Пожелания: Заголовок темы должен кратко и понятно отражать её суть. Ваше имя не должно повторять уже зарегистрированные имена »»». Оскорбления в нашем союзе неприемлемы.
Чтобы разобраться в задачах и структуре Форума, прочтите прежде всего темы:
не по теме, но в параллель к предыдущему: Скрытый текст
Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один - жестокостью, другой - Отравою похвал, Коварным поцелуем - трус, А смелый - наповал.
Один убил на склоне лет, В расцвете сил - другой. Кто властью золота душил, Кто похотью слепой, А милосердный пожалел: Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил, Кто быстро разлюбил, Кто покупал, кто продавал, Кто лгал, кто слезы лил, Но ведь не каждый принял смерть За то, что он убил.
Не каждый всходит на помост По лестнице крутой, Захлебываясь под мешком Предсмертной темнотой. Чтоб, задыхаясь, заплясать В петле над пустотой.
Не каждый отдан день и ночь Тюремщикам во власть, Чтоб ни забыться Он не мог, Ни помолиться всласть; Чтоб смерть добычу у тюрьмы Не вздумала украсть.
Не каждый видит в страшный час, Когда в глазах туман, Как входит черный комендант И белый капеллан, Как смотрит желтый лик Суда В тюремный балаган.
Не каждый куртку застегнет, Нелепо суетясь, Пока отсчитывает врач Сердечный перепляс, Пока, как молот, бьют часы Его последний час.
Не каждому сухим песком Всю глотку обдерет, Когда появится палач В перчатках у ворот И, чтобы жажду Он забыл, В ремни Его возьмет.
Не каждому, пока Он жив, Прочтут заупокой, Чтоб только ужас подтвердил, Что Он еще живой; Не каждый, проходя двором, О гроб споткнется свой.
Не каждый должен видеть высь, Как в каменном кольце, И непослушным языком Молиться о конце, Узнав Кайафы поцелуй На стынущем лице. http://www.lib.ru/WILDE/redings.txt
При посылке тетради стихов «В борьбе с тяжёлою судьбой Я только пел мои печали: Холодные стихи дышали Души холодною тоской; Когда б тогда вы мне предстали, Быть может, грустный мой удел Вы облегчили б. Нет! едва ли! Но я бы пламеннее пел.» <1825>
Мой дар убог и голос мой негромок, Но я живу, и на земле мое Кому-нибудь любезно бытие: Его найдет далекий мой потомок В моих стихах; как знать? - душа моя Окажется с душой его в сношеньи, И как нашел я друга в поколеньи, Читателя найду в потомстве я. (1828)
Портрет В… Как описать тебя? я, право сам не знаю! Вчера задумчива, я помню, ты была, Сегодня ветрена, забавна, весела; Во всем, что лишь в тебе встречаю, Непостоянство примечаю, - Но постоянно ты мила!(1819)
Разлука Расстались мы; на миг очарованьем, На краткий миг была мне жизнь моя; Словам любви внимать не буду я, Не буду я дышать любви дыханьем! Я всё имел, лишился вдруг всего; Лишь начал сон…исчезло сновиденье! Одно теперь унылое смущенье Осталось мне от счастья моего. (1820)
К Кюхельбекеру
Прости, Поэт! Судьбина вновь Мне посох странника вручила; Но к музам чистая любовь Уж нас навек соединили! Прости! Бог весть когда опять, Желанный друг в гостях у друга, Я счастье буду воспевать И негу праздного досуга!
О милый мой! всё в дар тебе - И грусть, и сладость упованья! Молись невидимой судьбе: Она приближит час свиданья.
И я, с пустынных финских гор, В отчизне бранного Одена, К ней возведу молящий взор, Упав смиренно на колена.
Строга ль богиня будет к нам, Пошлет ли весть соединенья? Пускай пред ней сольются там Друзей согласные моленья!
