла модную лавку, в которой, кажется, еще и поныне торгует.
В выборе пьес были очень строги. Как главнейшие зрители, так и первейшие актеры были напитаны чистым классицизмом. Когда переиграли всего Корнеля и Расина, Вольтера и Кребильона, тогда только Лешьер и Дюбеллоа начали изредка прокрадываться на сцену. С комедией то же: когда истощился несколько Мольер, Ренар, Детуш и Мариво, тогда, желая угодить любви петербургской публики к новизнам, принялись за Колен, Дарлевиля, Пикара и Дювало: года два-три спустя и второстепенные актеры начали показываться. Но долго, очень долго не знали у нас на французском театре так называемых мещанских или слезных драм.
Водевили, эта помесь комедии с оперой, были в этом году появлением совершенно новым. С ними познакомили нас прихоти Филис, которая выбирала те, где ей представлялись выгодные роли. Всего увидели мы их пять или шесть, в коих примечательны были только "Фаншона" и "Любовники Прочей".
С французским театром почти неразрывно связаны балеты; они чисто французские произведения. Их составлял тогда и потом блистал в них примечательный Дидло с женою своею. Уверяли, что нашим молодым русским танцовщикам и танцовщицам потом и кровью доставалось плясовое искусство: Дидло, всегда вооруженный престрашным арапником, посредством его (как некогда Пото со мною) давал им уроки. Другой танцовщик назывался Дютак, и про него кто-то сказал, что он Нетак. Тогда было не то, что ныне: давали одни почти серьезные балеты, плясовые трагедии: "Медея и Язон", "Апеллес и Кампаспа", "Пирам и Тизбе", которые казались еще скучнее нынешних.
Двору и обществу, как ребятам, всего хотелось: все еще им мало было забав. Прежняя итальянская труппа была распущена; им захотелось новой, а как император не был охотник до музыки, как уже сказал я, то без всякого казенного участия дозволил ее только выписать и, вместо всякой другой помощи, велел отдать ей даром, по открытии Большого театра, малый, Аничковский. Антрепренеру Казасси посчастливилось сманить славные таланты, но не удалось приобрести выгод от своего предприятия; он едва не сделался банкротом, и тогда уже убедили государя бедную труппу взять под свое покровительство и назвать придворною. А если эта труппа не умела сделать Петербурга музыкальнее, то, видно, никогда ему таким не быть.
Было таких два тенора, Пасквале и Ранкони, каких, мне кажется, дотоле слыхом не слыхано было. Несмотря на искусное свое пение, примадонна Каневасси была им не в меру; через несколько времени надобно опять было призвать старую Маджиорлетти, с ее сильным, молодым и очаровательным голосом, и тогда дело пошло иначе. Давно ли мы здесь видели старого буффа Замбони и любовались им? Можно себе представить, как он тогда в молодости пел и играл. Что за красоточка была у него жена, вторая донна! Она была так хороша собою, что о ее малом, чистом, звонком, приятном, искусном голоске почти не говорили; он как будто был дан ей в придачу к красоте.
Преимущественно играли они тогда музыку Чимароза, Паэзиэлло, Назолини, Фиораванти. Как изучение итальянских опер требует более времени, чем водевилей, то частым повторением своим они скоро надоели, и в 1806 году совсем прекратилось их здесь существование. Не знаю, как другим молодым людям, но мне случалось быть в немецком и в русском театре, как и в балаганах о святой, т. е. очень редко. Я винился знакомым, что видел три немецкие оперы, именно: "Волшебную флейту" Моцарта, венскую народную "Донаувейбхен" и весьма забавный фарс "Die Schwestern aus Prag", и надо мной готовы были смеяться. Наша врожденная драматическая литература стояла в глазах наших все-таки выше немецкой; она была по крайней мере бледная копия французской, которая обществом почиталась тогда первейшей в мире. Играли, однако же, немецкие комедии и трагедии перед немецкою публикой, которая в Петербурге всегда бывает многочисленна и которая тогда бредила Шиллеровыми "Разбойниками" и "Дон-Карлосом". В это время (да полно, не так ли и ныне) на немецком языке все серьезное казалось мне нестерпимым, все пристойно-веселое скучным, все нежное отвратительным; нравились мне одни только фарсы. Вот отчего остались у меня в памяти только два искусные забавника, Штейнберг и Линденштейн, да еще молоденькая певица, демоазель Брюкль, совсем не забавная, но примечательная по огромному голосу своему, не скажу, приятному, и по немецкой постоянности, с какою слушали ее в одних ролях более тридцати лет и с какою она занимала их.
Русский театр, в первые два-три года Александрова царствования, оставался еще российским театром, созданным Сумароковым, и почти не подвигался вперед. Незадолго до приезда моего, представление одной новой пьесы "Лиза, или Торжество благодарности", весьма ничтожной и давно забытой, было важным происшествием и возбудило не только внимание, но и удивление публики, и автор г. Ильин удостоился чести совершенно новой, дотоле у нас неслыханной: его вызвали на сцену. Ободренный сим примером, другой, столь же неизвестный автор г. Федоров следующею весною вывел свою драму, другую Лизу, взятую из "Бедной Лизы" Карамзина, но имел успех уже посредственный. Недолго жалкие сии люди одни владели русскою сценой, пока не явились сперва Крылов, а вскоре потом и Шаховской и продлили цепь русских комиков, прерванную смертью Княжнина и Фон-Визина и молчанием Капниста. Крылов, с которым я тогда редко и довольно сухо встречался, перестал уже жить по добрым людям и испытывал силы свои в разных литературных родах. Каждый бы ему дался, и тому служат доказательством две написанные им в это время комедии: "Урок дочкам" и "Модная лавка". Но чтобы на этом поприще достигнуть возможного совершенства, недоставало ему одного – прилежания. Басни избрал он не потому, чтобы почитал их единственною стезею, могущею вести его к известности и славе, а потому, что находил ее удобнейшею, легчайшею и прибыльнейшею . О Шаховском, с которым я после так коротко был знаком, о его слабостях и достоинствах нахожу, что здесь еще не место говорить.
