Пожелания: Заголовок темы должен кратко и понятно отражать её суть. Ваше имя не должно повторять уже зарегистрированные имена »»». Оскорбления в нашем союзе неприемлемы.
Чтобы разобраться в задачах и структуре Форума, прочтите прежде всего темы:
Отправлено: 27.10.07 17:01. Заголовок: Неприсоединенный... или "Декабристские орбиты Пушкина"
Любимая - наряду с собственно "Любовной" и "Дуэльной" - тема пушкинистики, как до, так и после 17-го года. Тема эта - как весенняя травка - уже начала пробиваться повсюду и на нашем Форуме. Решаюсь предложить широкой общественности проехаться, наcколько хватит средств, любознательности и терпения - по открываемой (прямо сейчас) новой круговой ветке, обеспечивающей орбитальную связь всех и вся в Мире Пушкина.
П. А. Плетнев сказал однажды Глинке, председателю Вольного общества любителей российской словесности, что «следовало бы избрать и Пушкина»; Глинка ответил: «Овцы стадятся, а лев ходит один».
Тема «Пушкин и декабристы», как и многие другие темы, связанные с биографией и творчеством поэта, требует ныне основательной проверки всего сделанного в этой области. Вокруг имени Пушкина в течение десятилетий слагались легенды, нередко выраставшие в целые эпопеи весьма рискованного содержания. Легенды, которыми обрастает «дуэль и смерть Пушкина», порождают литературу, напоминающую знаменитые «исследования» об Александре I и Федоре Кузьмиче. Интересующая нас тема в последние годы в трудах некоторых авторов также уклоняется в сторону легендарного творчества. Отделить подлинные научные достижения в этой области от легенд – задача нынешнего дня. Само собой разумеется, что настоящий обзор может коснуться этой задачи лишь бегло. Последним словом дореволюционного пушкиноведения в интересующем нас вопросе была статья А.Л. Слонимского «Пушкин и декабрьское движение».1 Эта талантливая статья указывала пункты сближения и расхождения в мировоззрении Пушкина и декабристов. Пушкин, по мнению А. Л. Слонимского, служил делу декабристов, но при этом «никогда не терял своей личности», в основном шел своим собственным путем. Его свободолюбие выросло из природных свойств его ума и характера. Разногласия поэта с декабристами выразились: 1) во взгляде на искусство, 2) в отношении к дворянству. Основным недостатком статьи А.Л. Слонимского являлся ее абстрактный характер. Он решительно говорил о «беззаветном альтруизме» декабристов, не останавливаясь совсем на их разногласиях, и о «солнечном эгоизме» Пушкина, которыми будто бы определились их разногласия. После революции изучение декабристов и их эпохи началось почти совершенно заново и под новым углом зрения. Старые работы либерально-народнической историографии как-то сразу потеряли вес. Декабристы предстали перед судом исследователей как люди из плоти и крови, порожденные определенной общественной средой. Характеристика этих деятелей как представителей передового дворянства, не чуждых защите интересов своего класса, нисколько не исключала, если отвлечься от отдельных уродливых уклонов в сторону вульгарной трактовки их как корыстных бар, оценки их как передовых деятелей своей эпохи. Фактическая история тайных обществ и их филиалов, разногласия в среде декабристов, их идейная эволюция явились предметом детального изучения. И все движение в целом, связанное с общественными настроениями эпохи, стало представляться самым значительным и характерным отпрыском этой эпохи. Опубликованные Центрархивом материалы (следственные дела ряда деятелей Северного общества, руководителей Южного, дела Общества Соединенных Славян и черниговского восстания, алфавит и библиография декабристов, выдержки из мемуаров, дневников и переписки членов царской семьи) открыли новые перспективы. При таком положении естественным казалось начать наново и изучение отношений декабристов с Пушкиным. Однако эта тема долгое время не выходила у нас за пределы небольших экскурсов, сообщений и догадок. Так, например, ряд авторов занимался вопросом о смысле известной надписи Пушкина на его рисунке виселицы пяти декабристов: «и я бы мог как шут на...» С.А. Венгеров, установивший правильное чтение этой надписи, пришел к выводу, что «в этом чтении никакого пренебрежения к декабристам нет.... Повешение недаром считается казнью позорною. Сложить голову на плахе – тут есть нечто героически-красивое, а повешенный именно болтается как шут».1 Это толкование встретило возражение со стороны В.Ф. Боцяновского, полагавшего, что Пушкин имел в виду только себя. «Они висели как герои... А он, стоявший в стороне от этого движения... висел бы среди них, как шут, быть может даже умалял их подвиг своим соседством».2 Недавно М.А. Цявловский3 признал обе гипотезы справедливыми, добавив со своей стороны, что «выражение «висеть как шут» было общеупотребительным». С.Я. Гессен в ответ на это указал, что если последнее верно, тогда обе гипотезы отпадают, и Пушкин не имел намерения оскорбить ни себя, ни декабристов. Но, по справедливому замечанию С.Я. Гессена, выражение «висеть как шут» употреблялось по отношению к повешению за ноги, вследствие чего в данном случае это объяснение не применимо. Приходится согласиться с С.Я. Гессеном, что «точный смысл этой записи Пушкина продолжает оставаться для нас неясным».4 Юношеская работа С.Я. Гессена, еще целиком стоявшая на почве старых историографических построений, повторила в основном старые суждения о близости к ним Пушкина и о преданности его их идеям после перемены его политической позиции в 1826г..5 Популярная брошюра проф. Н.Н. Фатова написана на основании общеизвестных работ М.H. Покровского, акад. Сухомлинова, С.А. Венгерова и др., а также лекций П.H. Сакулина и не дала ничего нового.6 М.В. Нечкина в «Путеводителе по Пушкину» сообщила: «Есть основания предполагать, что активно организовавший восстание И. Пущин послал письмо Пушкину с вызовом его в Петербург».7 Но об этом ниже. Совершенно несомненно было, что изучение проблемы «Пушкин и декабристы» могло стать на новый путь лишь при условии отказа от старого метода комплексного и абстрактного изучения декабристов. Надо было подойти к конкретному изучению отношений поэта с отдельными деятелями тайных обществ, а также с их литературными группировками. В этой последней области очень много дала публикация Б.Л. Модзалевским материалов из архива «Зеленой Лампы»,8 окончательно установившая правильность мнения П.Е. Щеголева9 о политически вольнодумном характере этого филиала «Союза Благоденствия», по определению старых исследователей просто «оргиастического» кружка. Хотя опубликованные Б.Л. Модзалевским материалы не содержат в себе ничего, относящегося непосредственно к Пушкину, тем не менее они дали право исследователям утверждать, что через посредство «Зеленой Лампы» Пушкин был помимо своего ведома связан с «Союзом Благоденствия». Опубликованный в 1921 г. III том дневников Н.И. Тургенева дал материалы об организованном последним в 1819 г. журнальном обществе при участии Пушкина наравне с видными членами «Союза Благоденствия».1 В области изучения связей Пушкина с отдельными декабристами надо прежде всего отметить статью С.Я. Гессена «Пушкин и Лунин».2 Это – интересный очерк взаимоотношений поэта с «другом Марса, Вакха и Венеры», «дерзко» предлагавшим в тайном обществе «свои решительные меры». В упрек автору можно поставить только то, что рисуя Лунина эпохи Союзов Спасения и Благоденствия политическим радикалом, он не остановился на его позиции в крестьянском вопросе, очень умеренной. Ю.Н. Тынянов, изучая отношения Пушкина и Кюхельбекера,3 особенно много ценного дал для объяснения лицейского свободомыслия. Особенно следует отметить роль бурцовского кружка, членами которого были ближайшие друзья Пушкина – Пущин, Дельвиг и Кюхельбекер, либеральное влияние зятя Кюхельбекера Г.А. Глинки и кузена последнего Федора Николаевича и, наконец, «Словарь» Кюхельбекера. Вызывает протест только неожиданно отрицательная характеристика, данная Ю.Н. Тыняновым директору лицея Е.А. Энгельгардту без достаточных оснований. Почему Ю.Н. Тынянов называет Энгельгардта ставленником Аракчеева? Разве ему неизвестно сопротивление Энгельгардта военизации лицея, закончившееся его отставкой в 1823 г.? Почему Ю.Н. Тынянов игнорирует исключительно сердечные отношения бывшего директора к ссыльному Пущину? Почему он умалчивает о педагогических взглядах Энгельгардта, истинно передовых для его эпохи и без критики принимает сообщение племянника жены Вальховского? Почему, наконец, он не принимает во внимание материалов основанного Энгельгардтом для лицеистов III курса «Общества лицейских друзей полезного», отличавшегося весьма либеральным характером?4 Пищущий эти строки подверг изучению отношения Пушкина и Ф.