Пушкин

Вот, по-моему, еще хорошая статья о Елене Павловне, из книги Ирины Чижовой "Давно замолкшие слова". Здесь написано и про ее взаимоотношения с Пушкиным...

"Альбом великой княгини Елены Павловны" (И.Чижова)

Скрытый текст

Известно, что императрица Мария Федоровна с большой любовью относилась к немецким родственникам и старалась приобщить их к своей семье путем брачных уз; о наследственности, видимо, она не знала. В 1823 году младший сын императрицы Михаил Павлович женился на ее родной племяннице Фредерике. Выбор был удачным: принцесса была красива, умна и очень образованна, но, с другой стороны, чуда не произошло, супруги всегда оставались достаточно равнодушными друг к другу, уж очень они были разными.

Немка по рождению, парижанка по воспитанию, великая княгиня Елена Павловна (таково ее новое имя в православии) родилась в 1806 году и воспитывалась в знаменитом пансионе мадам Компан; окончив его, занималась у Кювье в Ботаническом саду. И в России она решила расширить круг своих интересов, к естественным наукам и медицине присоединив исторические и филологические. Она увлеклась астрономией, серьезно занималась музыкой и искусством. «Единственная ученая в нашей семье», скажет позднее Николай I, и за насмешкой чувствуется уважение. Но прежде всего ей хотелось хорошо узнать свою новую родину и по возможности принести ей пользу. Она прекрасно выучила русский язык и уже на первых приемах поразила всех умением с каждым поговорить именно о том, что интересует собеседника.

С Карамзиным говорила о его исторических трудах, с Виельгорским – о музыке, с Оболенским – о несовершенстве юридических законов в России. Круг ее интересов поражал всякого, кто имел удовольствие с ней встретиться. Елена Павловна пользовалась искренним уважением многих русских ученых, писателей, художников. Среди них А.Х.Востоков, Н.И.Пирогов, В.Л.Струве, П.А.Вяземский, В.А.Жуковский, М.С.Щедрин, К.П.Брюллов и, прежде всего, А.С.Пушкин.

В своих дневниках и письмах он часто упоминает Елену Павловну с неизменной симпатией, подчеркивая ее такт, ум и находчивость. Она, со своей стороны, интересовалась всеми произведениями поэта и даже хотела прочесть «Бориса Годунова» еще в рукописи, в то время как поэт был в ссылке. Но Пушкин не захотел прислать рукопись из Михайловского.

В альбоме великой княгини обнаружен самый поздний, отражающий последнюю волю поэта, беловой автограф стихотворения «Полководец». Стихотворение вписано в альбом великой княгини Елены Павловны на пяти страницах четким изящным почерком, без исправлений.

Подпись поэта отсутствует, но в рукописи содержится характерная пушкинская концовка. В конце автографа, на 5-й странице, рукой владелицы альбома позднее сделана пометка по-французски: «Записано Пушкиным собственноручно».

В этом альбоме большого формата имеется четкий водяной знак 1835 года. Позднее, в 1849-1850 годах Елена Павловна внесла в альбом свои записи на немецком и французском языках.

Вписать «Полководца» в альбом Елены Павловны Пушкин мог не ранее 7 апреля 1835 года, когда оно было создано. Это могло произойти в один из визитов поэта к великой княгине в 1836 году. Мы полностью разделяем предположение Т.Г.Цявловской о том, что Пушкин мог вписать стихотворение в альбом и незадолго до дуэли, в январе 1837 года. С Еленой Павловной он общался в течение нескольких последних лет жизни.
Автограф «Полководца», которому предшествовали черновой и перебеленный, со множеством исправлений (он приобрел вид черновой рукописи), а также несколько еще раз перебеленных рукописей, до нас не дошедших, весьма ценен для исследователей творчества А.С.Пушкина.

Вот его текст:

ПОЛКОВОДЕЦ

У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом:
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, - а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарелись и никнут в тишине
Главою лавровой...
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним - и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.

Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом - густая мгла;
За ним - военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, -
Но Доу дал ему такое выраженье.