Что сказать о лицедеях наших того времени? Начнем с трагических, с Яковлева и Каратыгиной. Первому искусство ничего не дало, природа все: мужественное лицо, высокий, стройный стан, орган звучный и громкий, но всеми дарами ее не умел он воспользоваться. Я не виню его. Говорят, что у Дмитревского не было образцов; напрасно: он видел их за границей и по ним образовал природный дар свой, весьма необыкновенный. Когда он воротился и показался на сцене, в Петербурге не было ни одного иностранного театра, и он имел судьями и зрителями двор, лучшее общество и много людей, которые сами образцы его видели. Яковлев играл перед многочисленною толпой, в которой самая малая часть принадлежала к среднему состоянию; остальное было ближе к простонародью, даже к черни. Как актеру не искать рукоплесканий? И как, желая нравиться такой публике, не исказить свой талант? А как в этом роде посредственности быть не может, то Яковлев был мало сказать что плох, он был скверен. От неистовых криков и частого употребления водки голос его осип, и он свирепствовал истинно карикатурно.
Подруга его на сцене и, как утверждали, в домашней жизни, госпожа Каратыгина, жена плохого актера, игравшего молодых людей в комедии, была довольно красива, но играла нехорошо, все всхлипывала, и не глаза, а горло казалось у нее вечно исполненным слез. Кто знает? Ныне, может быть, ими бы восхищались; так мнения и вкусы переменились. Трагедий было мало; все прежние, майковские, николевские и даже некоторые сумароковские брошены, а об Озерове еще не было слышно. Играли покамест плохо переведенные, чудовищные немецкие драмы, и ими обуревался и им хлопал площадиыи партер.
В мире был когда-то народ, у которого чувство изящного проникло во все состояния; он давно уже исчез. Был другой народ, завоевавший богатства целого света и в числе их, как сокровище, захвативший у первого чистоту и строгость вкуса его; от него осталось его громкое имя. После столетий этот правильный вкус явился у третьего народа, некогда второму подвластного. Ознаменованные печатью сего вкуса литературные произведения его распространили его влияние и язык по всей Европе, и прежде нежели мечом посягнул он на свободу народов, уже ему покорила их лира. Когда этот народ стал терзать себя и соседей и все опрокидывать, еще высоко стояла среди него сия венчанная лира, и он не переставал ей поклоняться; теперь она не разбита, но валяется в прахе. Нет, классицизм и желание владеть миром не могли быть врожденным чувством у потомства легкомысленных галлов и черствых франков; первый был одно подражание и долго господствовавшая мода; другое родилось и умерло в голове единого человека, итальянца, потомка римлян, Наполеона. Когда Европа уняла Францию, то несколько времени она гневалась, волновалась, но неприметным образом принимала уставы своих соседей, англичан и немцев; все готско-тевтоническое, как нечто родное и так непринужденно, в ней возобладало и выдавило, так сказать, мечты о древнем величии Рима. Тем лучше! Я чуть было не сказал: для нашей будущности, но вспомнил и наше идолопоклонство не одной уже Франции, но в совокупности с ней целой Европе.
Какое отступление! И все это по случаю игры Яковлева, правда, непонятого и опередившего свой век. Теперь немного слов еще о тогдашнем нашем театре. Комедия шла немного лучше трагедии. Рахманова, в ролях сердитых, сварливых старух, какими были тогда в русских провинциях все старухи (от бездействия и скуки терзавшие все им подвластное), и Пономарев, олицетворенное подьячество, были оригинально забавны. Между не выпущенными еще воспитанниками и воспитанницами тогда уже существовавшей театральной школы начинали в комедии являться талантики.
Певцы и певицы были достойны играемых тогда русских опер. Но между ними было нечто чрезвычайно примечательное, нечто совершенное, это буфф в русском роде, Воробьев. Он смешил, когда он пел, когда он говорил, когда он стоял, смотрел, даже когда он только показывался на сцене. Жена его, толстенькая, слабоглазая и неуклюжая, занимала первые роли, обыкновенно царевен и княжон. Когда число действующих лиц того требовало, то голоски брали напрокат из театральной школы... »
Сообщение: 515
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 30.03.08 17:03. Заголовок: Лепорелла, я так с В..
Лепорелла, я так с Вашей помощью мемуары Вигеля осилю полностью! :) Спасибо!
Не могу не удержаться, что бы опять не процитировать из воспоминаний С.М.Волконского (кстати, директора императорских театров!): его впечатления о русском театре, русских актерах, в частности, Комиссаржевской и Мейерхольде... Наверное, его мнение во многом субъективно, но все-таки, мне кажется, интересно :)
"Театральный муравейник в Петербурге жил меньше всего интересами искусства. Принадлежность к министерству Двора, царская ложа, общение с великими князьями на почве ужинов и пр., с великими княгинями на почве благотворительных концертов и пр. – все это создавало вокруг искусства совсем особенную атмосферу, вселяло в души артистов помимо искусства совсем иные вожделения. Не скажу, чтобы все были в этом отношении одинаковы, но зараза чиновная сильно разъедала некоторые из них. Медаль, орден, значок, звание солиста его величества – все это теребило, разжигало аппетиты, вызывало нервность, метания, хлопоты; надежды сменялись разочарованиями, разочарования приводили к недовольству, к нареканиям, и хлопоты начинались заново.
Среди всего этого цвел ландыш серебристый – Комиссаржевская. В стороне от интриг, безразличная к газетной критике, вся в своих ролях, ушедшая в свое искусство. Характера мягкого, покладистая, безобидная, в этом мире театральном, где к чему ни прикоснись, - наболевшая рана самолюбия, она была само спокойствие, сама ясность, сама простота. Маленькая, тоненькая, хрупкая, не очень красивая, даже с несколько перекошенным лицом, с очаровательной озаряющей улыбкой, с прелестным голосом и, что так редко в женских голосах на нашей сцене, без всякой вульгарности – таковы природные данные Комиссаржевской. Но когда заговорим об искусстве, то, как всегда, и даже более, чем когда-либо, становлюсь неумолимо строг. Ведь чем больше человек получил, тем больше должен дать, чем больше ему дано, тем больше должен разработать. И вот я не могу назвать искусством то, в чем я не вижу разработки; я не могу назвать искусством то, когда человек выносит на сцену свои природные данные и больше ничего.