Н. Глинки в период 1817–1820 гг. и пришел к заключению, что написанный в 1819 г. Пушкиным «Ответ на вызов написать стихи в честь имп. Елизаветы Алексеевны» был использован Глинкой для его агитации как в тайном обществе, так и в легальном «Вольном Обществе Любителей Российской Словесности» в пользу императрицы. Сам же Глинка этой агитацией и личными отношениями сближался с группой оппозиционных аристократов во главе с гр. М.С. Воронцовым.5 Все названные исследования позволяют говорить о более тесной, чем предполагалось ранее, связи Пушкина с северными декабристами. И лицейский товарищеский круг, и «Зеленая Лампа», и журнальное общество, и «Общество Елизаветы» Глинки – всё вплотную проближает певца декабристов к умеренному крылу их северной организации 1817–1820 гг. По новому стоит и вопрос об «Арзамасе». В блестящем исследовании Ю.Н. Тынянова изучен кризис карамзинизма в 1816–1818 гг., отход Пушкина от позиций «Арзамаса» и сближение его с «младшими архаистами».6 Опубликование в «Литературном Наследстве»7 воспоминаний главы последних, П.А. Катенина, дает возможность говорить о связи этого сближения с радикальными настроениями «Союза Спасения», к которому принадлежал Катенин. Пишущий эти строки исследовал8 существо политических и литературных разногласий между правым («тористским») и левым (декабристским) крылом «Арзамаса» и установил, что уже в конце 1817 г. левые арзамасцы выдвигали Пушкина в качестве певца либеральных идей в противовес Жуковскому. Менее внимания уделили исследователи южным связям Пушкина с декабристами. Отметим здесь очень живо написанный очерк С.Я. Гессена «Пушкин в Каменке».1 Очерк сводит воедино материал о любопытном эпизоде в Каменке, рассказанном Якушкиным в его записках. Автор высказывает очень правдоподобную догадку о том, что причиной нежелания южных декабристов принять Пушкина в общество было его положение поднадзорного. Однако некоторые утверждения автора слишком смелы. Таково его утверждение о попытке «М.Ф. Орлова, Н.И. Тургенева и Н.М. Муравьева превратить «Арзамас» в филиал «Союза Благоденствия». В 1817 г. «Союза Благоденствия» еще не существовало, Н.И. Тургенев и М.Ф. Орлов принадлежали тогда к «Ордену Русских Рыцарей», а Н.М. Муравьев к «Союзу Спасения». Такова и рискованная интерпретация стихотворения Пушкина «Я пережил свои желания», как отклика на каменский инцидент. Напечатанный в «Литературном Наследстве»2 отрывок из бумаг «первого декабриста» В.Ф. Раевского – запись разговора в Кишиневе о стихотворении Пушкина «Наполеон на Эльбе». Критика этого стихотворения Раевским, последователем «младших архаистов», углубляет вопрос о литературных разногласиях «первого декабриста» с Пушкиным. Раевский был не удовлетворен содержанием пушкинского творчества и требовал от поэта более актуальных и революционных произведений. Критикуя же упомянутое юношеское произведение Пушкина, Раевский находил в нем неточную, неясную и подчас неправильную терминологию. Судя по недавнему сообщению В. Д. Бонч-Бруевича,3 следует многого ждать от подготовляемого к печати дневника князя Долгорукова для изучения политических настроений Пушкина кишиневского периода.
Б.С. Мейлах в обстоятельной статье «Пушкин и литературная борьба декабристов»4 подверг изучению вопрос о «точках соприкосновения и расхождения» литературно-политических взглядов Пушкина и декабристов. Б.С. Мейлах совершенно прав, указывая, что, несмотря на различия оттенков в литературных взглядах декабристов, они все объединялись в «понимании высокой общественной роли искусства как одного из средств изменения существовавшего социального порядка». Пушкин был певцом декабризма. Но, – указывает Б.С. Мейлах, – он «с самого начала творческого пути стоял за равноправие всех жанров», в то время как декабристы канонизировали определенные жанры гражданской лирики. И по справедливому замечанию автора «критерий художественности Пушкина, в который он включал шекспировский принцип «исторической верности», т. е. правдивости, несомненно шире, глубже и ближе к нашей современности, чем ограниченный только категорией «возвышенного» критерий Рылеева, Бестужева и Кюхельбекера». Б.С. Мейлах также правильно, на наш взгляд, понимает и политическую позицию Пушкина, благодаря ряду неудач освободительного движения разочаровавшегося в 1823–1825 гг. в успехе революционных методов и склонившегося на сторону постепенной подготовки общественного мнения к «политическом переменам». В другой статье5 Б.С. Мейлах подверг изучению роль Пушкина в декабристских литературных обществах. Наиболее ценным здесь является сделанный на основании архивных данных анализ «Вольного Общества Любителей Российской Словесности». С легкой руки М.В.Нечкиной возникла легенда о вызове Пушкина Пущиным в Петербург в декабре 1825г. Собрав ряд ценых материалов о Пушкине и декабристах, М.В. Нечкина использовала неизвестное ранее место из записок Н.И. Лорера, где содержится сообщение о письме Пущина к Пушкину из Москвы с вызовом в Петербург для свидания. Сама М.В. Нечкина делает из этого вывод, что Пущин ехал в Петербург для организации восстания, что Пушкина он вызывал для участия в последнем, что, наконец, письмо «может быть» (!) писано уже из Петербурга.1 А.М. Эфрос идет еще дальше. По его мнению Пущин во время своего пребывания в Михайловском в январе 1825 г. посвятил Пушкина в план будто бы уже намеченного восстания и связал обязательством участвовать в нем.2 Еще более сенсационные открытия сделали П.С. Попов и М.А. Цявловский. Найденный первым в бумагах Пушкина билет на пропуск в Петербург двух крепостных П.А. Осиповой, написанный рукою Пушкина, дал повод отождествить Пушкина с одним из этих крепостных Хохловым. Под этим именем якобы должен был пробраться нелегально в Петербург сам Пушкин.3 Так творятся легенды. Данная легенда исчерпывающими данными опровергнута С.Я. Гессеном.4 Со своей стороны добавим, что записки Н.И. Лорера, из сообщения которых выросла легенда, источник, требующий критической проверки. Лорер, обладавший по словам М.В. Нечкиной изумительной памятью, передает общеизвестные события, которых он был очевидцем, в совершенно извращенном виде. Так, описывая открытие польского сейма в 1818 г. и речь Александра, он ничего не говорит о нашумевших тогда на всю Россию конституционных обещаниях царя, а между тем заявляет: «В речи своей государь сказал, что назначает генерала Заиончека вице-королем и наместником, и тогда Чарторижский, исправлявший эту должность до сего», уступил свое место Заиончеку. Все это фантазия. Чарторижский должности наместника не исправлял, а Заиончек был назначен еще в 1815 г.5 Анализ черновика послания к Пущину, начатого после приезда последнего в Михайловское, произведенный Б.В. Томашевским, свидетельствует сверх того, что разговор друзей вряд ли касался таких тем, как восстание, и речь шла скорее о принципе «малых дел».6 К достижениям советского пушкиноведения относятся статьи: С.Я. Гессена «Источники десятой главы «Евгения Онегина»«7 и Б.В. Томашевского «Десятая глава «Евгения Онегина»«.8 Теперь можно считать окончательно установленным как текст главы, так и ее источники. Б.В. Томашевский в названной статье положил предел различным попыткам произвольно переставить строфы этой главы.9 Наконец отметим очень удачную популярную статью С.Я. Гессена «Пушкин и декабристы».10 Таким образом достижения в области интересующего нас вопроса несомненно значительны. Можно говорить об очень большой близости Пушкина к декабристам. Но абсолютно нет никакой надобности разукрашивать эту близость легендами. Пушкин и без этих легенд остается одним из наиболее передовых деятелей своей эпохи. На очереди стоит углубленное и детальное изучение политических взглядов Пушкина в связи с идеями декабристов и общественными настроениями эпохи. Согласно ныне принятому представлению, Пушкин до ссылки был близок по взглядам к наиболее умеренному крылу декабристов, на юге же его взгляды стали значительно более радикальными. В 1823 г., как полагал еще А.Л. Слонимский в своей вышеупомянутой статье, начался период разочарования. Однако политическая идеология Пушкина во весь период ссылки (как до, так и после 1823 г.) представляется еще совсем неясной. В этом направлении и надлежит работать. Необходимо тщательно изучать известные уже материалы и особенно искать новых. Пример находки вышеназванного дневника кн. Долгорукова свидетельствует, что такие поиски могут дать положительные результаты.