(1820)
К-ну
Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам; Не испытав его, нельзя понять и счастья: Живой источник сладострастья Дарован в нем его сынам. Одни ли радости отрадны и прелестны? Одно ль веселье веселит? Бездейственность души счастливцев тяготит; Им силы жизни неизвестны. Не нам завидовать ленивым чувствам их: Что в дружбе ветреной, в любви однообразной И в ощущениях слепых Души рассеянной и праздной? Счастливцы мнимые, способны ль вы понять Участья нежного сердечную услугу? Способны ль чувствовать, как сладко поверять Печаль души своей внимательному другу? Способны ль чувствовать, как дорог верный друг? Но кто постигнут роком гневным, Чью душу тяготит мучительный недуг, Тот дорожит врачом душевным. Что, что дает любовь веселым шалунам? Забаву легкую, минутное забвенье; В ней благо лучшее дано богами нам И нужд живейших утоленье! Как будет сладко, милый мой, Поверить нежности чувствительной подруги - Скажу ль? - все раны, все недуги, Всё расслабление души твоей больной; Забыв и свет, и рок суровый, Желанья смутные в одно желанье слить И на устах ее, в ее дыханье пить Целебный воздух жизни новой! Хвала всевидящим богам! Пусть мнимым счастием для света мы убоги, Счастливцы нас бедней, и праведные боги Им дали чувственность, а чувство дали нам.
(1820)
Разуверение
Не искушай меня без нужды Возвратом нежности твоей: Разочарованному чужды Все обольщенья прежних дней! Уж я не верю увереньям, Уж я не верую В любовь И не могу предаться вновь Раз изменившим сновиденьям! Слепой тоски моей не множь, Не заводи о прежнем слова И, друг заботливый, больного В его дремоте не тревожь! Я сплю, мне сладко усыпленье; Забудь бывалые мечты: В душе моей одно волненье, А не любовь пробудишь ты.
(1821)
Желанье счастия в меня вдохнули боги: Я требовал его от неба и земли И вслед за призраком, манящим издали, Жизнь перешел до полдороги; Но прихотям судьбы я боле не служу: Счастливый отдыхом, на счастие похожим, Отныне с рубежа на поприще гляжу И скромно кланяюсь прохожим.
(1823)
Признание
Притворной нежности не требуй от меня, Я сердца моего не скрою хлад печальный, Ты права, в нем уж нет прекрасного огня Моей любви первоначальной. Напрасно я себе на память приводил И милый образ твой, и прежние мечтанья: Безжизненны мои воспоминанья, Я клятвы дал, но дал их выше сил. Я не пленен красавицей другою, Мечты ревнивые от сердца удали; Но годы долгие в разлуке протекли, Но в бурях жизненных развлекся я душою. Уж ты жила неверной тенью в ней; Уже к тебе взывал я редко, принужденно, И пламень мой, слабея постепенно, Собою сам погас в душе моей. Верь, жалок я один. Душа любви желает, Но я любить не буду вновь; Вновь не забудусь я: вполне упоевает Нас только первая любовь. Грущу я; но и грусть минует, знаменуя Судьбины полную победу надо мной. Кто знает? мнением сольюся я с толпой; Подругу, без любви - кто знает? - изберу я. На брак обдуманный я руку ей подам И в храме стану рядом с нею, Невинной, преданной, быть может, лучшим снам, И назову ее моею; И весть к тебе придет, но не завидуй нам: Обмена тайных дум не будет между нами, Душевным прихотям мы воли не дадим, Мы не сердца под брачными венцами, Мы жребии свои соединим. Прощай! Мы долго шли дорогою одною; Путь новый я избрал, путь новый избери; Печаль бесплодную рассудком усмири И не вступай, молю, в напрасный суд со мною. Не властны мы в самих себе И, в молодые наши леты, Даем поспешные обеты, Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
Оправдание
Решительно печальных строк моих Не хочешь ты ответом удостоить; Не тронулась ты нежным чувством их И презрела мне сердце успокоить! Не оживу я в памяти твоей, Не вымолю прощенья у жестокой! Виновен я: я был неверен ей; Нет жалости к тоске моей глубокой! Виновен я: я славил жен других… Так! но когда их слух предубежденный Я обольщал игрою струн моих, К тебе летел я думой умиленной, Тебе я пел под именами их. Виновен я: на балах городских, Среди толпы, весельем оживленной, При гуле струн, в безумном вальсе мча То Делию, то Дафну, то Лилету И всем троим готовый сгоряча Произнести по страстному обету; Касаяся душистых их кудрей Лицом моим; объемля жадной дланью Их стройный стан; - так! в памяти моей Уж не было подруги прежних дней, И предан был я новому мечтанью! Но к ним ли я любовию пылал? Нет, милая! когда в уединенье Себя потом я тихо поверял, Их находя в моем воображенье, Тебя одну я в сердце обретал! Приветливых, послушных без ужимок, Улыбчивых для шалости младой, Из-за угла пафосских пилигримок Я сторожил вечернею порой; На миг один их своевольный пленник, Я только был шалун, а не изменник. Нет! более надменна, чем нежна, Ты все еще обид своих полна… Прости ж навек! но знай, что двух виновных, Не одного, найдутся имена В стихах моих, в преданиях любовных.