О вождь несчастливый!... Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчаньи шел один ты с мыслию великой,
Своими криками преследуя тебя,
Бессмысленный народ, спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал...
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко,-
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
Искал ты умереть средь сечи боевой;
Вотще! –
Соперник твой стяжал успех сокрытый
В главе твоей; а ты, оставленный, забытый,
Виновник торжества, почил – и в смертный час,
С презреньем, может быть, воспоминал о нас.

О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!

Как известно, это стихотворение (с пропуском целого четверостишия и рядом разночтений) было напечатано Пушкиным в «Современнике» (1836 год, №3).
В новой рукописи автором восстановлено четверостишие с несколькими дополнениями. Текст автографа имеет ряд отличий от текста «Современника».
Здесь впервые Кутузов и Барклай – «соперники». Пушкин с особой остротой выделяет эту главную мысль; его стремление реабилитировать Барклая достигает своего апогея:

Вотще! –
Соперник твой стяжал успех сокрытый
В главе твоей; а ты, оставленный, забытый,
Виновник торжества, почил – и в смертный час,
С презреньем, может быть, воспоминал о нас.

В альбомном автографе вместо печатного текста («Народ, таинственно спасаемый тобою…») Пушкин восстанавливает более ранний вариант: «Бессмысленный народ, спасаемый тобою…» Эпитет «оставленный» с этих пор стал известен. В дошедшем автографе, предшествовавшем печатному тексту, мы находим другой эпитет – «непризнанный».

Сопоставление чернового и перебеленного автографов и журнального текста позволяет сделать вывод о том, что поэт очень тщательно обдумывал каждое слово.
Отдавая должное таланту Барклая де Толли, который замечательно владел тактикой военного дела, Пушкин не хотел подвергнуть сомнению роль М.И.Кутузова. Тем более не желал обидеть потомков великого полководца и прежде всего своего верного друга Е.М.Хитрово.

«Полководец» привлек внимание современников – А.И.Тургенева, Н.И.Греча и других, высоко оценивших труд поэта. Гоголь также восхищался «Полководцем». «Где выберется у нас полугодие, в течение которого явились бы разом две такие вещи, каковы «Полководец» и «Капитанская дочь». Видана ли была где-нибудь такая прелесть!» - восклицал он в одном из своих писем.

Владелица альбома, Елена Павловна, по-видимому была близким Пушкину человеком, которому он, гениальный поэт, мог доверительно сообщить полный текст своего «Полководца».

Елена Павловна ценила дружбу с талантливыми, образованными людьми. Ей хотелось украсить свою жизнь творческим общением, тем более что она не находила его в собственной семье. Если ее муж, Михаил Павлович, по свидетельству Ф.Ф.Вигеля, «ничего не письменного, ни печатного с малолетства не любил, из музыкальных инструментов признавал только барабан и презирал занятия искусствами», то Елена Павловна была человеком пытливым и начитанным, находившим время пополнять свои знания.

Еще в Париже, учась в пансионе, она познакомилась со знаменитым естествоиспытателем Жоржем Кювье, оказавшим на восприимчивую девушку самое благоприятное влияние, и другими выдающимися деятелями науки и искусства. Вскоре по приезде в Россию ей был представлен писатель и историограф Н.М.Карамзин. «Прошу знать, - сказала ему Елена Павловна, - я уже читала вашу «Историю» по-русски». Будучи парижанкой по воспитанию и характеру, она чувствовала себя чужой среди таких людей, какими были Николай I и Михаил Павлович. Со своей женой Еленой Павловной Михаил Павлович не сумел найти общих чувств и мыслей и причинил немало огорчений этой замечательной женщине. Она дружила с либеральными государственными деятелями, литераторами, музыкантами, артистами, учеными, которые собирались во флигеле Михайловского дворца, у княгини О.Одоевской и княгини Е.Львовой. Елена Павловна была хорошо знакома с В.А. Жуковским и П.А.Плетневым (которые обучали ее русскому языку), А.И.Тургеневым, В.Ф.Одоевским, П.А.Вяземским, А.Г.Рубинштейном, М.Ю.Виельгорским, Ф.И.Тютчевым, И.С.Тургеневым. Она стремилась быть в курсе всех важнейших общественно-политических событий, живо интересовалась литературой и искусством.

П.А.Вяземский в одном из писем к жене (2 января 1832 г.) прямо заявил, что Елена Павловна «здесь не заживется, ибо не уживется» и что «разногласие ее с прочими членами царской семьи слишком резко».