Сноски: Сноски к стр. 457 1 Соч., ред. С. А. Венгерова, изд. Брокгауз-Ефрон, II, 1908, стр. 503–528. Сноски к стр. 458 1 Соч., ред. С. А. Венгерова, изд Брокгауз-Ефрон, II, стр. 530. 2 «Вестник Литературы», 1921, № 2, стр. 8–9. То же толкование см. в «Книге и Революции», 1921, № 1 (13), стр. 80. Напротив, А. Гладкий («Красная Панорама», 1828, № 3, стр. 7) поддерживал точку зрения Венгерова. 3 «Рукою Пушкина». Несобр. и неопубл. тексты, М.–Л., 1935, стр. 159–160. 4 «Временник Пушкинской Комиссии», II, 1936, стр. 423–424. 5 Сергей Гессен. «Декабристы перед судом истории», М.–Л., 1926, стр. 81–96. 6 Проф. Н. Н. Фатов. «Пушкин и декабристы», М. – Алма-Ата, 1929, стр. 29 и 76. 7 Соч. Пушкина, изд. «Красной Нивы», т. VI, стр. 119. 8 Сборник «Декабристы и их время». Изд-во политкаторжан, т. I, стр. 11–61. 9 П. Е. Щеголев. «Пушкин», СПб., 1912, стр. 1–21. Сноски к стр. 459 1 Архив братьев Тургеневых, вып. 5-й, ред. Е. И. Тарасова, стр. 367–382. 2 «Каторга и ссылка», 1929, № 6, стр. 86–94. 3 «Литературное наследство», XVI–XVIII, стр. 321–378. 4 К. Я. Грот. «Пушкинский Лицей», СПб., 1911, стр. 363–368. 5 «Временник Пушкинской Комиссии», т. I, 1936, стр. 53–90. Статья «Пушкин и «Общество Елизаветы»«. 6 Статья «Архаисты и Пушкин» в книге Ю. Н. Тынянова «Архаисты и Новаторы», Л., 1929, стр. 87–227. 7 Т. XVI–XVIII, стр. 619–656. 8 «Братья Тургеневы и дворянское общество Александровской эпохи» (вступит. статья к «Письмам Н. И. Тургенева к С. И. Тургеневу», Л., 1936). Сноски к стр. 460 1 «Литературный Современник», 1935 г., № 1, стр. 191–205. 2 Цит. номер, стр. 657–666. 3 «Правда», 11 декабря 1936 г., № 340. 4 «Литературный Современник», № 10, стр. 216–239. 5 «Пушкин в литературных объединениях декабристов», «Красная Новь», 1936, № 1, стр. 196–207. Сноски к стр. 461 1 «Каторга и ссылка», 1930, кн. 4, стр. 21–24. 2 «Литературное Наследство», XVI–XVIII, стр. 935. 3 «Звенья», III–IV, стр. 145–146; «Литер. Газета», 1934, № 31; «Рукою Пушкина», 1935, стр. 754–755. 4 «Пушкин накануне декабрьских событий 1825 г.», «Временник», II, стр. 361–384. 5 «Записки декабриста Н. И. Лорера», ГИЗ, 1931, стр. 55–56. 6 «Литературное Наследство», № 16–18, стр. 298. 7 «Декабристы и их время», II, стр. 130–160. 8 «Литературное Наследство», цит. номер, стр. 379–420. 9 Н. Бродский. «Комментарий к Евгению Онегину», изд. «Мир», 1932. 10 «Юный пролетарий», 1936, № 19–20, стр. 18–20.
На первом этапе историографии декабризма прямая постановка проблемы «Пушкин и декабристы» возникла, естественно, в нелегальной прессе. Герцен, которому (как уже упоминалось выше) принадлежит заслуга постановки вопроса о громадном значении подвига декабристов в истории России, увидел прямую связь между декабризмом и политической лирикой Пушкина. Оценку поэзии Пушкина как выражения декабристского этапа в развитии русской общественной мысли Герцен дал в статье «О развитии революционных идей в России». В 1861 году в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература XIX столетия» Огарев говорит о декабризме Пушкина уже более детально: влияние тайного общества «проникает во всю деятельность поэта с поступления в лицей до 1827 года. Оно отзывается во всех его произведениях, являвшихся в печати»1 … По методологическому уровню статьи Герцена и Огарева значительно превосходят более поздние работы дореволюционных биографов … Но следует заметить, что на общей концепции Анненкова сказался не только цензурный террор. Она определялась и либеральной позицией первого биографа Пушкина2 … Как свод фактических данных работа Бартенева имела серьезное значение для исследователей пушкинского декабризма … Как Анненков, так и Бартенев ввели в оборот значительный мемуарный материал. Анненков широко пользовался рассказами П. А. Катенина. Бартенев опубликовал ценные воспоминания И. П. Липранди.6 Несколькими годами ранее в «Атенее» были опубликованы замечательные записки И. И. Пущина,7 написанные по настоянию Е. И. Якушкина и представляющие собою авторитетный источник первостепенной важности для изучения проблемы «Пушкин и декабристы». В те же годы печатаются и «Записки» Ф. Ф. Вигеля, написанные с реакционных позиций, но интересные по некоторым фактическим данным.8 Одновременно в «Библиографических Записках» печатаются ранее запрещенные пушкинские стихотворения … Однако биографический метод изучения продолжал безраздельно господствовать в пушкиноведении. Отсутствие серьезной методологической базы не позволяло ставить проблему во всей широте. Исследование ее сводилось к комментированию отдельных стихотворений или хронологическому изложению событий … В 1880–1882 годах, после открытия пушкинского памятника, реакционное пушкиноведение устами А. И. Незеленова провозглашает концепцию, согласно которой юношеское вольнолюбие Пушкина было ошибочным увлечением: именно эта концепция в значительной степени предопределила пушкинские торжества 1899 года.13 Противовесом этой официозной точке зрения явилась речь В. Е. Якушкина «Общественные взгляды Пушкина», где развивались мысли, высказанные Якушкиным еще в 1886 году в статье «Радищев и Пушкин»: декабризм Пушкина был органичен; Пушкин остался как бы наследником и единственным носителем общественных идей 20-х годов … Развитием статьи 1904 года была работа А. Слонимского «Пушкин и декабрьское движение», напечатанная в Собрании сочинений Пушкина в 1908 году.16 Здесь подведены, по существу, итоги изучения темы в то время и систематизирован накопленный фактический материал. А. Л. Слонимский говорит о лицейских истоках пушкинского декабризма, о роли лекций Куницына, общения с Чаадаевым, Кавериным, Н. Раевским и особенно Н. И. Тургеневым: «Свобода личности, культ закона и освобождение крестьян – вот основные общественные идеи Пушкина. Мы видим у него очень ясную политическую систему – составившуюся под влиянием рационалистических теорий Куницына и Н. Тургенева, но продуманную и прочувствованную совершенно самостоятельно».17 В Кишиневе радикализм Пушкина крепнет под влиянием членов Южного общества: «Мысль Пушкина постоянно вертится вокруг революционных тем».18 К 1823 году, как считал исследователь, наступает разочарование в тайных обществах. Между декабристами и Пушкиным растет некая духовная грань. «Альтруизму» декабристов противостоит «солнечный эгоизм» Пушкина. В этом утверждении ясно дает себя чувствовать методология отвлеченного «психологического» изучения, над которым так и не смогло подняться окончательно дореволюционное пушкиноведение, однако если исключить налет «психологизма», выводы А. Л. Слонимского в ряде моментов сохраняют свое значение: «14 декабря не было переломом в политических взглядах Пушкина. Перелома вообще не было – была эволюция».19 После статьи А. Л. Слонимского в течение ряда лет дореволюционное пушкиноведение не дало работ, посвященных теме «Пушкин и декабристы» в целом. Однако появляется ряд содержательных статей и публикаций, ставящих или освещающих важные стороны этой проблемы. В их числе – расшифровка П. О. Морозовым Х главы «Евгения Онегина», ценные исследования о политическом процессе 1826–1828 годов в связи с распространением элегии «Андрей Шенье» с надписью «на 14 декабря».20 Почти одновременно выходит и капитальный труд М. Лемке «Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг.», вводящий в оборот ценнейший архивный материал. Труды Щеголева и Лемке нанесли окончательный удар легенде о «всемилостивейшем прощении» Пушкина монархом. Ставя проблему «Пушкин и Николай I», П. Е. Щеголев писал: «Нужно будет выяснить все фактические воздействия власти на поэта в период 1826–1837 гг., показать ту бесконечную серую пелену, которая окутала Пушкина в 1826 г., развертывалась во все течение его жизни и не рассеялась даже с его смертью».21 Эта задача определила дальнейшее направление изысканий П. Е. Щеголева (и, в известной мере, Б. Л. Модзалевского, труд которого «Пушкин под тайным надзором» вышел уже после Октябрьской революции). П. Е. Щеголев сформулировал и другую задачу, которая имеет непосредственное отношение к изучению темы «Пушкин и декабристы»: «Процесс развития его [Пушкина] взглядов и его отношений к царю тесно связан с жизнью созданного им поэтического образа государя в его творчестве, с теоретическими представлениями о монархе и власти. Необходимо рассмотреть возникновение и эволюцию этих представлений»22 … В ряде популярных статей (например, В. Я. Брюсова), появившихся после Октября, Пушкина называли прямым союзником и другом декабристов … Значительной вехой в изучении проблемы явилась статья М. В. Нечкиной «Пушкин и декабристы» [1937, газ. перепеч. 