В ней, как и во всех наших актерах, не было сознания своих средств; а когда нет сознания, то нет и руководительства, ибо руководить можно только тем, что знаешь. Не чувствовал я в ней владения своими средствами; не чувствовал, что она из разнообразия этих средств сознательно выбирает. У нее был прелестный голос, очень разнообразный, но она, очевидно, своего голоса сама не знала; хорошо помню, что в начале всякой роли первое впечатление, когда она открывала рот, было неприятное – фальшивая нота; и только когда роль понемногу ее согревала, находила она понемногу и соответствующий голос. Техническая слабость голоса часто сказывалась и мешала; у нее не было низов, не хватало густоты, а все это могло быть, но – наши актеры техникой пренебрегают. Зато в минуты бессознательного увлечения ролью она достигала изумительной глубины, и только становилось ясно, что бы она могла быть, если бы осветила себя светом сознания. Есть ли на свете что-нибудь более несовместимое, более друг друга исключающее, нежели искусство и случайность? А между тем игра наших русских актеров полна случайностей – сегодня вышло, а завтра не вышло. И никто этого не замечает, и это именуется искусством! Но почему, например, когда на бильярде шар попадает в лузу без предусмотрения играющего, это ему не ставится в заслугу, это называется фуксом? А на сцене такие фуксы именуются искусством.
Я, конечно, не скажу, что все хорошее у Комиссаржевской было фуксом; но когда у актера я вижу фразы, сказанные не плохо или не хорошо, а просто неверно, когда целые сцены ведутся не на том регистре голоса, - тогда невольно подвергаются сомнению сознательность того, что в его игре бывает хорошего. Ведь только за сознательное актер ответствен, как игрок на бильярде ответствен только за сознательно уложенный шар. С этой оговоркой, которую делаю по поводу Комиссаржевской, но которую распространяю на весь русский театр, поскольку театр состоит из актерской читки и актерской мимики, дам Комиссаржевской первое место среди русских актрис ее поколения.
… способностью дать словам иное значение, нежели то, которое им присуще по словарю, она обладала в высшей степени: упразднить слово как таковое, потопить его в море чувства. Только большие таланты умею это. Она это умела, но – всегда «но», всегда, когда речь идет о русском актере, - но ей удавалось все наивное, несложное, простенькое; в настоящей драме уже было не то, а в трагедии ее не хватало, то есть хватило бы, но не было выучки, не было мастерства; она погибала под трудностью задачи, она была не нужна, не у места. Так, была бледна ее Офелия, ничтожна была Дездемона, которую она играла вместе с Сальвини. И, несмотря на это, захотела пойти по этому пути. Она ушла с казенной сцены и отдалась в руки нашумевшему в свое время режиссеру Мейерхольду. Этот фигляр театральный, сумевший испортить и отравить все, к чему ни прикасался, взялся за Комиссаржевскую, составил для нее труппу и повез по России; я уже не видел ее в этот период, но говорили, что ее узнать нельзя было: она была изломана, исковеркана. В руках Мейерхольда ландыш завял… Вскоре после этого Комиссаржевская умерла.
Мейерхольд остался жив. При Теляковском он был режиссером на Александринской сцене. Здесь он ставил в придворной роскоши Людовика XVI мольеровского «Дон Жуана». То был период Мейерхольда во фраке и в белых перчатках. Но сей отравитель и угаситель искусства был в жизни находчивый хамелеон. В 1920 году он уже был ярый коммунист. Он состоял заведующим Театральным отделом при советском правительстве. Он объявил, что театр должен быть органом коммунистической пропаганды; на сцене – наковальня и молот, актер – рабочий. Он договорился до того, что только революционер может играть революционера! Где же искусство? А контрреволюционера, значит, может играть только контрреволюционер? Он дошел, наконец, до того, что сами же коммунисты его убрали. Нужна была вся бедность нашей жизни, нужен был тот изворот умов, в котором жил наш театральный мир, нужна была та гнилая безграмотность, в которой прозябает наша публика, чтобы такая фигура, как Мейерхольд, могла возникнуть и утвердиться в нашем театре. Сатанинской пляской прошелся он по русской сцене; и только одно утешительно: не может быть вредоносно то, что так не глубоко. Но грустно за ту пустыню, в которой такой голос принимается за нечто значащее…
«А на сцене такие фуксы именуются искусством.» спасибо, Светлана
По существу: меня там не было, т.е. Театр - это единственной место в мире, где НУЖНО быть здесь и сейчас, всё остальное - О театре.
С музыкой, к примеру, не так: я сижу дома и играю Баха, Бетховена, Шуберта, Брамса... Или "завожу" запись. А то - иду в Дворянское собрание или к Энгельгардту... О кинематографе можно вообще ничего не говорить - тут как раз всё ясно. Тем более - о живописи! Ну, Архитектура - та всегда с нами. Литература-Поэзия + Писатель= Книга + читатель. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Единственное исключение - театр.
Отнсительно ... Волконского: «Она ушла с казенной сцены и отдалась в руки нашумевшему в свое время режиссеру Мейерхольду. Этот фигляр театральный, сумевший испортить и отравить все, к чему ни прикасался, взялся за Комиссаржевскую, составил для нее труппу и повез по России; я уже не видел ее в этот период, но говорили, что ее узнать нельзя было: она была изломана, исковеркана. В руках Мейерхольда ландыш завял… Вскоре после этого Комиссаржевская умерла.» -- впечатление такое, что написано не про Комиссаржевскую (ландыш!), а про фигляра театрального, сумевшего испортить и отравить все, к чему ни прикасался. Позиция театрального управителя - вполне ясна. Я так понимаю: была бы его ВЛАСТЬ, так он всех их малевичемейерхольдов, филоновомаяковских ... к стенке поставил б ... в угол то есть.
Это нам здесь ЛЕГКО, а что было там и тогда?.. Вот потому-то Федор Иванович (Марта, хорошо слышно?) и поехал. И не вернулся, несмотря на уговоры-посулы Горького нашего (или вашего? запамятовал).
Сообщение: 516
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 30.03.08 18:10. Заголовок: Ну, к стенке, я дума..
Ну, к стенке, я думаю, не поставил бы... Это Вы погорячились :) Просто такова его точка зрения. Мне он представляется настоящим фанатом-энтузиастом театрального "дела", актерского мастерства и т.д... :) Может быть, поэтому он так строго и судит со своей колокольни... А от "стенки" он сам еле-еле спасся из послереволюционной Москвы...