(1824)
К…
Приятель строгий, ты не прав, Несправедливы толки злые; Друзья веселья и забав, Мы не повесы записные! По своеволию страстей Себе мы правил не слагали, Но пылкой жизнью юных дней, Пока дышалося, дышали; Любили шумные пиры; Гостей веселых той поры, Забавы, шалости любили И за роскошные дары Младую жизнь благодарили. Во имя лучших из богов, Во имя Вакха и Киприды, Мы пели счастье шалунов, Сердечно презря крикунов И их ревнивые обиды. Мы пели счастье дней младых, Меж тем летела наша младость; Порой задумывалась радость В кругу поклонников своих; В душе больной от пищи многой, В душе усталой пламень гас, И за стаканом в добрый час Застал нас как-то опыт строгой. Наперсниц наших, страстных дев Мы поцелуи позабыли И, пред суровым оробев, Утехи крылья опустили. С тех пор, любезный, не поем Мы безрассудные забавы, Смиренно дни свои ведем И ждем от света доброй славы. Теперь вопрос я отдаю Тебе на суд. Подумай, мы ли Переменили жизнь свою, Иль годы нас переменили?
К…
Мне с упоением заметным Глаза на вас поднять беда: Вы их встречаете всегда С лицом сердитым, неприветным. Я полон страстною тоской, Но нет! рассудка не забуду И на нескромный пламень мой Ответа требовать не буду. Не терпит бог младых проказ Ланит увядших, впалых глаз. Надежды были бы напрасны, И к вам не ими я влеком. Любуюсь вами, как цветком, И счастлив тем, что вы прекрасны. Когда я в очи вам гляжу, Предавшись нежному томленью, Слегка о прошлом я тужу, Но рад, что сердце нахожу Еще способным к упоенью. Меж мудрецами был чудак: "Я мыслю, - пишет он, - итак, я, несомненно, существую". Нет! любишь ты, и потому Ты существуешь, - я пойму Скорее истину такую. Огнем, похищенным с небес, Япетов сын (гласит преданье) Одушевил свое созданье, И наказал его Зевес Неумолимый, Прометея К скалам Кавказа приковал, И сердце вран ему клевал; Но, дерзость жертвы разумея, Кто приговор не осуждал? В огне волшебных ваших взоров Я занял сердца бытие: Ваш гнев достойнее укоров, Чем преступление мое; Но не сержусь я, шутка водит Моим догадливым пером. Я захожу в ваш милый дом, Как вольнодумец в храм заходит. Душою праздной с давних пор, Еще твержу любовный вздор, Еще беру прельщенья меры, Как по привычке прежних дней Он ароматы жжет без веры Богам, чужим душе своей.
(1824)
Дорога жизни
В дорогу жизни снаряжая Своих сынов, безумцев нас, Снов золотых судьба благая Дает известный нам запас: Нас быстро годы почтовые С корчмы довозят до корчмы, И снами теми путевые Прогоны жизни платим мы.