1949]25 … Связь Пушкина с петербургскими членами Союза Спасения (Пущин, братья Тургеневы) и Союза Благоденствия (общество «Зеленая лампа», Журнальное общество Н. И. Тургенева) сменяется в 1820–1824 годы общением с декабристами юга. Его мировоззрение этого времени пронизано политическими идеями Южного общества. М. В. Нечкина особо выделяет периоды близости Пушкина с Южным обществом (1821–1824) и связей с Северным обществом в 1824–1825 годах (михайловская ссылка). Исследователь учитывает идейную эволюцию Пушкина, отмечая, однако, что кризис 1823 не является отходом от декабризма, так как он охватывает значительные круги самих декабристов, среди которых возникали те же настроения, что и у автора стихотворения «Свободы сеятель пустынный». Но в существовании тайного общества Пушкин убеждается, по мнению исследователя, только в Михайловском, с приездом Пущина, когда он фактически лишен возможности принять участие в движении. В ходе следствия связь Пушкина с декабризмом становится очевидной для правительства … что почти все выдвинутые М. В. Нечкиной вопросы требуют углубленного изучения (вопрос о политической доктрине «Вольности», стихотворения «Свободы сеятель пустынный», о разговоре Пушкина и Пущина в Михайловском и др.). В дальнейшем тема «Пушкин и декабристы» распалась на ряд отдельных, часто весьма важных тем, на которых и сконцентрировалось внимание исследователей. Но при всей значимости и ценности такого рода работ, обобщающего труда нет по настоящее время; работы же, озаглавленные «Пушкин и декабристы», т. е. рассматривающие проблему в целом, обычно носят популяризаторский характер27 ... Изучались также связи Пушкина в период от Лицея до ссылки с деятелями тайных организаций в Петербурге и их влияние на формирование взглядов Пушкина, отразившихся в его программных политических стихотворениях этого периода.28 Здесь первостепенное значение имеют работы о соотношении взглядов Пушкина с воззрениями Николая Тургенева и др. … В записях Долгорукова Пушкин предстает как убежденный враг абсолютизма, сторонник отмены крепостного права и «перемены правительства в России» … Можно считать, что в советском литературоведении получил разрешение чрезвычайно важный вопрос – об организационных формах участия Пушкина в тайном обществе. Известно, что Пушкин формально к тайному обществу не принадлежал и, вероятно, в кишиневский период лишь догадывался о его существовании. Об этом свидетельствует упомянутый выше рассказ И. Д. Якушкина об инсценированном заседании с целью усыпить подозрения Н. Н. Раевского.37 Из записок И. И. Пущина был сделан вывод, что у их автора несколько раз возникало желание предложить Пушкину войти в общество, но его удерживала преимущественно осторожность, а также нежелание подвергать опасности жизнь великого национального поэта. Но этому выводу резко противоречит такой документ, как письмо И. И. Горбачевского к Михаилу Бестужеву от 12 июня 1861 года, где утверждалось, что «славянам» вообще было запрещено знакомиться с Пушкиным как человеком ненадежным и неустойчивым. В свете противоречивых данных особое значение приобретает сравнительно недавно опубликованное свидетельство С. Г. Волконского, что ему было поручено принять Пушкина в общество.38 Поручение это относится либо к последнему периоду существования Союза Благоденствия, либо ко времени возникновения Южного Общества (после марта 1821 года) и могло идти только от руководителей Общества – Пестеля и Юшневского. Но еще задолго до этой публикации фактические доводы против того, что Верховная Дума запретила членам Общества соединенных славян знакомиться с Пушкиным, были высказаны П. Е. Щеголевым. Слова Горбачевского не отражают истинного положения дел, память здесь ему изменила. По словам П. Е. Щеголева, постановление Верховной Думы Южного общества вообще не могло быть дано ранее сентября 1825 года, между тем как Пушкин уже в августе 1824 года был в ссылке в Михайловском. Волконский указывает на причину, по которой он не выполнил поручения о приеме Пушкина в общество: «Как мне решиться было на это, ... когда ему (Пушкину, – Ред.) могла угрожать плаха».39 Таким образом, вопрос о возможности приема Пушкина в члены тайного общества «южан» в принципе решался положительно. Б. С. Мейлах, рассматривая данные о некоторых позднейших отрицательных отзывах о Пушкине, которые шли из среды декабристов (и не определяли все же их отношения к нему) считает, что их источником были распространившиеся слухи о примирении Пушкина с Николаем I, и в особенности опубликованное письмо Жуковского о смерти Пушкина 40 … Это замечание, сопоставленное с рассказом самого Пушкина о несостоявшемся выезде в Петербург (в передаче Соболевского и Погодина), дало повод отождествить Пушкина с одним из крепостных – Хохловым, под видом которого ссыльный поэт якобы пробирался в Петербург.44 Несостоятельность этой последней версии стала вскоре общепризнанной.45 В 1937 году М. В. Нечкина заявила в печати, что она не принимает доводов А. М. Эфроса об обязательствах Пушкина участвовать в выступлении … Если же стать на почву психологических доводов, то, как это справедливо отметил С. Гессен, совершенно невероятно, чтобы душевное напряжение, вызванное 11 декабря известием о подготовке восстания, разрешилось 13 и 14 декабря созданием «Графа Нулина». Мы проследили основные вехи и линии в истории изучения связей Пушкина с деятельностью тайных обществ, не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающий историографический разбор. Не коснулись мы истории освещения этих вопросов и в биографиях Пушкина, где они неизменно находили то или иное освещение, во многих общих работах и очерках о Пушкине, в комментариях к разного рода публикациям. Но уже из сказанного выше можно заключить, как много сделано в этой области и как много еще здесь неясного и спорного.
В юные годы для Пушкина Дом (Лицей, Петербург) ~ келья и неволя. Пребывание в нем насильственно, а бегство – желанно. За стенами Дома видится простор и воля. Пока Пушкин в Лицее, простором кажется Петербург, когда он в Петербурге – деревня. Эти представления наложат отпечаток даже на южную ссылку, которая в сознании поэта, неожиданно для нас, иногда будет рисоваться в виде не насильственного изгнания, а добровольного бегства из неволи на волю. А перед читателем и перед самим собой Пушкин предстает в образе Беглеца, добровольного Изгнанника. Иногда этот образ, почерпнутый из арсенала образов европейского романтизма, будет иметь реальное биографическое содержание, и за стихами: Презрев и голос <?> укоризны, / И зовы сладостных надежд, / Иду в чужбине прах отчизны / С дорожных отряхнуть одежд (II, 1, 349) стояли реальные планы "взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь" (XIII, 86). Однако чаще перед нами поэтическое осмысление, трансформирующее реальность. В жизненной прозе – насильственная ссылка на юг, в стихах: Искатель новых впечатлений, / Я вас бежал, отечески края ... (II, 1, 147). В поэзии Лицей - брошенный монастырь, Петербург - блестящая и заманчивая цель бегства. В реальной жизни все иначе: родители поэта переехали в Петербург, и Пушкин возвращается из Лицея домой; интересно, что дом в Коломне "у Покрова", на Фонтанке в доме Клокачева, как и вообще впечатления этой окраины, где, по выражению Гоголя, "всё тишина и отставка", отозвавшиеся позже в "Домике в Коломне" и "Медном всаднике", для творчества Пушкина 1817-1820 годов не существуют; из Лицея Пушкин писал послания сестре - в поэзии петербургского периода ни сестра, ни какие-либо другие "домашние" темы не упоминаются.