С.М.Волконский: "Никогда не скажу, что не надо задаваться исканиями, но жаль, когда в погоне за новым утрачивается то драгоценное, что было в старом. "Старый театр отжил. Старый театр умер" - это мы слышим на всех митингах. И кто же это говорит? Какие-нибудь юнцы, дальше Москвы ничего не видавшие. И не понимают, что под старым театром они разумеют тот современный русский, который они только и видели. Но ведь для суждения надо иметь, во всяком случае, две монеты: знание и сравнение. Что имеют те, кто судит? Что они знают, что они видели, с чем сравнивают?.. А послушайте авторитетность этих выкриков: "Старый театр умер!" - удивительная легкость, с какою они хоронят! Две коренные ошибки в этих выкриках. Первая - незнание прошлого, незнание того, что хоронят: незнакомство с "покойником". Вторая ошибка в том, что все думают, что новый театр можно создать из существующего актерского материала; думают, что обновление театра есть вопрос программы, декларации, далее - вопрос репертуара и в конце концов - вопрос режиссерский. Нет, не режиссерский вопрос, а воспитательный; не в том дело, что из актерского материала создавать, а в том дело, как создать настоящий актерский материал. И вот чем больше я всматриваюсь в дело, тем яснее мне становится, что все новые деятели театра заняты плодами, никто не занят корнями. И больше всего этой слепотой грешат у нас в России."
«для суждения надо иметь, во всяком случае, две монеты: знание и сравнение» -- перл!
во-первых, это одно и то же (знание на сравнительном анализе добываемой информации и произрастает, а для сранения - как раз знание различных "монет" необходимо) во-вторых, сам образ "Суждения" совершенно прелестен (это от Суда, наверное, происходит - над мейерхольдами всякими?): стоит Господин Судия с двумя Монетами "Знание" и "Сравнение" и сравнивает, и сравнивает... ("и ставит, и ставит им градусники"); Искусство с Монетой (где наш Зураб несравненный - дарю "Памятник Актёру" ... а можно и шахтёру ... или шоферу ... кому и чему угодно - в наши-то времена!)
(о музыке) Вы знаете, кого весь мир признаёт за Величайшего Композитора ХХ века? Скрытый текст
Игоря наше Великого (его французы так величают), Фёдоровича. А господа вроде В. 100 ... нет, 95 лет назад исходили в Париже "праведным гневом", защищая музыкальные традиции с воплями "Старая музыка умерла! Караул!!" (на майской премьере "Весны священной"). Кстати, они же устраивали обструкцию "Пеллеасу" Дебюсси за 10 лет до того, а 1830 (наше время!) - ""Фантатической" Берлиоза... Оставим грустное... Давайте лучше ... о мистификациях Пушкина! Интереснейшая тема для салонного времяпрепровождения?!
"Чиновничество. Какое жуткое слово. Какая — от Акакия Акакиевича до министра его же ведомства — вычеркнутость из живых. Чиновник — и сразу кладбище с его шестью разрядами. Некое постепенное зарывание в землю: чем выше, тем глубже. А какие унылые наименования: коллежский асессор, титулярный советник, надворный советник, статский, действительный статский. Делаю исключение только для тайного: сразу Веймарский парк и Гёте.
К счастью, кн. Волконский никогда чиновником не был, его единственный знак отличия, как он не без удовольствия упоминает — орден Льва и Солнца 2-ой степени, полученный им в бытность директором Театров от Шаха Персидского.
Но не быв чиновником, он их в течение двух лет неустанно видел, — немудрено, что увидела их и я. «Я ненавидел общественность, ненавидел службу и соединенную с ней официальность, официальное времяпрепровождение, официальные с людьми отношения, официальность речи и образа мысли. Если я любил общественную арену, то для того, чтобы выносить плоды моих трудов, моих мыслей...» Т. е. — позволю себе продолжить — кафедру, место возвышенное и уединенное. Однако, автор назначение принимает, принимает из внимания к отцу, т. е. делает — как всякий большой дух — самое для себя трудное, идет по линии наибольшего сопротивления. (Себе!) У нас, в России, только одно сопротивление, кажется, и цвело: отцу (включая сюда и гимназического директора, и университетского ректора, и российского государя!), — сопротивление внешнее, т. е. почти бесценное. Противустоять тому, что не по сердцу! — Чего легче! — Избирать то, к чему тянет! — Чего слаще! Но для больших и настоящих дело не в легком и в сладком, а в тяжком и в горьком. Для большого и сильного единственная трудность: я, с другими он, отродясь, справился.
Обвинять кн. Волконского в том, что он, ненавидя общественность, два года своей жизни отдал на Директорство — то же самое, что обвинять Гёте в его придворной и чиновной деятельности. — А Гёте из восьмидесяти своих земных лет едва ли не пятьдесят провел при дворе! Директорство кн. Волконского не слабость, равно как тайное советничество Гёте — не страсть к титулам (что можно взять у первого и прибавить ко второму?), в обоих случаях трудная, ответственная человеческая привязанность: Волконского к отцу, Гёте к другу и сподвижнику молодости. И в обоих случаях — Kraftsprobe [Проба сил (нем.).].
«На перегибе двух столетий прошли те два неприятных тяжелых года, проведенных в близком соприкосновении с сферами чиновничьими, артистическими, газетными. Для меня это было временем опыта житейского. Я узнал много людей и узнал много подлости людской».
Недоброхотов у кн. Волконского («врагов» здесь неуместно: лестно!) — недоброхотов у кн. Волконского на новом поприще оказалось много: за исключением актеров (не солистов) и нескольких высоко-стоящих лиц — все общественные круги, с которыми ему пришлось соприкоснуться. Тут и раздраженные самолюбия лиц его круга, старших по возрасту, «надеявшихся и оставшихся за флагом» (директор Императорских театров тридцати с чем-то лет от роду — неслыханно!), и актерские дрязги. Кипение конторское, кишение газетное. «Снизу подвохи, кругом недоброжелательство, сверху никакой поддержки». Высших оскорбляла в нем личность, свое, прямой хребет, низших — княжество.
«Такие слова как: князь, граф, помещик, сановник, чиновник — заранее определяют отношение к человеку, и люди никогда не затрудняли себя рассмотрением того: все ли князья похожи друга на друга, всякий ли сановник соответствует раз навсегда выработанному ярлыку, не говоря уже о том, чтобы проверить, соответствует ли вообще ярлык действительности. И еще удивляло меня, как люди делают человека ответственным за то, как другие к нему относятся. В самом деле, если городовой передо мной вытягивается в струнку, это не значит, что я горд; если человек передо мной лебезит, это не значит, что я чванлив...»