(1823)
Не растравляй моей души Воспоминанием былого; Уж я привык грустить в тиши, Не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет Всё испытать душа успела, И на челе печали след Судьбы рука запечатлела. О, верь: ты, нежная, дороже славы мне. Скажу ль? мне иногда докучно вдохновенье: Мешает мне его волненье Дышать любовью в тишине! Я сердце предаю сердечному союзу: Приди, мечты мои рассей, Ласкай, ласкай меня, о друг души моей! И покори себе бунтующую музу.
(1832)
Небо Италии, небо Торквата, Прах поэтический древнего Рима. Родина неги, славой богата, Будешь ли некогда мною ты зрима? Рвется душа, нетерпеньем объята, К гордым остаткам падшего Рима! Снятся мне долы, леса благовонны, Снятся упадших чертогов колонны!
(1843)
Пироскаф
Дикою, грозною ласкою полны, Бьют в наш корабль средиземные волны. Вот над кормою стал капитан. Визгнул свисток его. Братствуя с паром, Ветру наш парус раздался недаром: Пенясь, глубоко вздохнул океан!
Мчимся. Колеса могучей машины Роют волнистое лоно пучины. Парус надулся. Берег исчез. Наедине мы с морскими волнами; Только что чайка вьется за нами Белая, рея мед вод и небес. Только вдали, океана жилица, Чайке подобна, вод его птица, Парус развив, как большое крыло, С бурной стихией в томительном споре, Лодка рыбачья качается в море,- С брегом набрежное скрылось, ушло! Много земель я оставил за мною; Вынес я много смятенной душою Радостей ложных, истинных зол; Много мятежных решил я вопросов, Прежде чем руки марсельских матросов Подняли якорь, надежды символ!
С детства влекла меня сердца тревога В область свободную влажного бога; Жадные длани я к ней простирал. Темную страсть мою днесь награждая, Кротко щадит меня немочь морская, Пеною здравия брызжет мне вал!
Нужды нет, близко ль, далеко до брега! В сердце к нему приготовлена нега. Вижу Фетиду; мне жребий благой Емлет она из лазоревой урны: Завтра увижу я башни Ливурны, Завтра увижу Элизий земной!
Сообщение: 1003
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 19.03.08 12:09. Заголовок: Меня в последнее вре..
Меня в последнее время не отпускает одна тема: «Одиночество и Единичество».
Одиночество сейчас воспринимается, наверное, несколько иначе, чем в том же девятнадцатом веке. С приходом, прорывом всяких революций и социальных катаклизмов оно приобрело иной смысл, чем человек-свеча-вселенная. Одиночество стало естественной реакцией на внешние воздействия, которые направлены исключительно на то, чтобы держать толпу, а в лучшем (или худшем?) случае народ в узде. Чтобы народ не задумывался о мироустройстве и о несправедливом распределении благосостояний, ему необходимо давать всяческие игрушки: революции; слухи, газеты, журналы, сейчас уже телевидение; профсоюзные свободы – одним словом, зрелищ и хлеба. Т.е. нормальные средневековые сладости с разной кровеносной насыщенностью. В периоды отхода и пока ещё не прихода, но возвращения к Богу необходимо уравновешивать смысловые перекосы общества, манипулировать огромными душевными пространствами, не давать погрузиться во внутреннее. И человек ощущает себя в своей глубине одиноким. Ему хочется вернуться к своему центру, но его выдёргивают – ибо слаб человек – оттуда внешними растворителями смысла. Так возникают те течения искусства, которые в большом количестве возникли в двадцатом (веке). И это не только российская планида, но и мировая. Тема этих течений – одиночество человека в мире, который не терпит одиночества. Хватаясь за единственно возможное и устойчивое основание – «Я», художники начинают творить свою реальность в изломах времени. А «Я» бывают разные. Поэтому так много течений – экзистенциализм, футуризм, кубизм, конструктивизм, ёжиковизм et cetera. Одни течения провоцируют внешнее и возникают Миллеры, Сорокины, соц-артисты; другие говорят только о себе и тут уже всё зависит от уровня Надстройки – Шагал, Пикассо, Высоцкий, Том Уэйтс тот же; третьи пытаются вести диалог, иногда смертельный, с внешним – Камю, Ахматова. Имён, конечно, гораздо больше, но я их привёл как иллюстрации к размышлениям. Эти имена становятся востребованными Внешним, чтобы продолжать уравновешивать перекосы. Одиночество сейчас направлено в противовес социальному. Чтобы сохранить ориентиры. Но, оставшись один, человек иногда путается в ориентирах, поэтому возникают бесовские вспышки искусства.