В жизни Пушкина бывали периоды, когда книга составляла для него любимое общество, а уединение и сосредоточенность мысли - лучшее занятие. 1817- 1820 годы резко отличны от этих периодов. П дело здесь не только в том, что неистраченные силы молодого поэта бурно искали себе исхода. В унисон с ними кипела и бурлила молодая Россия. Годы эти имеют в русской истории особую, ни с чем не сравнимую физиономию. Счастливое окончание войн с Наполеоном разбудило в обществе чувство собственной силы. Право на общественную активность казалось достигнутым бесповоротно. Молодые люди полны были жажды деятельности и веры в ее возможность в России… Характерной чертой времени явилось стремление объединить усилия. Даже чтение книги - занятие, традиционно в истории культуры связывавшееся с уединением, - производится сообща… В конце 1810-х - начале 1820-х годов в России чтение - форма дружеского общения; читают вместе так же, как и думают, спорят, пьют, обсуждают меры правительства или театральные новости. Пушкин, обращаясь к гусару Я. Сабурову, поставил в один ряд: ... с Кавериным гулял, / Бранил Россию с Молоствовым, / С моим Чедаевым читал (II, 1, 350). П.П. Каверин - геттингенец, гусар, кутила и дуэлянт, член Союза Благоденствия. Он "гулял" (т.е. кутил, не только с Пушкиным, но и "пускал пробку в потолок" с Онегиным в модном ресторане Талон на Невском…
Стремление к содружеству, сообществу, братскому единению составляет характерную черту поведения и Пушкина этих лет. Энергия, с которой он связывает себя с различными литературными и дружескими кружками, способна вызвать удивление. Следует отметить одну интересную черту: каждый из кружков, привлекающих внимание Пушкина в эти годы, имеет определенное литературно-политическое лицо, в него входят люди, обстрелянные в литературных спорах или покрытые боевыми шрамами, вкусы и взгляды их уже определились, суждения и цели категоричны. Принадлежность к одному кружку, как правило, исключает участие в другом. Пушкин в их кругу выделяется как ищущий среди нашедших. Дело не только в возрасте, а в глубоко свойственном Пушкину на протяжении всей его жизни – пока еще стихийном – уклонении от всякой односторонности: входя в тот или иной круг, он с такой же легкостью, с какой в лицейской лирике усваивал стили русской поэзии, усваивает господствующий стиль кружка, характер поведения и речи его участников. Но чем блистательнее в том или ином из лицейских стихотворений овладение уже сложившимися стилистическими, жанровыми нормами, тем более в нем проявляется собственно пушкинское. Нечто сходное произошло в 1817- 1820 годах в сфере построения поэтом своей личности. С необычной легкостью усваивая "условия игры", принятые в том или ином кружке, включаясь в стиль дружеского общения, предлагаемый тем или иным из собеседников-наставников, Пушкин не растворяется в чужих характерах и нормах. Он ищет себя.
Способность Пушкина меняться, переходя от одного круга к другому, и искать общения с совершенно разными людьми не всегда встречала одобрение в кругу декабристов. Даже близкий друг И.И. Пущин писал: "Пушкин, либеральный по своим воззрениям, имел какую-то жалкую привычку изменять благородному своему характеру и очень часто сердил меня и вообще всех нас тем, что любил, например, вертеться у оркестра около Орлова, Чернышева, Киселева и других <...> Говоришь, бывало: «Что тебе за охота, любезный друг, возиться с этим народом: ни в одном из них ты не найдешь сочувствия и пр.». Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать, что обыкновенно делал, когда немножко потеряется. Потом, смотришь, – Пушкин опять с тогдашними львами!" (А.C. Пушкин в воспоминаниях современников. т. 1, с. 98.) А.Ф. Орлов – брат декабриста, – которому в это время едва перевалило за тридцать, сын екатерининского вельможи, начавший военное поприще под Аустерлицем (золотая сабля "за храбрость"), получивший семь ран на Бородинском поле, в тридцать лет генерал-майор, командир конногвардейского полка, любимец императора, мог о многом порассказать. А.И. Чернышев, на год моложе Орлова, тоже имел за плечами богатый жизненный опыт: многократные, многочасовые беседы с Наполеоном, прекрасное личное знание всего окружения французского императора делали этого генерал-адъютанта также интересным собеседником. П.Д. Киселев – умный и ловкий честолюбец, быстро делающий карьеру, только что, тридцати одного года от роду, произведенный в генерал-майоры, человек, умевший одновременно быть самым доверенным лицом императора Александра и ближайшим другом Пестеля. Все они, в духе деятелей александровского времени, не чуждались "законно-свободных" идей, все трое сделались потом преуспевающими бюрократами. Однако именно это свидетельство Пущина позволяет утверждать, что Пушкин был в этом кругу не восхищенным мальчиком, а пытливым наблюдателем. Киселева не смог раскусить даже проницательный Пестель, поверивший в искренность его дружбы и свободомыслия и поплатившийся за это жизнью, а двадцатилетний Пушкин писал о нем в послании А.Ф. Орлову: На генерала Киселева / Не положу своих надежд, / Он очень мил, о том ни слова... / Он враг коварства <в беловом автографе определеннее: "тиранов". - Ю.Л.) и невежд... / ...Но он придворный: обещанья / Ему не стоят ничего (II, 1, 85 и 561).
В Лицее Пушкин, заочно избранный в "Арзамас" и получивший там условное имя "Сверчка", рвался к реальному участию в деятельности этого общества. Однако, когда это желание осуществилось, чисто литературное направление "Арзамаса" в эпоху возникновения Союза Благоденствия стало уже анахронизмом. В феврале – апреле 1817 года в "Арзамас" вступили Н. Тургенев и М. Орлов, а осенью – Н. Муравьев. Все они были активными членами конспиративных политических групп, вcе рассматривали литературу не как самостоятельную ценность, а только как средство политической пропаганды. Активизировались к этому времени и политические интересы "старых" арзамасцев: П.А. Вяземского, Д.В. Давыдова. Показательна запись в дневнике Н.И. Тургенева от 29 сентября 1817 года: "Третьего дня был у нас Арзамас. Нечаянно мы отклонились от .литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство" [Архив бр. Тургеневых, вып. 5. Птг., 1921, с. 93.] На этом заседании, видимо, присутствовал и Пушкин. "Арзамас" не был готов к политической активности и распался. Однако, видимо, именно здесь Пушкин сблизился с Николаем Тургеневым и Михайлом Орловым, связи с которыми в этот период решительно оттеснили старые литературные привязанности и дружбы. Карамзин, Жуковский, Батюшков – борцы за изящество языка и за "новый слог", герои литературных сражений с "Беседой" – померкли перед проповедниками свободы и гражданских добродетелей.