Отвлекаясь на секундочку от двухлетней каторги кн. Волконского на своем высоком посту, упомяну здесь об одном показательном случае из его детства. Ему лет семь-восемь, сидит в доме у управляющего и смотрит на картинки. За чайным столом несколько студентов. Вдруг один из них: «Князь!» — Смущенно (ибо детство застенчиво, а воспитанное детство — в особенности!) оборачивается. И звавший — другого под локоть:
— Ишь — откликается!
И, как отзвук, другая картина. Москва, лето 1917 г. Шайка красногвардейцев перед клеткой льва. Гикают, ржут, гогочут. И один, тыча в льва только что сорванной веткой: «Ишь — тоже царь!»
Те студенты 1867, родные деды солдатам 1917 г.
Но вернемся к тому, от чего так рвался сам князь: к его директорству. Не буду перечислять всех низостей, предательств и лицемерии. Контора — актеры — придворные: какой тройной котел! А рецензенты! Вот уже воистину ярмарка тщеславий!
...
Как же это кончилось? ... Освобождение снова пришло извне.
Пустяшный повод, очаровательный пустячок. Балерина Кшесинская, любимица в те времена Великого Князя Сергея Михайловича, отказалась в балете «Камарго» надеть фижмы и выступила без них. Директор наложил штраф, Кшесинская пожаловалась Государю, Государь предписал Директору оный штраф снять. Директор предписание исполнил и подал в отставку. — Как, из-за фижм? Но точно ли уясняет себе читатель, что такое фижмы? Вещь стародавняя, не знать легко. Фижмы — это стальные обручи, которые в XVIII в. надевались под платье для придания ему большей пышности, а по Волконскому: «Фижмы, это нечто невидимое, что поддерживает внешний вид, нечто пустое, что придает пышность. Вся придворная жизнь из фижм, фижмами подбита, без них и существовать не может». — Опадает. —
Глава «Фижмы» одна из самых захватывающих в книге, — такое недавнее и такое безвозвратное прошлое! Гляжу и вижу: внук декабриста перед Самодержцем, заговорившая дедовская фронда. На первый взгляд, кажется, всё иное, все, кроме тождества имен. (Оба Государя — Николаи, оба Волконских — Сергеи.) Там права человека, здесь — фижмы; там — вооруженный бунт, здесь — корректная подача в отставку; там крепость, здесь — зал Царскосельского дворца, наконец: там — Николай I, здесь — Николай II. Единственное, что и зрительно и внутренне роднит эти два мгновения, это прямой хребет деда и внука. Все изменилось: Волконские пребыли. Любопытно, оценил ли эту старинную новинку Государь? И вырвалось ли у него, хотя бы мысленно, такое естественное для правнука Николая I восклицание: «Ах, уж эти мне Волконские!»
Лепорелла, а если Вам интересно узнать, в чем же собственно говоря, заключалось несогласие Волконского с Мейерхольдом, то вот в этой статье как раз и обсуждается сходство и различие их техник (замечательно, что в этой статье Волконский фактически ставится на "одну доску" с Мейерхольдом, Стравинским и другими новаторами...:)) По-моему, не стоит голословно обвинять человека во всех смертных грехах, не разобравшись в сути дела... http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=9522&page=357
"Волконский приобрел известность еще в 90-е годы прошлого века. Статьи на общеэстетические темы, книга «Очерки русской истории и русской литературы», возникшая на основе курса публичных лекций, прочитанных в нескольких университетах Америки и принесших ему настоящий успех, — вот внешний контур занятий «молодого Волконского», как его называли современники, дабы отличать от деда-декабриста и от отца, занимавшего видный пост в министерстве народного просвещения. (Кстати, в 1897 году в журнале «Вестник Европы» появилась рецензия Вл. Соловьева на «Очерки русской истории и русской литературы».)
В 1899 году Волконского назначают директором императорских театров. Недолгое его директорство кое-что дало и ему самому, и тогдашнему искусству императорской сцены. Волконский сделал попытку эту сцену обновить, пригласив в качестве декораторов художников «Мира искусства». Некоторые новшества удалось князю осуществить и в области репертуара. Именно «молодой Волконский» вводил на русскую оперную сцену произведения Вагнера. Судя по всему, тогда же выявились и твердость характера, и чисто западная требовательность к дисциплине. Молодой директор умел принимать резкие решения и рвать с людьми, которые его обманывали. Сумел и вовремя уйти в отставку — при первом же столкновении с государем императором.
Волконский с детства мечтал о сцене. Играл в любительских спектаклях. В родительском доме в Петербурге устроен был настоящий домашний театр. В 1899 году Волконский сыграл роль царя Федора, участвовал в спектаклях у графа Шереметева и даже играл на сцене придворного театра «Эрмитаж». Будучи директором императорских театров, мечтал поставить на сцене Александринки трагедию Еврипида «Ипполит» и самому сыграть заглавную роль.
Оказалось, однако, что истинное его призвание носит совсем иной характер, о чем он многие годы не подозревал. Волконский в начале нашего века стал одним из тех немногих, кто создавал — и создал — новую специальность: театроведение. Волконский нашел себя, будучи уже зрелым, пятидесятилетним человеком.
В этой связи надо бы отметить один мотив, как правило, пролетающий мимо пишущих о художественных деятелях первой трети нашего столетия. Обычно рассматривают их новаторство в контексте 30-х, .20-х годов, в лучшем случае вспоминая о начале века. Но ведь почти все новаторы — и крупнейшие, и не самые значительные — вступили в наш век взрослыми людьми, имели за плечами уже несколько лет, а то и десятилетий сознательной деятельности.
Волконский, как и его младшие сверстники Станиславский, Кандинский, как и более молодые Блок, Пикассо, Мейерхольд, Крэг, Рейнгардт, Шагал, Стравинский, да наконец даже и те, что родились уже в начале 90-х, как та же Цветаева или Мандельштам, — все они пришли к нам из XIX столетия. Поэтому и их открытия, их размышления, их отрицания оказались столь серьезны. Старшие из названных прожили полжизни в прошлом веке, прекрасно усвоив культуру старой Европы и старой России. Они ответственно вступали в тот процесс крутых эстетических перемен, которыми отмечено искусство нашего столетия.