Смелость и независимость суждений, прямота, образованность, необыкновенный такт в общении с окружающими – все это выделяло ее среди других членов царской семьи. Особенно высоко современники отзывались о ее уме и умении вести беседу. Нет никакого сомнения, что она с неизменным интересом читала каждое новое произведение Пушкина.
Не без участия Елены Павловны Жуковский через Плетнева 7 марта 1826 года обращается к Пушкину с просьбой прислать «Бориса Годунова» для чтения на лекциях. Пушкин настороженно заявляет: «Какого вам «Бориса» и на какие лекции? В моем «Борисе» бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу». Он решительно отказывается выслать Плетневу неопубликованную рукопись «Бориса Годунова».

По этому поводу 11 мая 1826 года П.А.Катенин писал Пушкину: «Меня недавно насмешил твой <якобы> ответ на желание одного известного человека прочесть твою трагедию Годунов: «Трагедия эта не для дам, и я ее не дам». – Скажи, правда ли это? Меня это покуда несказанно тешит».

Пушкин, обличавший в трагедии самовластье и самодержавие, проявил большую осторожность. Он, видимо, в те годы почти ничего не знал о либерализме Елены Павловны. И только через несколько лет, 27 мая 1834 года, Пушкин представляется Елене Павловне.

В дневнике Пушкин подробно записал об этой встрече:
«26 мая (1834 года) был я на пароходе и провожал Мещерских, отправляющихся в Италию. На другой день представлялся великой княгине. Нас было человек 8, между прочим, Красовский (славный цензор). В.К. спросила его: «Вам, вероятно, очень скучно читать по обязанности все, что выходит в свет». – «Да, ваше высочество, современная литература так отвратительна, что это пытка». Великая княгиня скорей от него отошла. Говорила со мной о Пугачеве».

О том, что Пушкин придавал большое значение этой встрече, свидетельствует его письмо жене от 3 июня 1834 года. В нем поэт сообщал: «В прошлое воскресенье представлялся я великой княгине. Я поехал к ее высочеству на Каменный остров в том приятном расположении духа, в котором ты меня привыкла видеть, когда надеваю свой великолепный мундир. Но она так была мила, что я забыл и свою несчастную роль и досаду. Со мною вместе представлялся цензор Красовский. Великая княгиня сказала ему: «Вас, вероятно, очень утомляет обязанность читать все, что появляется». – «Да, ваше императорское высочество… - отвечал он ей, - тем более что в том, что теперь пишут, нет здравого смысла». А я стою подле него. Она, как умная женщина, как-то его подправила».
Неоднократно встречался Пушкин с Еленой Павловной и позднее. Так, 26-27 июня 1834 года он сообщал жене: «Когда я представлялся великой княгине, дежурная была не Соллогуб, а моя прищипленная кузинка Чичерина, до которой я не охотник, да хоть бы и Соллогуб была в карауле, так уж если влюбляться…». Намек поэта понятен – если влюбляться, то только в хозяйку дворца, но она недоступна простому смертному. Здесь Пушкин немного слукавил, красота юной Надежды Соллогуб не могла оставить его равнодушным, чему есть стихотворное доказательство.

Елена Павловна в конце 1820 – начала 1830-х годов достаточно редко встречается со своими русскими учеными друзьями. Первые десять лет жизни великой княгини в России ей было тяжко, и она часто уезжает в Париж и другие страны, и поэтому встречи ее с Пушкиным очень редки. В 1828 году она отправилась путешествовать по Италии. Все художники-пенсионеры Академии с восторгом пишут о ее скромности и внимательном отношении к их творчеству. Елена Павловна заказала свой большой портрет К.Брюллову, который в письмах сообщает родителям о том, что «русские художники показывали великой княгине Рим, Ватикан и другие музеи и что она благоволила заказать мне свой портрет в рост и несколько копий с него».

Художник много и с большим воодушевлением работает, видимо модель его вдохновляла. В окончательном варианте Брюллов изобразил великую княгиню в движении, спускающуюся по лестнице, держа за руку маленькую дочь. Такое решение дало возможность показать миловидность, грациозность и особую изящную печаль в образе Елены Павловны.