Когда же существует форма правления, которая не может проходить мимо Бога, тогда человек воспринимает одиночество как веление обстоятельств, не более того. Его центр и центр общества – один и тот же. И тогда происходит диалог смыслов.
Монархия во времена Пушкина, отвечавшая и не отвечавшая своей сути, всё-таки не могла обойти Бога. Да, были многочисленные изломы в социальном, но они являлись сигналами, что государство движется не туда. Тема одиночества не была настолько востребована художниками, поэтами, музыкантами. Их волновала тема Единичества. Сейчас иначе. Перефразируя Юджин О’Нила, – либо ты играешь всю жизнь графа Монте-Кристо, мечтая о Гамлете, либо играешь Гамлета, ни разу не выходя на сцену. Иногда, правда, Что-то тебе улыбается.
Поэтому так мало сегодня поэтов «Пушкинской плеяды». Пушкин, свободный в слове и игривый в смыслах, не ставил во главу угла социальное. Он ставил диалог смыслов. Сейчас – иначе…
Так кого можно назвать поэтом «Пушкинской плеяды»?
ФУКС Александра Андреевна (1805-1853): Урожденная Апехтина, племянница поэта Г.П. Каменева, автор стихотворений, повестей, этнографических очерков. Хозяйка литературного салона в Казани в течение четверти века, что, по словам ее биографа, было "беспримерным явлением в истории русской провинции". Знакомство Пушкина с А.А. Фукс состоялось 7 сентября 1833 года, он провел вечер в доме Фуксов. Об этом посещении и беседах с Пушкиным рассказано в стихотворении А.А. Фукс "На проезд А.С. Пушкина через Казань" и позднейших воспоминаниях, написанных в форме письма к своей приятельнице, Е.Н. Мандрыке. Опубликовав это письмо в "Казанских губернских ведомостях", она, по существу, выступила с инициативой освещения в печати биографических сведений о Пушкине. Рассказ Пушкина о предсказании гадальщицы Кирхгоф в пересказе А.А. Фукс - первый по времени появления в печати. Достоверность сообщаемых ею известий находит подтверждение в письмах современников, а также в "Истории Пугачева" Пушкина, где упоминается К.Ф. Фукс, в других мемуарных источниках, а главное, подтверждается письмами поэта к Фукс, опубликованными ею в приложении к своей статье. В письме из Казани от 8 сентября 1833 года Пушкин благодарил Фукс за "ласковый прием путешественнику". Однако в письме к жене от 12 сентября 1833 года дал ей ироническую характеристику. К 1834-1837 гг. относится переписка Пушкина с А.А. Фукс (сохранилось 4 письма Пушкина к Фукс и 4 письма Фукс к Пушкину). Пушкин послал ей "Историю пугачевского бунта" и приглашал участвовать в "Современнике" (произведения Фукс в журнале не появились). В свою очередь, Фукс посылала поэту свои произведения с дарственной надписью, которые сохранились в библиотеке Пушкина.
Сообщение: 1437
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
3
Отправлено: 20.03.08 02:11. Заголовок: Сверчок, эта статья ..
Сверчок, эта статья должна была бы разместиться в ветке «Статьи и заметки», поскольку это именно критическая статья А.С. Но мне, почему-то показалось, что сам А.С., в чем-то соглашаясь с вашими замечаниями, в чем-то противостоя им, отвечает на ваше высказывание о плеяде. В какой-то ветке (честно, не помню, где) у нас зашел спор о гениях – не с Ташей ли. И тогда говорили о том, что гениев не убавилось, просто никто не знает о них. Вот и в этом смысле А.С. тоже все сказал, на мой взгляд. Словом, слово Пушкину!
О ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКЕ В одном из наших журналов дают заметить, что «Литературная газета» у нас не может существовать по весьма простой причине: у нас нет литературы. Если б это было справедливо, то мы не нуждались бы и в критике; однако ж произведения нашей литературы как ни редки, но являются, живут и умирают, не оцененные по достоинству. Критика в наших журналах или ограничивается сухими библиографическими известиями, сатирическими замечаниями, более или менее остроумными, общими дружескими похвалами, или просто превращается в домашнюю переписку издателя с сотрудниками, с корректором и проч.— «Очистите место для новой статьи моей»,— пишет сотрудник. «С удовольствием»,— отвечает издатель. И это всё напечатано. Недавно в одном журнале было упомянуто о порохе. «Вот ужо вам будет порох!» — сказано в замечании наборщика, а сам издатель возражает на сие: «Могущему пороку — брань, Бессильному — презренье». Эти семейственные шутки должны иметь свой ключ и, вероятно, очень забавны; но для нас они покамест не имеют никакого смысла. Скажут, что критика должна единственно заниматься произведениями, имеющими видимое достоинство; не думаю. Иное сочинение само по себе ничтожно, но замечательно по своему успеху или влиянию; и в сем отношении нравственные наблюдения важнее наблюдений литературных. В прошлом году напечатано несколько книг (между прочими «Иван Выжигин»), о коих критика могла бы сказать много поучительного и любопытного. Но где же они были разобраны, пояснены? Не говоря уже о живых писателях, Ломоносов, Державин, Фонвизин ожидают еще египетского суда. Высокопарные прозвища, безусловные похвалы, пошлые восклицания уже не могут удовлетворить людей здравомыслящих. Впрочем, «Литературная газета» была у нас необходима не столько для публики, сколько для некоторого числа писателей, не могших по разным отношениям являться под своим именем ни в одном из петербургских или московских журналов.
Признаться, Арина Родионовна, я говорил не о том. Или я чего-то не понимаю? Я писал о разности мировосприятия. Тема одиночества во времена Пушкина не была главенствующей. Сейчас одиночество – одна из главных. И это одиночество социальное, а не естественное. Отсюда возникает преломление и другое дыхание той же Поэзии. Бродский, Ахматова, Пастернак при всей его живости, Маяковский, Мандельштам, Хлебников смотрели на мир вокруг из себя, из своего одиночества – врождённого или приобретённого. Пушкин, Жуковский, Баратынский смотрели на себя из мира. Всё зависело от границ этого мира. Вот, о чём я писал. Об этой разнице.
Сообщение: 1452
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
3
Отправлено: 22.03.08 00:54. Заголовок: Пожалуйста! Есть так..
Пожалуйста! Есть такой футуролог – Элвин Тоффлер, американец. У него есть книги о путях развития нашей цивилизации. Первая была издана лет 40 назад, в Америке, до нас дошла только сейчас. И это, может, хорошо, потому что можно проверить, в чём он оказался прав, а в чём – нет. Прав во многом, 90% из того, что он предсказал, сбылось. Это буквально и наглядно. Я сейчас все книжки цитировать не буду, ладно? Тем более, данная ветка о плеяде, а не о Тоффлере. У этого философа есть работа, называется «Третья Волна». Работа о том, что ждёт нас в обозримом будущем. Анализируется цивилизация Первой волны (сельскохозяйственная, оставшаяся всего в нескольких странах мира). Цивилизация Второй волны (индустриальная, начавшая «смену вех» в ХVII – ХVIII веках). Третьей волны, начавшей своё движение по планете. Что я имела в виду, сказав про третью волну. Эпидемию одиночества (определение Тоффлера), свойственную всем жителям Второй волны. И возможность увидеть это и говорить об этом под совсем другим углом, данную нам. Путано? К Тоффлеру! А то придётся пересказывать 4 книжки, а я предпочитаю заманить вас всех в это пространство, чтобы вы прочли сами!
- участник сейчас на нашем союзе - участник вне нашего союза
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 3
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на нашем союзе