Новаторы решались на свои открытия и перевороты, будучи не просто хорошо образованными и зрелыми людьми, но людьми, прожившими целые эпохи культуры, которая в XX веке будет чтима как историческое достояние, как «классическое наследие».
Прежде чем подробнее говорить о совсем почти неизвестной, неизученной судьбе Волконского, всмотримся в его лицо и — в лицо его сверстника Станиславского. Сравним их.
Знаменитый портрет красавца Станиславского в светлой шляпе, с плащом, щегольски перекинутым через плечо. В элегантном повороте головы, в жесте рук, небрежно засунутых в карманы, в пышных темных усах и в общей какой-то приподнятости, благородной, вполне европейской, очаровательно самоуверенной, есть что-то от чисто театральной свободы. Барственный Станиславский был богатым человеком. У него не было родового имения, как у Волконского, зато он унаследовал прославленную на всю Европу фабрику, изготовлявшую проволоку для электрических кабелей. Станиславский был фабрикантом, что в нашей театроведческой литературе ханжески замалчивалось. Между тем, если бы великий Станиславский не был хорошим хозяином крупного дела, мировая культура почти наверняка не имела бы Московского Художественного театра, и пьесы Чехова провалились бы на московской сцене так же, как в Александринке провалилась «Чайка», несмотря на игру гениальной актрисы Комиссаржевской.
Так что в обворожительном изяществе позы Станиславского на рассматриваемом портрете, в самой элегантности свободы, ощущаемой здесь, был также, быть может, и едва уловимый оттенок хозяина жизни.
Ставим рядом портрет Волконского того же примерно периода. Первое, что напрашивается: изящество князя совсем иного тембра. Поза, пожалуй, чуть застенчива, нет в ней ни барственности, ни полной свободы, напротив, сквозит едва заметное смущение — в ощутимой прямизне спины (вспомним цветаевское определение), наконец даже и во взгляде этих горячих глаз, устремленном прямо на нас. И цветастый парижский бант вместо «бабочки», и строгий крахмал воротничка, и мягкий изгиб смокинга, и выражение умного лица с лихо закрученными усами и небрежной бородкой — аристократ, ничего не скажешь. Но больше всего поражаешься именно красоте и этих лиц, и многих других, пришедших в наш бурный трагический век из далекого прошлого. По их лицам, позам, жестам можно изучать и европейскую «бель эпок», и русский серебряный век.
И вот Станиславский и Волконский много времени проводят вместе в Риме. Январь 1911 года. Станиславский пишет Лилиной: «...пришлось прослушать записки кн. Волконского — того самого, который читал в Художественном театре. Согласился я на это чтение неохотно, но теперь не раскаиваюсь. То, что он написал, гораздо талантливее, гораздо важнее, гораздо интереснее, чем это говорили в театре. Он, как и я, преследует ту же гадость, имя которой — театральность, в дурном смысле слова.
Если бы мне удалось писать так талантливо и изящно по форме, как он, я был бы счастлив.
Вообще кн. Волконский мне нравится. Мне его жаль — он сгорает от жажды играть, режиссировать, томится в своем обществе, а его родственнички его держат за фалды и все прокисают от скуки в своих палаццо. Брат Волконского уже был у меня и просил Алексея Александровича (Стаховича. — Т. Б.), чтобы мы не сбивали с толку его артистического брата. Глупо!»
Станиславский описывает Лилиной и римское жилище Волконского («великолепное палаццо с фресками»), и свою радость по поводу того, что «Волконский дает свой автомобиль» для прогулок по Риму.
«Вечером буду читать свои записки Волконскому. Он милый и трогательный. Третьего дня он читал «Ипполита» (пьеса) — и читал плохо, совсем не так, как сам учит в своей лекции. Я это высказал, и он пришел в отчаяние и стал умолять меня, чтобы я почитал записки». Речь идет о записках Станиславского о системе. Сперва, пишет Станиславский, Волконскому и Стаховичу показалось «скучно, потом, со второй главы, захватило, и до конца Волконский был внимателен и говорил, что интересно...» +.
Итак, общение Волконского со Станиславским в январе—феврале 1911 года было весьма насыщенным. Станиславский поставил точку на актерских притязаниях и мечтаниях князя и познакомился с его изысканиями в области внешней актерской техники. Это произошло в любопытный с исторической точки зрения момент. Станиславский уже несколько лет работает с Крэгом над «Гамлетом» и в то же время углубляется в свою новую теорию внутренней жизни актера на сцене в процессе творчества. Трудности и невероятная смелость работы над постановкой «Гамлета» известны. И вот за несколько месяцев до премьеры спектакля Станиславский знакомится с рукописью Волконского, которая посвящена как раз тем вопросам актерской техники, из-за которых Станиславский и Крэг столько спорили и никак не могли сговориться. Речь шла о жесте, о пластике, о голосоведении, темпе и ритмах сценического существования актера. Записки Волконского заинтересовали Станиславского.
В будущем мысли о внешней — телесной и речевой — технике актера будут возвращаться к нему постоянно.
(По сути говоря, иначе и не могло быть. Вопросы пластической формы актерской игры уже на практике ставились режиссурой конца 900-х — начала 10-х годов. Но не в теории и менее всего в сфере технологии, которую как раз и разрабатывал в своих записках Волконский.)
Во многих разделах «Работы над собой в творческом процессе воплощения» (третий том восьмитомного Собрания сочинений Станиславского) мы находим ссылки на Волконского и цитирования его книги «Выразительное слово»+. Видим формулировки о «жизни человеческого тела», о роли движения на сцене, о ритме его, об особенностях темпа, о необходимости каждодневного телесного тренажа, применения ряда технических упражнений для овладения данным актеру природой «аппаратом». Все это связано со многими как общими, так и частными, конкретными положениями «системы упражнений» Волконского.
Так благополучно, почти идиллически выглядит художественный процесс, если смотреть на него ретроспективно и видеть лишь его общие контуры. На самом деле никакой идиллии плавного развития не было. Начать хотя бы с того, что идеи, к которым пришел Станиславский в конце своих исканий, отнюдь не стали тогда же, то есть в середине 30-х, известны деятелям театра. В какой-то мере к ним были допущены лишь ученики самого узкого круга.