Особую роль в жизни Пушкина этих лет сыграл Николай Тургенев. Скрытый текст
Он был на десять лет старше Пушкина. Унаследовав от отца-масона суровые этические принципы и глубокую религиозность, Н.И. Тургенев сочетал твердый, склонный к доктринерству и сухости ум с самой экзальтированной, хотя и несколько книжной, любовью к России и русскому народу. Борьба с рабством ("хамством", как он выражался на своем специфическом политическом лексиконе) была идеей, которую он пронес через всю жизнь. Если его старший брат, Александр, отличался мягкостью характера и либерализм его выражался, главным образом, в терпимости, готовности принять чужую точку зрения, то Николай Тургенев был нетерпим, требовал от людей бескомпромиссности. в решениях был резок, в разговорах насмешлив и категоричен. Здесь, в квартире Тургенева, Пушкин был постоянным гостем. Политические воззрения Н. Тургенева в эти годы в основном совпадали с настроениями умеренного крыла Союза Благоденствия, в который он вступил во второй половине 1818 года. Освобождения крестьян он надеялся добиться с помощью правительства. В добрые намерения царя уже не верили. Но члены Союза Благоденствия возлагали надежды на давление со стороны передовой общественности, которому Александр I, хочет он этого или нет, вынужден будет уступить. Для этой цели Союз Благоденствия считал необходимым создать в России общественное мнение, которым бы руководили политические заговорщики через посредство литературы и публицистики. Литературе, таким образом, отводилась подчиненная роль. Чисто художественные проблемы мало волновали Н. Тургенева. В 1819 году он писал: "Где русский может почерпнуть нужные для сего правила гражданственности? Наша словесность ограничивается доныне почти одною поэзией. Сочинения в прозе не касаются до предметов политики". И далее: "Поэзия и вообще изящная литература не может наполнить души нашей" ["Русский библиофил", 1914, № 5, с. 17.] Геттингенец, дипломат и государственный деятель, автор книги по политической экономии, Н. Тургенев смотрел на поэзию несколько свысока; допуская исключение лишь для агитационно-полезной; политической лирики. Эти воззрения он старался внушить и Пушкину. С ним был совершенно согласен и его младший брат, начинающий дипломат Сергей, размышлявший в своем дневнике: "Жуковский писал мне, что, судя по портрету, видит он, что в глазах моих блестят либеральные идеи. Он поэт, но я ему скажу по правде, что пропадет талант его, если не всему либеральному посвятит он его. Только такими стихами можно теперь заслужить бессмертие... Мне опять пишут о Пушкине, как о развертывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность и вместо оплакиваний самого себя пусть первая его песнь будет: Свободе" [Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату с. И. Тургеневу. М. -Л., 1936, с. 59.] "Оплакивание самого себя" – элегическая поэзия, к которой Тургеневы, как и большинство декабристов, относились сурово. Влияние Н.И. Тургенева отчетливо сказалось в стихотворении Пушкина "Деревня". Характерно с этой точки зрения и начало оды "Вольность" – демонстративный отказ от любовной поэзии и обращение к вольнолюбивой Музе. Не следует, конечно, понимать это влияние слишком прямолинейно – идея осуждения любовной поэзии и противопоставление ей поэзии политической была почти всеобщей в декабристских и близких к ним кругах. Вяземский, шедший другой, вполне самобытной дорогой, в стихотворении "Негодование" выразил ту же мысль и в весьма сходных образах: И я сорвал с чела, наморщенного думой, / Бездушных радостей венок... ... Мой Аполлон – негодованье! / При пламени его с свободных уст моих Падет бесчестное молчанье / И загорится смелый стих. У Пушкина: Приди, сорви с меня венок, / Разбей изнеженную лиру... Хочу воспеть Свободу миру, / На тронах поразить порок (II, 1, 45). Оду "Вольность" роднит с идеями Н. Тургенева не только противопоставление любовной и политической поэзии, но весь круг идей, отношение к французской революции и русскому самодержавию. Ода "Вольность" выражала политические концепции Союза Благоденствия, и воззрения Н.И. Тургенева отразились в ней непосредственным образом. Н.И. Тургенев был суровым моралистом – не все в пушкинском поведении и пушкинской поэзии его удовлетворяло. Резкие выходки Пушкина против правительства, эпиграммы и легкомысленное отношение к службе (сам Н. Тургенев занимал ответственные должности и в Государственном совете и в министерстве финансов и относился к службе весьма серьезно) заставляли его "ругать и усовещать" Пушкина. По словам А.И. Тургенева, он "не раз давал чувствовать" Пушкину, "что нельзя брать ни за что жалование и ругать того, кто дает его", а осуждение поэта "за его тогдашние эпиграммы и пр. против правительства" однажды, во время разговора на квартире Тургеневых, приняло столь острые формы, что Пушкин вызвал Н.И. Тургенева на дуэль, . правда, тут же одумался и c извинением взял вызов обратно. [Памяти декабристов, т. II. Л., 1926, с. 122.]
Николай Тургенев не был единственным связующим звеном между Пушкиным и Союзом Благоденствия. Видимо, осенью 1817 года Пушкин познакомился с Федором Николаевичем Глинкой. Скрытый текст
Глинка происходил из небогатого, но старого рода смоленских дворян. Небольшого роста, болезненный с детства, он отличался исключительной храбростью на войне (вся его грудь была покрыта русскими и иностранными орденами) и крайним человеколюбием. Даже Сперанский, сам выглядевший на фоне деятелей типа Аракчеева как образец чувствительности, пенял Глинке за неуместную в условиях русской действительности впечатлительность, говоря: "На погосте всех не оплачешь!" Глинка был известным литератором и весьма активным деятелем тайных декабристских организаций на раннем этапе их существования. Совмещая роль одного из руководителей Союза Благоденствия и адъютанта, прикомандированного для особых поручений к Петербургскому военному генерал-губернатору Милорадовичу, Глинка оказал важные услуги тайным обществам, а также сильно способствовал смягчению участи Пушкина в 1820 году. В 1819 году Глинка был избран председателем Вольного общества любителей российской словесности в Петербурге, которому предстояло сыграть исключительную роль в сплочении литераторов декабристской ориентации. Пушкин испытал сильное влияние личности Глинки - человека высокой душевной чистоты и твердости. В определенной мере Глинка втягивал Пушкина в легальную деятельность, исподволь руководимую конспиративными обществами. Намечаются и другие точки соприкосновения Пушкина с Союзом Благоденствия. Еще в Лицее Пушкин познакомился с Никитой Муравьевым. Когда в 1817 году знакомство это возобновилось в связи с вступлением Муравьева в "Арзамас", тот уже был одним из организаторов первого тайного общества декабристов - Союза Спасения. Видимо, через Никиту Муравьева Пушкин был привлечен к участию в тех заседаниях Союза Благоденствия, которые не имели строго конспиративного характера и Должны были способствовать распространению влияния общества. Много лет спустя, работая над десятой главой "Евгения Онегина", Пушкин рисовал такое заседание: [more]Витийством резким знамениты, Сбирались члены сей семьи У беспокойного Никиты, У осторожного Ильи. Друг Марса, Вакха и Венеры, Им резко Лунин предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал сво<и> Ноэли Пу<шкин>, Мела<нхолический> Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал (VI, 524). Стихи эти длительное время казались плодом поэтического вымысла: участие Пушкина в заседаниях такого рода представлялось невозможным. Однако в 1952 году М.В. Нечкина опубликовала показания на следствии декабриста Н.Н. Горсткина, который сообщил (надо, конечно, учесть вполне понятное в тактическом отношении стремление Горсткина принизить значение описываемых встреч): "Стали собираться сначала охотно, потом с трудом соберется человек десять, я был раза два-три у к<нязя> Ильи Долгорукого, который был, кажется, один из главных в то время. У него Пушкин читывал свои стихи, все восхищались остротой, рассказывали всякий вздор, читали, иные шептали, и все тут; общего разговора никогда нигде не бывало <...> бывал я на вечерах у Никиты Муравьева, тут встречал частенько лица, отнюдь не принадлежавшие обществу" ["Лит. наследство", 1952, т. 58, с. 158-159.] Если добавить, что названные в строфе Лунин и Якушкин – видные деятели декабристского движения – также были в эти годы знакомцами Пушкина (с Луниным он познакомился 19 ноября 1818 года во время проводов уезжавшего в Италию Батюшкова и так близко сошелся, что в 1820 году перед отъездом Лунина отрезал у него на память прядь волос; с Якушкиным Пушкина познакомил Чаадаев), картина декабристских связей Пушкина делается достаточно ясной. Однако она будет не совсем закончена, если мы не обратимся к еще одной стороне вопроса.
Самое интересное здание в Петроверигском переулке - это, пожалуй, дом №4. В начале XIX века усадьба, которая стояла по всей чётной стороне от Маросейки до поворота и спускалась к Б.Спасоглинищевскому переулку, принадлежала семье Ивана Петровича Тургенева (1752-1807). Это был известный масон (из ложи Н.Н.Трубецкого), общественный деятель, член новиковского Дружеского учёного общества. Когда Н.И.Новикова арестовали и поместили в Шлиссельбургскую крепость, Тургенев был выслан в родовое имение в Симбирскую губернию. С воцарением Павла I в 1796 г. он был возвращён в Москву и вскоре назначен на должность директора Московского университета, которую занимал до 1803 г. Четыре сына Ивана Петровича также хорошо известны в русской истории и культуре.
Старший - Андрей Иванович Тургенев (1781-1803) - известен как поэт и друг В.А.Жуковского. Вместе с ним он учился в благородном пансионе при Московском университете. По окончании курса, Тургенев поступил в московский архив Коллегии иностранных дел, но вскоре перешёл на службу в Санкт-Петербург к Н.Н. Новосильцеву , в комиссию составления законов. В 1802 г. был послан курьером в Вену, и вскоре по возращении оттуда скончался. Жуковский почтил память Тургенева прекрасными стихами, в послании к брату его Александру. Тургенев написал немного. Лучшее его стихотворение "Элегия" помещено в "Пантеоне Русской Поэзии" (1815, часть 4). Он был организатором так называемого "Дружественного литературного общества", которое объединило участников литературных кружков, ранее возникших среди воспитанников пансиона и университета. Кроме Тургенева и Жуковского участниками Общества были будущие профессор русской словесности Алексей Мерзляков, журналист и литератор Александр Войков (в его доме на Девичьем поле проходили их собрания), братья Андрей и Михаил Кайсаровы, Семён Родзянко.