Примерно в этом же время Жуковский, пораженный ее особенной, кроткой красотой, обратился к ней со словами: «Кто ты, ангел светлоокой, с лучезарною звездой? Из какой страны далекой прилетел на север мой?..» Стихи не противоречат созданному К.Брюлловым портрету.

Но постепенно грусть покинула великую княгиню, она находила все новые сферы деятельности в России, а значит, и новых искренних друзей, не перестающих удивляться ее человеческим качествам. Интересные воспоминания оставил профессор Петербургского университета А.В.Никитенко: «На экзамене присутствовала Елена Павловна. Она была очень приветлива и любезна со всеми… выражала пожелание, чтобы говорили не заученное только по учебникам, но и думали о том, что отвечают». А через год снова: «При всякой новой встрече с ней не можешь не отдать ей должного за ум, образованность, за любезность и такт. Во время завтрака она много, тонко и умно говорила о Гоголе…»

«У нас мало документальных данных, помогающих наиболее полно проследить историю взаимоотношений Пушкина и Елены Павловны. Но ясно одно: дневники Пушкина, его письма, письма Елены Павловны к мужу, мемуары, наконец. Дружески вписанный в ее альбом автограф «Полководца» неопровержимо свидетельствуют о духовной близости этих двух замечательных людей, о неоднократных их встречах и беседах на самые разнообразные темы – о Пугачеве, об Отечественной войне 1812 года, об Америке, об искусстве и литературе, о проблемах воспитания, о царствовании Екатерины II и о многом другом», - утверждают исследователи.

Известно, что Пушкин неоднократно встречался с Еленой Павловной и в последующие годы. В дневнике поэт записал 8 января 1835 года: «Великая княгиня взяла у меня «Записки» Екатерины II и сходит от них с ума». Известно, что мемуары Екатерины с ее едкими намеками на родословную династии Романовых в это время всячески преследовались Николаем. По его приказу сжигались все копии этих «Записок». О них не знал даже сам наследник Александр Николаевич до самого вступления на престол в 1855 году. А Елена Павловна все-таки успела при содействии Пушкина ознакомиться с весьма опасными записками Екатерины II.

16 февраля 1836 года Пушкин снова был у Елены Павловны. В журнальной книге великого князя Михаила Павловича мы читаем: «18 февраля. Воскресенье… Обеденный стол имела ее высочество у себя, а его высочество кушал у государя. По вечеру были и гости у ее высочества, Опочинин и 2 дочери, сочинитель Пушкин, Жуковский, Хитрово».

Встречался Пушкин с Еленой Павловной и в конце 1836 года. 26 декабря 1836 года она сообщала мужу в Лозанну: «Я видаю иногда Вяземского, как и твоих протеже – семью его, и я приглашала два раза Пушкина, беседа которого кажется мне очень занимательной».

О встрече Пушкина и Елены Павловны в узком кругу за несколько дней до дуэли свидетельствует В.И.Анненкова (урожденная Бухарина):
«В последний раз я видела Пушкина за несколько дней до его смерти на маленьком вечере у великой княгини Елены Павловны. Там было человек десять: графиня Разумовская, m-me Мейендорф, урожденная Огэр, Пушкин и несколько мужчин.
Разговор был всеобщим, говорили об Америке. И Пушкин сказал: «Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом».
Это евангельское изречение в устах Пушкина, казалось, удивило великую княгиню; она улыбнулась, глядя на меня с понимающим видом. Я тоже улыбнулась, и, когда несколько минут спустя Пушкин подошел ко мне, я сказала ему, смеясь: «Как вы сегодня нравственны!..»

Мемуары В.И.Анненковой отличаются удивительной точностью и достоверностью. Она могла запамятовать какие-либо несущественные детали и факты, но эту последнюю в своей жизни встречу с Пушкиным, перед которым Анненкова благоговела, она не могла забыть и не могла выдумать. Эта встреча могла состояться не только в Михайловском дворце, но и в другом месте, где вообще не велась регистрация посетителей и не было никаких журнальных книг.

В последний раз встретилась Елена Павловна с Пушкиным на балу у М.Г.Разумовской, накануне дуэли, вечером 26 января 1837 года. С.Н.Карамзина сообщает: «Великая княгиня Елена Павловна была на этом балу, она не танцевала, но много беседовала с умными людьми, подобными Баранту, Виельгорскому, Либерману… Вечером на балу у гр. Разумовской я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно пожал мне руку, но я не обратила внимания на это».