Третий том Собрания сочинений Станиславского, о котором мы только что говорили, вышел в свет в 1955 году. До этого даже упоминание термина «движение» применительно к учению Станиславского воспринималось его учениками-актерами и представителями тогдашней «комиссии по наследию» как преступление против системы. Ее выжимали как лимон. Все живое, все духовное, все красивое из учения Станиславского изымалось. В газетной дискуссии 1950—1951 годов о методе физических действий целые полосы посвящались этому одному-единственному понятию — физическим действиям. Сейчас невозможно перечитывать эти газеты. Прекрасные мастера театра погибали в словесных ритуальных лабиринтах. Взрослые люди не отдавали себе отчета в том, что превращают своего учителя в персонаж театра идеологического абсурда.
Вернемся в январский Рим 1911 года. Тогда Станиславский не знал о себе многого, что теперь о его исканиях могут узнать все люди театра. Римские собеседники были бесконечно далеки друг от друга. Встретились два полярных взгляда на технику актерского творчества.
Станиславский тогда был погружен в изучение тайн подсознания. Он штудировал труды западных психологов, особенно пристально — проблему воли. Пытался подойти к механизмам внутреннего мира человека и с другой стороны — со стороны восточной философии; особенно углубленно занимался теорией йоги.
Как мало кто другой в те времена, Станиславский дерзновенно прорывался далеко за пределы театральной традиции. Пытался применить к обыкновенному актеру технику энергетических «излучений» и «лучевпусканий». Он испещрял свой режиссерский экземпляр «Гамлета» карандашными стрелами — их поединки и перекрестия должны были обозначать столкновения тайных импульсов и «хотений», накоплявшихся в подтексте действия. Диалог должен был идти под давлением не столько слов, сколько встречных энергетических потоков, взаимовлияния праны партнеров. Иными словами Станиславский тогда занимался тем, что сегодня зовется энергиями духовных биополей. Его кружки и стрелы на полях шекспировской трагедии напоминают тайнопись, загадочную криптограмму.
В тот момент теория Станиславского находилась на предельной глубине. Погружаться дальше в психику было бы уже опасно для искусства — можно было прорвать его ткань. Это рискованное погружение осуществят позднее другие — Арто, Гротовский.
А в Риме Волконский вдохновенно излагал ему теорию, согласно которой на сцене должен царствовать ритм. Главная сила актера — в пластике, в выразительности движения. Жест актера должен точно совпадать с музыкальной идеей и фразой, а не иллюстрировать слово.
Записки, которые Волконский читал Станиславскому, представляли собой доклад, называвшийся «В защиту актерской техники». Напечатан был этот объемистый и принципиальный доклад в первых номерах журнала «Аполлон» за 1911 год (то есть уже после римского чтения Станиславского).
Фигуру человека как материал театра — вне каких-либо эстетических направлений, независимо от конкретности драматургических или режиссерских заданий, вне тех или иных концепций актера — вот что исследовал Волконский. Он был одним из первых в европейском театре, кто занялся этой проблемой, открыл ее как необходимость для драматической сцены. Толчком оказалось знакомство Волконского со школой ритмической гимнастики швейцарца Эмиля Жак-Далькроза в специально для этой школы построенном здании в Хеллерау под Дрезденом. Читатель прочтет об этом в мемуарах князя.
Волконский утверждал, что драматическому актеру необходима школа, в которой определенным образом тренировались бы все члены его тела, все физические источники его выразительности — от дыхания и дикции до ступни ноги.
Станиславский слушал тогда Волконского со вниманием. Многое одобрял. Но воспринимал все эти рассуждения о пластике, о жесте как разговоры о чем-то чисто внешнем, прикладном, имеющем лишь оздоровительное, спортивное значение. Проблемы души и проблемы тела актера были для Станиславского — и не для него одного — разделены.
В 30—40-е годы яростные ученики Станиславского после смерти учителя эту разделенность превратят в пропасть. Противопоставление категорий движения и действия на протяжении 40—50-х годов прослывет догматом системы Станиславского. Этот догмат чуть не погубит русский театр.
Опровергнуть его удалось последователям Станиславского в ином историческом времени. В 60—80-е годы режиссеры Товстоногов, Олег Ефремов, Пансо, Гротовский, Анатолий Васильев, Юрий Любимов, Патрис Шеро, Петер Штайн, Питер Брук, Роберт Стуруа, Тей-мур Чхеидзе не только освободят систему от всего лишнего, но и продвинут ее дальше, разовьют ее. В этот процесс и был включен — вольно или невольно со стороны новых мастеров — Волконский и его технология. Мастера театра второй половины XX века нашли интенсивное и выражающееся в самых разных формах и стилях решение диалектики внешнего и внутреннего в искусстве актера.
Некоторые формулировки Волконского могут кому-то напомнить биомеханику Мейерхольда. Ассоциация парадоксальна, но вместе с тем правомерна. Смыслы искомых пластических форм актерского движения у Станиславского, Мейерхольда и Волконского были различны. Но материал тот же — актер. Однако и противоположение разных пластических концепций интересно само по себе. Тем более что их разделяют десятилетия."
Лепорелла, далее очень подробно написано о "технике" Волконского и Мейерхольда. Если Вам интересно, прочитайте по ссылке...
А здесь из той же статьи о дружбе Волконского и Марины Цветаевой Скрытый текст
"Вернемся, однако, к тем четырем годам, которые прожил Волконский при советском режиме. Коснемся одной очень лирической и очень возвышенной темы. Текст мемуаров еще в Москве переписывала для него Марина Цветаева. Познакомились они в 1920 году в Вахтанговской студии, куда Волконский был приглашен для чтения курса лекций.
То была удивительная дружба, влюбленная дружба, совсем особая, духовная, причудливая, очень необычная.
Представим их рядом: 60-летний красавец князь, обладавший столь драгоценными в глазах Цветаевой артистизмом и аристократизмом. И она — 28-летний поэт, прелестная женщина, смятенная и сильная, переживавшая один из трагических периодов своей жизни. Что связывало их? Оказывается, многое. Взглянем на князя глазами поэта.
Позднее, уже в 30-е годы, Цветаева рассказывала в письмах одному из своих корреспондентов: «Подружились с ним в Москве 1921 г. Я тогда переписывала ему начисто — из чистейшего восторга и благодарности — его рукописи, — трех его больших книг и вот таким почерком, и ни строки своей не писала — не было времени — и вдруг прорвалось «Учеником»: Ремеслом. Достаньте «Быт и бытие» кн. С. Волконского, там есть большое, вводящее посвящение мне. Тогда поймете нашу дружбу — и «Ученика» — и все»+.