Александр Иванович Тургенев (1785-1846) воспитывался в том же пансионе, потом изучал историко-политические науки в Геттингенском университете. Служил в министерстве юстиции, принимал участие в трудах комиссии составления законов, сопровождал императора Александра I за границу, в 1810 г. назначен директором департамента главного управления духовных дел иностранных исповеданий; соединял с этой должностью звания и помощника статс-секретаря в государственном совете, и старшего члена совета комиссии составления законов. Знаком он был со многими представителями науки и литературы тех лет - с Н.М.Карамзиным, И.И.Дмитриевым, М.М.Херасковым, П.А.Вяземским, входил в литературный кружок "Арзамас", принимал участие в судьбе К.Н.Батюшкова, Е.А.Баратынского, А.С.Пушкина. Тело последнего Александр Тургенев провожал в Святогорский монастырь. Много работая в иностранных архивах, он собрал ценные документы по древней России.
Два других сына пошли по тем же стопам и закончили сначала благородный пансион московского университета, а затем учились в Геттингене. Николай Иванович Тургенев (1789-1871) в 1812 г. поступил в Комиссию составления законов, а на следующий год назначен русским комиссаром Центрального административного департамента союзных правительств, во главе которого стоял барон Штейн. С 1816 г. он помощник статс-секретаря Государственного совета. С 1819 г., кроме того, управляющий 3-м отделением канцелярии Министерства финансов. То есть, как мы видим, занимал нормальные такие должности. Потом он вошёл в тайную организацию "Орден русских рыцарей" и в преддекабрьский "Союз благоденствия", целью которых было уничтожение самодержавия и крепостничества. В 1821 г. стал одним из организаторов и учредителей Северного общества, которое в декабре 1825 г. организовало знаменитое восстание в Петербурге. Однако с 1824 г. Николай Тургенев находился в заграничном отпуске и само восстание прошло без него. Он был привлечён по делу декабристов, но вернуться в Россию отказался. Власти осудили его заочно и приговорили 10 июля 1826 г. к вечной каторге. Тургенев остался политэмигрантом и до самой смерти жил сначала в Англии, а потом во Франции. В 1856 г. он обратился с прошением о прощении к императору Александру II и ему вернули право на чины и ордена, а детям его были дарованы все прежние права по происхождению. Умер он 1871 г. близ Парижа в своей вилле Vert Bois.
Самый младший сын И.П.Тургенева Сергей (1792-1827) известен менее своих братьев.... он тоже был дипломатом и убеждённым врагом деспотизма и крепостного права. Братьям Тургеневым посвятил свой роман советский писатель Анатолий Виноградов (1888-1946). Его "Повесть о братьях Тургеневых" вышла в свет в 1932 г.
Сверчок
постоянный участник
Сообщение: 610
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 28.10.07 13:20. Заголовок: Re:
Вот кое-какие конспективные мысли по поводу причин выступления на Сенатской 14 декабря.
Начну с Герцена и Аверченко. В "Былом и думах" большое место отведено Сперанскому. Когда ещё Александр Павлович не был императором, он дружил со Сперанским. Они жаждали конституционной монархии, а не абсолютной, и хотели разобраться в крепостном праве. Теперь же Аверченко. Не помню ,как называется этот рассказ, но суть его такова: Король увидел под стенами своего дворца Нищего и распорядился, чтобы тому подали. Распоряжение-указ Короля, пройдя по инстанциям (министры, исполнители, стражники), приобрёл противоположное значение, и Король с удивлением увидел, как Нищего выталкивают взашей от дворца. Возвращаемся к Сперанскому. Когда Александр Павлович стал Александром I, он через какое-то время удалил-сослал Сперанскому в город, где находится сейчас Сперанский "Нашего союза" - в Пермь. До этого Мих. Мих. (простите, Лепорелла) Сперанский вводил жизнь реформы, двигающие монархию к конституции. Наполеон просил Александра I "обменять" Сперанского на какое-нибудь королевство. Но 1812 году Сперанского всё-таки выслали. В общем, та же история, что и с Нищим. Власть властвует над властителями. Подобные метаморфозы произошли и с самим Михаилом Михайловичем. После смерти (или ухода) Александра I, Сперанский занимался "Сводом законов Российской империи", который печатал лицейский товарищ Пушкина - Михаил Яковлев. Но это уже другая история.
Но идём дальше, скоро я приближусь к т.н. "декабристам".
Теперь о Наполеоне. У меня долгое время было что-то из разряда "Глупых вопросов" - отношение Пушкина к Наполеону. С одной стороны - враг России. С другой - великий человек. Долго не мог прийти к нечто единому, и это оказалось верным: единого отношения у Пушкина нет. Наполеон напал на Россию и заслужил возмездие. Но Бонапарт сделал для истории то, что никто до него не делал: он стал Императором не по наследству крови, а по промыслу своего духа. То есть он показал всей Европе, что любой может стать Императором, и это признает даже сам Папа Римский. Такого до Наполеона - не было. Да, всходили на трон особы не царских кровей, но они были вынуждены доказывать своё королевское происхождение. Возникали Лже-Дмитрии, Лже, Лже, Лже... А Бонапарт не стал ничего доказывать: помазался на царство и - всё. Это помазание свернуло умы всем дворянствам в Европе, оно стало ощущать себя на уровне государя. Не все, не все, конечно, но наиболее внимательные. Нарушились вековые устои, которые привели к современной демократической тирании. В своё время, я, родившийся при царствовании Брежнева, считал, что оно так и будет всегда. Что он несменяем, как плита на кухне, на которой готовились семейные обеды. Когда же Брежнев умер, для меня это было откровением до хохота: оказывается, что устои - изменны. Видимо, подобного рода потрясение было и для дворян того времени, когда Наполеон стал императором. Но он сунулся в Россию. И, несмотря на симпатию к сей фигуре, те же дворяне встали на защиту своей деревни (O rus!). Был отставлен на время французский язык, и даже масонские службы непривычно шли на русском. И Пушкин попал в эпицентр этого возрождения русского Логоса и вырос вместе с ним.
После того, как русская армия разгромила французов и вошла в Париж, Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед. Пока она воевала, другие готовили раздел Европы. Естествено, что разочарование в обществе относительно Александра I не замедлило себя ждать. Русский дух, развернувшийся словно кундалини, не желал сворачиваться обратно в копчик. И эта энергия должна была куда-нибудь выплеснуться.
Заражённые свободой помазания на царство, возрождением, победой и поражением России - всё это вместе, а не раздельно, - разочарованием в реформах Сперанского, которые вылились в свою полную противоположность, масоны решили действовать. И когда Константин отказался, а Николай согласился, они вышли на Сенатскую. Скрытый текст
О масонах того времени поговорим чуть позже. Ага?
Пушкин впитал в себя - Свободу. Волность. И русский Логос. И именно последний не дал ему присоединиться.
Вот такие конспективные мысли о том смысловом поле, в котором обитали Пестель, Рылеев, Муравьёв, Тургеневы, Кюхельбекер, Пущин и многие другие. Но, мне кажется, Арина Родионовна скажет больше и интереснее меня. ))))))))).
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 640
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 28.10.07 18:21. Заголовок: Re:
Сверчок пишет:
цитата:
Видимо, подобного рода потрясение было и для дворян того времени, когда Наполеон стал императором. Но он сунулся в Россию. И, несмотря на симпатию к сей фигуре, те же дворяне встали на защиту своей деревни (O rus!). Был отставлен на время французский язык, и даже масонские службы непривычно шли на русском. И Пушкин попал в эпицентр этого возрождения русского Логоса и вырос вместе с ним.
После того, как русская армия разгромила французов и вошла в Париж, Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед.
В послании к государству Императора было отдельно написано о крестьянах: "Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от Бога!" То есть, надо понимать, что Наполеон мог издать закон об освобождении крестьянства, попытавшись тем самым подорвать устои партизанского движения. Но новоявленный император не пошёл на этот шаг, он показался ему недостойным. И все солдаты-освободители Европы после войны вернулись в то "прекрасное" состояние крепостничества, в котором пребывали до освобождения своей страны. У Н.Эйдельмана в книге "Апостол Сергей" приводится такой факт: когда маленьких Муравьевых-Апостолов увезли из Парижа после воцарения Наполеона, перед пересечением границы Российской Империи мать велела остановить коляску и сказала:"Дети, я должна сказать вам очень важную вещь. В России существует рабство". И, естественно, для многих просвещённых дворян, прошедших войну, отмена рабства была ожидаема... А тут "мзду от Бога"...
- Не Республика. Не Конституционная Монархия. Не Абсолютизм. Не ... Матриархат. Нет, Ваше Императорское... - ? - рабство-с ... молчу, молчу ... о, более никогда, никогда, никогда ... высечь ... всех нас высечь ... Благодетель ты наш ... родной ...