Вечером на балу у М.Г.Разумовской кто-то обратил внимание П.А.Вяземского на необычную беседу Пушкина и д’Аршиака: «Пойдите, посмотрите, Пушкин о чем-то объясняется с д’Аршиаком, тут что-нибудь недоброе», - сказали Вяземскому. Вяземский направился в сторону Пушкина и д’Аршиака, но при его приближении разговор прекратился.

А на следующий день наступила роковая развязка. Пушкин стрелялся на дуэли с Дантесом. Случилось непоправимое.

Узнав о тяжелом ранении поэта, Елена Павловна написала Жуковскому несколько записок, спрашивая о состоянии умирающего Пушкина.

В этих трех взволнованных и искренних записках выражается весьма серьезная и глубокая тревога по поводу ранения поэта. А четвертая записка Елены Павловны к Жуковскому представляет собой некролог. В ней – невыразимая скорбь в связи с гибелью великого поэта.

В.А.Жуковский в письме к С.Л.Пушкину свидетельствует: «Великая княгиня, очень любившая Пушкина, написала ко мне несколько записок, на которые я отдавал подробный отчет ее высочеству согласно с ходом болезни». Ответные записки Жуковского к Елене Павловне, к сожалению, до нас не дошли. Д.Д.Благой, комментируя вышеуказанное свидетельство Жуковского, заявляет: «Письмо Жуковского было проникнуто тенденциозным стремлением всячески идеализировать отношения между Пушкиным и царем, придать систематическим преследованиям поэта видимость «отеческого» о нем попечения. Поэтому и к его словам о «любви» к Пушкину следует отнестись с немалой долей скептицизма». Вряд ли правомерен столь категоричный вывод исследователя, и уж точно нельзя заподозрить дружески относившуюся к Пушкину Елену Павловну в неискренности. Ведь к ее либерализму весьма настороженно относился сам царь.

Приведем эти поистине скорбные записки Елены Павловны.

«27 января 1837 г.
Добрейший Жуковский!
Узнаю сейчас о несчастии с Пушкиным – известите меня, прошу Вас, о нем и скажите мне, есть ли надежда спасти его. Я подавлена этим ужасным событием, отнимающим у России такое прекрасное дарование, а у его друзей – такого выдающегося человека. Сообщите мне, что происходит и есть ли у Вас надежда, и, если можно, скажите ему от меня, что мои пожелания сливаются с Вашими.
Елена».

«27-28 января 1837 г.
Я еще не смею надеяться по тому, что Вы мне сообщаете, но я хочу спросить Вас, не согласились бы послать за Мандтом, который столь же искусный врач, как оператор. Если решатся на Мандта, то, ради Бога, поспешите и располагайте ездовым, которого я Вам направляю, чтобы послать за ним. Может быть, он будет в состоянии принести пользу бедному больному; я уверена, что вы все решились ничем не пренебречь для него. Е.»

«27-28 января 1837 г.
Тысяча благодарностей за внимание, с которым Вы, мой добрый г.Жуковский, делитесь со мною Вашими надеждами, они становятся также моими, и я прошу Вас сообщить мне, хотя бы на словах, длится ли улучшение. Если бы это было угодно Богу! Е.»

«29 января 1837 г.
Итак, свершилось, и мы потеряли прекраснейшую славу нашего отечества! Я так глубоко этим огорчена, что мне кажется, что во мне соединяются сожаления и его друзей, и поклонников его гения. Тысяча прочувствованных благодарностей Вам, мой добрый г.Жуковский, за заботливость, с которою Вы приучали меня то надеяться, то страшиться. Как она тягостна, эта скорбь, которая нам осталась!
Когда сможете, Вы сообщите мне, как чувствует себя его бедная жена, о которой я не забываю и которую жалею от глубины души! Е.»