Цикл этих замечательных стихов, посвященных Волконскому, Цветаева написала в апреле 1921 года. Под учеником она имела в виду себя, его же чтила учителем. Есть в цикле одна сквозная тема, многое приоткрывающая в обеих личностях и их судьбах.
Это тема плаща. Возникла эта тема в цветаевской поэзии еще в 1918 году, до знакомства с князем. И играла тогда роль маскарадно-шаловливую, связанную с «крылатыми героями великосветских авантюр» — в духе ХУШ века. В апрельском же цикле 1921 года тема выполнила совсем иную функцию. Образ плаща обрел как бы реальную тяжесть — тревожную и спасительную в одно и то же время. Здесь и признание в верности:
«Быть мальчиком твоим светлоголовым, — О, через все века! — За пыльным пурпуром твоим брести в суровом Плаще ученика», —
и просьба защитить, укрыть своим «пыльным пурпуром» и увести куда-то в вечность:
«Тихо взошли на холм Вечные — двое. Тесно — плечо с плечом — Встали в молчанье. Два — под одним плащом — Ходят дыханья».
Из романтически сурового плащ превращается в покров для равных, для тех, кто «тихо взошли на холм». Под «равенством» мы, естественно, разумеем лишь цветаевскую метафору культуры, отнюдь не масштабы дарований. Можно понимать это и иначе. Но нам кажется, что именно высочайшую культуру знания, поведения, открытую свободу духа более всего ценила в Волконском и в его «пыльном пурпуре» Цветаева.
Надо подчеркнуть: в те годы именно этот тип культуры, полной мужества и достоинства, исчезал. Об этом и тоскует поэт.
Эти стихи остаются особым документом времени, вместе с тем словно бы от эпохи совершенно независящим. Вычитать из них 1921 год — если не знать, кто такой Волконский, — практически невозможно.
Восхищал же князь ее, мятущуюся Цветаеву, своим спокойствием, духовной надежностью, внутренней независимостью. Она, правда, эту черту личности князя назвала «отрешенностью». Поэту виднее.
Что касается цветаевского эссе о Волконском, названного ею «Кедр», то тут можно заметить следующее. Портрет великолепно субъективен. Видение пронзительное. Характеристики нежны и деспотичны.
Цветаеву, разумеется, не могла оставить равнодушной и «декабристская» тема. Восхищаясь действительно прелестной главой мемуаров «Фижмы», Цветаева восклицает: «Гляжу и вижу: внук декабриста перед Самодержцем, заговорившая дедовская фронда. [...] Прямой хребет деда и внука». И, согласно этому ощущению, в конце своего эссе Цветаева дает еще одно объяснение тому, что увлекало ее в князе: «Я назвала свою статью «Кедр»: древо из высоких высокое, из прямых прямое...».
В середине 30-х годов Цветаева, рассказывая о своих отношениях с Волконским, писала, в частности, что он посвященных ему стихов ее «не читал — я никогда не посмела, да он бы и не понял».
Итак, она «не посмела», а «он бы и не понял». Что до первого признания — «не посмела» — оно приоткрывает для нас один из оттенков той влюбленности, о которой выше шла речь. Второе же признание, по-цветаевски пронзительное и беспощадное, свидетельствует, видимо, о том, что при всей широте и блеске своей культуры Волконский был, как считала Цветаева, далек от новых форм поэтического языка. Запомним это. Позволим себе процитировать еще одно высказывание Цветаевой о Волконском, относящееся к февралю 1937 года, за полгода до кончины князя:
«Когда однажды, в 1920 году, в Москве был потоп, и затопило три посольства — все бумаги поплыли и вся Москва пошла босиком! — С. М. Волконский предстал в обычный час — я, обомлев: — «С. М.! Вы! В такой потоп!» — «О! Я очень люблю дождь. И... мы ведь сговорились...». Я знала свое, себя, свой рост, свою меру человека — и все же была залита благодарностью. Но так как такое (не такие потопы, а такие приходы) — раз в жизни, а обратное — каждый день, все дни, я так до конца и не решила: кто из нас урод? я? они?»+
В этом рассуждении наиболее существенной — для понимания судьбы Волконского — представляется тема духовной культуры личности, сказывающейся не только в честности работы, но и в повседневном поведении, в житейской выносливости, естественной и простой."
Сообщение: 1513
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
3
Отправлено: 30.03.08 22:26. Заголовок: Какие дивные у вас п..
Какие дивные у вас получились светские беседы! Прочла с наслаждением! Особливо про Мейерхольда, Далькроза, Волконского с биоритмикой. И, конечно же, про Цветаеву. Как хорошо, что теперь всё это можно спокойно найти в Инете. В прошлой жизни на весь СССР был один журнальчик со статьёй Цветаевой о «Кедре», хранился в Салтыковке, приходилося брать отношение и ехать переписывать. А щаз – красота!
Сообщение: 606
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 08.04.08 22:47. Заголовок: Л.
цитата:
"Дом Лавалей в Петербурге на Английской набережной считался одним из лучших в столице. По проектам А. Н. Воронихина был выполнен интерьер: расписаны потолки в стиле помпейских фресок, пол выложен мраморными плитами из римского дворца Нерона. Коллекция античных скульптур, старинных картин и гравюр была включена в путеводитель как петербургская достопримечательность."
Лепорелла, а что там сейчас в этом доме Лавалей?.. Ничего, наверное, не сохранилось от прежнего "интерьера"?..
Сообщение: 610
Зарегистрирован: 09.01.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
2
Отправлено: 09.04.08 07:47. Заголовок: Л.
Все понятно - полная разруха... Жаль...
цитата:
Реконструкция, реставрация и новое строительство комплекса зданий Сената, особняка Дома Лаваля и жилого дома по улице Галерная, д.3 с приспособлением под Конституционный Суд Российской Федерации (Cанкт-Петербург)
Отправлено: 04.08.08 22:00. Заголовок: Друзья, а где же Пуш..
Друзья, а где же Пушкин? а то все вы разряженные, пряио расфуфыренные его славой. Нельзя же так любить себя, чтобы острить его цитатами. Удачи в поисках Пушкина.
- участник сейчас на нашем союзе - участник вне нашего союза
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Но если вы назвались Другом Поэта, то зайдите, пожалуйста, 
) 
спасибо, Светлана 
- участник сейчас на нашем союзе