«Теперь совершенно по-новому нужно отнестись к этим четырем запискам Елены Павловны, посланным Жуковскому в связи с трагедией Пушкина. Нет никаких сомнений, что Елена Павловна, тяготившаяся своим одиночеством при дворе, искренно, с болью в сердце выражает свое сочувствие умирающему Пушкину, предлагает ему врачебную помощь и, наконец, потрясена трагической вестью о смерти поэта», - пишет исследователь. Известно, что она высказывала мнение о том, что, может быть, пройдут столетия, а в России не появится такой гений, как Пушкин.

Автограф Пушкина после его смерти Елена Павловна берегла как драгоценную реликвию. Она никому более не давала этого альбома для вписывания стихов и вырвала все предшествующие автографу Пушкина записи. И лишь после смерти мужа, в конце 1849 года, она стала заносить в этот альбом свои записи.

По завещанию ее родной тетушки императрицы Марии Федоровны лучшие дворцы, Михайловский и Елагин, а также любимый и изысканный Павловск она отдавала племяннице. Видимо, верила, что именно она сумеет сохранить там все в первозданности, не нарушив замысла первой хозяйки.

И Елена Павловна ко всему относилась удивительно бережно.

Вся жизнь ее была посвящена служению России, которую она считала своей истинной родиной. Особое внимание, как мы уже отмечали, уделялось деятельности в сфере искусства. Именно благодаря личным средствам княгини была оплачена перевозка из Италии в Россию картины художника Александра Иванова «Явление Христа народу».

Она всегда уговаривала художников, работавших в Италии, вернуться на родину и послужить славе русского искусства. Карл Брюллов и Александр Иванов вняли ее уговорам и вернулись в Россию. К сожалению, А.Иванов не вынес петербургского климата и вскоре умер. Собирался в Петербург и особенно ценимый Еленой Павловной пейзажист Сильвестр Щедрин. Из его писем известно, что она убеждала его послужить славе русского искусства. Но ранняя смерть помешала его приезду.

Наряду с изобразительным искусством Елена Павловна большое внимание уделяла музыкальному образованию.

Предтечей Санкт-Петербургской консерватории было, как мы уже отмечали, Русское музыкальное общество. В его создании Елене Павловне помогал композитор, пианист, дирижер Антон Рубинштейн. Также он помогал ей устраивать музыкальные вечера в ее дворцах, о которых шла хорошая слава, но попасть туда могли только счастливо избранные.

И все же главным предметом забот и попечительства Елены Павловны была медицина. И этому были свои причины.

За двадцать пять лет супружества с великим князем Михаилом Павловичем у них родилось пятеро детей, и все девочки. Две из них умерли в младенчестве. Мария и Елизавета выросли в очаровательных девушек, правда, очень хрупкого здоровья. Мария скончалась, не дожив до двадцати лет. Елизавета, вышедшая замуж за герцога Адольфа Вильгельма Нассауского, умерла в родах. Елизавету похоронили в родовом поместье в Висбадене. И ее красивый, трогательный памятник тщательно охраняется ближайшими родственниками, по женской линии потомками А.С.Пушкина.

Вот так причудливо переплела история нити дружбы гениального поэта и выдающейся женщины из царского рода.

Она не уставала помогать открытию новых больниц и курсов по подготовке сестер милосердия. Она не только дружила с выдающимся хирургом Н.И.Пироговым, но и не раз выручала его из затруднительных положений, в которые он попадал из-за своего резкого, непреклонного характера. Но Елена Павловна твердо знала, что Пирогов борется за улучшение медицины в России, а не за свои личные интересы.

Самым важным и ярким событием для русской медицины была организация в России Клинического института усовершенствования врачей. Он был первым, другого такого в Европе еще не было.

В связи с этим позволю себе личные воспоминания. В трехлетнем возрасте я жила при этом институте, где директором был муж моей тетушки В.С.Никитский. А через много лет я пригласила руководителей и профессоров этого института посмотреть коллекцию В.М.Голод. Мы сидели за столом прямо под большим портретом Елены Павловны работы Кристины Робертсон и вспоминали эту замечательную женщину. В институте очень чтят ее и доктора Э.Э.Эйхвальда, который помогал ей во всем. Предания рассказывают, что их связывала не только работа, но и более нежные отношения. Но она имела на это право, так как к тому времени была вдовой, сорока с небольшим лет и очень красивой. В институте усовершенствования врачей существует небольшой музей, и там есть стенд, посвященный Елене Павловне, и ее портрет, которым все любуются.

Она знала о своей внешней привлекательности и никогда не отказывалась позировать художникам, часто самым знаменитым. Мы уже упоминали портреты К.Брюллова. Среди прочих нельзя не вспомнить Кристину Робертвон, Крихубера и Винтерхальтера, последнему она позировала уже в преклонном возрасте.

После смерти Николая I Елена Павловна, пользуясь большим уважением Александра II, дружит с его братом Константином. Вместе с ним она занималась подготовкой крестьянской реформы. Это была ее давняя мечта – покончить с крепостным правом на родине, которую дал ей Бог.

После смерти Николая I она сделала свой Михайловский дворец (ныне Русский музей) самым привлекательным и оживленным в столице. Туда мечтали попасть многие, но Елена Павловна была осторожна в выборе гостей. Кроме того, она искала единомышленников в вопросе отмены крепостного права.

Ее приемы поражали не только великолепием и тонким вкусом, но и умением вести беседы на интересные темы. Даже суровый Бисмарк находил ее «красивой, исполненной царственного достоинства, способной на истинное понимание жизни». У нее постоянно можно было увидеть не только вельмож, но и дипломатов, ученых, поэтов и художников. Ни вдова Николая I Александра Федоровна, ни молодая императрица Мария Александровна соперничать с нею не могли. Единственной ее помощницей была дочь Екатерина, дожившая до преклонных лет. Они ставили спектакли на французском и немецком языках, устраивали пышные маскарады, изобретали литературные игры.

Но более всего славились их музыкальные вечера, где выступали лучшие исполнители Европы, виртуозы с мировым именем.

Так подготавливалась почва для того, чтобы Россия стала в ряд передовых европейских стран и, стало быть, крепостное право становилось анахронизмом.

Естественно, к передовым идеям великой княгини не все относились однозначно. Старшее поколение волновалось и ворчало. Интересно, как воспринимала ее молодежь. Вот что пишет юный С.Д.Шереметев: «Великая княгиня Елена Павловна. В этом имени целая эпоха. Среди блестящего ряда придворных светских увеселений особенно выделялись вечера в Михайловском дворце. Один звук которого заставлял трепетать сокровенные струны тайных честолюбцев – молодой России 1860-х годов, глубоко веровавших в свое призвание освободителей Отечества».

Шереметев признавался, что ему, как кавалергардскому офицеру, проникнуть туда было нельзя. В Михайловском дворце вечера устраивались для избранных, не более тридцати пар. Царь и цесаревич Николай бывали там, императрица – никогда.

Император был в центре внимания тогда, когда он заговорил об освобождении крестьян от крепостного права. «Около него хозяйка дома вел.кн. Елена Павловна, величественная, обходительная, с печатью ума на выразительном лице». Многие восхищались ее наружным блеском. Но других она отталкивала холодностью по отношению к тем, кто был ей чужд своими взглядами.

Но тем не менее никто не мог отрицать, что в ее приемах было что-то блистательное, сказочное. И все это делалось для того, чтобы привлечь к себе сторонников, особенно молодежь, чтобы ее освободительные идеи получили блистательную оправу. В этом плане Елена Павловна много добилась. Но некоторые считали, что даже в ее добрых делах было много холодного рассудка. Для многих она так и осталась непонятой, так как, окружая себя роскошью и прекрасно владея светским обхождением, она в глубине души оставалась чуждой придворной камарилье. Ей ближе были люди науки и искусства.

В последние годы жизни Елена Павловна сосредоточилась на вопросах освобождения крестьян от крепостного права. Своих крестьян она освободила уже давно, но теперь хотела потрудиться для России. Она вошла в Комитет, подготавливающий реформу, и очень много работала, проявляя стойкость характера. Когда освобождение от крепостного права стало свершившимся фактом, Александр II преподнес ей золотую медаль. Все отмечали, что великая княгиня обладала государственным умом, а в частном общении была неизменно любезна и поражала обширностью своих познаний. После ее смерти внук Карамзина П.В.Мещерский писал: «Имя великой княгини Елены Павловны принадлежит русской истории, и по ее уму, и по ее сердцу». Поклонимся и мы ее памяти, когда посетим ее резиденции – Михайловский дворец, Павловск и Елагин дворец.