Отправлено: 29.10.07 11:36. Заголовок: "Манифест к русскому народу" (проект, найденный при обыске у Трубецкого):
Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние твое! В Манифесте Сената объявляется: 1. Уничтожение бывшего правления. 2. Учреждение временного до установления постоянного выборными. 3. Свободное тиснение и потому уничтожение цензуры. 4. Свободное отправление богослужения всем верам. 5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей. 6. Равенство всех сословий перед законом и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомство ближайших судов гражданских. 7. Объявление права всякому гражданину заниматься чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как-то: земля, дома в деревнях и городах. Заключать всякого рода условия между собою, тягаться с друг другом перед судом. 8. Сложение подушных податей и недоимок по оным. 9. Уничтожение монополий, как-то: на соль, на продажу горячего вина и проч[его] и потому учреждение свободного винокурения и добывание соли... и водки. 10. Уничтожение рекрутства и военных поселений. 11. Убавление срока службы военной для нижних чинов и определение оного последует по уравнении воинской повинности между всеми сословиями. 12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослуживших15 лет. 13. Учреждение волостных, уездных, губернских и областных правлений и порядка выборов членов сих правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначаемых. 14. Гласность судов. 15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские . Учреждает правление из 2-х или 3-х лиц, которому подчиняет все части высшего упрвления, то есть все министерства, Совет, комитет министров, армии, флот. Словом, всю верховную исполнительную власть, но отнюдь не законодательную и не судную. Для сей последней остается министерство, подчиненное временному правлению, но для суждения дел, не решенных в нижних инстанциях, остается департамент Сената уголовный и учреждается департамент гражданский, кои решают окончательно и члены коих останутся до учреждения постоянного правления. Временному правлению поручается приведение в исполнение: 1. Уравнение прав всех сословий. 2. Образование местных волостных, уездных, губернских и областных правлений. 3. Образование внутренней народной стражи. 4. Образование судной части с присяжными. 5. Уравнение рекрутской повинности между всеми сословиями. 6. Уничтожение постояннной армии. 7. Учреждение порядка избрания выборных в палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение. Скрытый текст
ЦГАОР СССР, Ф. 48, Д. 333, Л. 173, 173 ОБ. Опубликовано: Восстание декабристов. Материалы и документы, т. I. М.-Л., 1925, с. 107-108. - Приведено как Приложение в кн. А.В.Семёновой "Временное революционное правительство в планах декабристов. - М., Мысль, 1982. - 206 с., ил. - Тираж 45000. Там же (на обороте Обложки) приводится фотокопия проекта "Манифеста".
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 647
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 30.10.07 02:12. Заголовок: По моему скромному п..
По моему скромному пониманию, разницу между отношением Пушкина и некоторых декабристов к перемене строя очень точно "расшифровал" Давид Самойлов. Его стихотворение "Пестель, Поэт и Анна" я поместила в раздел "САМОЙЛОВ". Читайте все и поговорим! Пожалуйста!
Арина Родионовна, вам с Давидом Самойловичем большое спасибо, стихотворение, отличное само по себе, "в тему" - стопроцентно! Говорить, скажем, о таких декабристах как Пущин - не входит в мои (весьма, правда, непредсказуемые) планы: о хорошем, глубоком человеке с тяжёлой судьбой, друге Пушкина - можно прочитать наугад любую публикацию (хоть и в Инете), вранья не будет. Имеет смысл, на мой взгляд, "прояснить" проблемных, Пестеля - в первую очередь. И Вы как раз задаёте нужный тон своим безукоризненно звучащим камертоном. Спасибо.
Отправлено: 31.10.07 13:26. Заголовок: цесаревич и император Николай:
Среди посмертных стихов Тютчева имеется эпиграмма, посвященная памяти Николая I:
Не богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые, и злые, – Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей.
Не странен ли этот саркастический портрет императора в устах славянофила и монархиста Тютчева? Сам Николай полагал, что он служит идее истинного самодержавия, и эту его уверенность разделяли многие ревнители старого порядка. Но вот оказывается, что один из самых примечательных романтиков русской империи клеймит этого государя жестоко, не щадя вовсе его памяти. Этот царь, по мысли поэта, был каботэн и лжец; все дела его призрачны и пусты; он не служил "ни Богу, ни России"... Скрытый текст
А между тем надо признать, что вершиной петербургского периода русской истории – в смысле утверждения государственного абсолютизма – было царствование Николая I. Если этот самодержец не внушает никакого уважения одному из самых пламенных апологетов империи, то не явно ли, что сама императорская власть уже в первой четверти XIX века была на ущербе, что она была обречена на гибель? Объективные исторические условия определили ее неминуемое падение, а ее внутренняя опустошенность и бессодержательность были в полном соответствии с этим страшным концом. Кто же был Николай Павлович Романов? Был ли он, как надеялся Пушкин в I826 году, подобен его "пращуру" – Петру Великому – Как он, неутомим и тверд, / И памятью, как он, незлобен... - или он "служил лишь суете своей", как думал Тютчев, царедворец и дипломат, знавший прекрасно кулисы монархии? Ответить на этот вопрос возможно, вглядевшись пристально в лицо этого незаурядного государя. Сделать это, однако, не так легко, ибо Николай Павлович Романов не случайно любил посещать маскарады: это его пристрастие к личинам характерно для его биографии. В нем вовсе не было тех душевных сомнений, какие были свойственны его брату Александру, коего Пушкин за эти "противочувствия" назвал "арлекином", но однообразие своего бездушного деспотизма Николай Павлович умел рядить в разные наряды...
...Николай пристально следил за тем, что делалось в Париже. Разгром генералом Кавеньяком июльских баррикад пришелся ему по вкусу, и он не упустил случая передать усмирителю свой сочувственный примет. Провозглашение в декабре 1852 года Людовика-Наполеона Бонапарта императором французов не очень понравилось царю, но это все же было лучше, чем республика. Он как-то "полупризнал" нового императора. И это "полупризнание" оскорбило и раздражило самолюбивого Бонапарта. Все это подготовило почву для войны России с Европой. Поводом для этого конфликта явилось наше столкновение с Портой по вопросу о привилегиях православных в Палестине. Турки, чувствуя поддержку Англии и Франции, не соглашались на уступки. Николай, как известно, занял дунайские княжества восьмидесятитысячной армией, требуя исполнения договоров. Ему скоро пришлось убедиться, что у него нет в Европе ни единого союзника. Надо отдать ему справедливость, что у него явилась тогда смелая мысль провозгласить действительную независимость молдаво-валахов, сербов, болгар и греков. Поднять балканские народы, придать этому движению освободительный характер - это значило заручиться не только моральной поддержкой славян, но и обеспечить себе прочную военную базу. Но освободительное движение не сочеталось как-то с физиономией Николая Павловича Романова. "Карлик, трус беспримерный", по выражению поэта, граф Нессельроде объяснил царю неприличие его "революционного" замысла. Опять появились на сцене пресловутые "принципы легитимизма", и последняя возможность спасти свою честь была навсегда утрачена императором Николаем. Россия начала военные действия. Адмирал Нахимов уничтожил на Синопском рейде турецкую эскадру, но вслед за этим появились в Черном море английские и французские корабли. 1 марта Англия и Франция предъявили России ультиматум, требуя очищения дунайских княжеств. Николай обратился к Австрии и Пруссии, предлагая подписать протокол о нейтралитете. Известно, какой бесстыдный ответ был получен от правительств, им еще так недавно поощряемых в ущерб русским интересам. Русским войскам пришлось отступить за Прут. Театр военных действий благодаря французскому десанту был перенесен в Крым.
История Крымской кампании всем известна. 11 сентября 1854 года началась славная оборона Севастополя. Царь делался все мрачнее и мрачнее. В это время один из проницательных современников писал из Москвы: "Понятно, что сбились с пути и завязли, но когда началось это уклонение? С какой поры? Как стать опять на верный путь?" "Пока же ясно, для меня, по крайней мере, что мы стоим лишь на пороге всяких разочарований и унижений. Первая ставка нами проиграна - и проиграна безвозвратно... разве каким-либо чудом, которого мы не заслужили, избежим мы позорной сдачи и в то же время будем стараться убедить себя в том, что в конце концов и этот исход не хуже других, причем это убеждение будет навязываться силою тем, которые с ним не согласятся". П. А. Валуев, которого трудно заподозрить в политическом радикализме, характеризует тогдашнее наше положение, как нечто весьма безотрадное и жуткое:
"Давно ли мы покоились в самодовольном созерцании нашей славы и нашего могущества? Давно ли наши поэты внимали хвале, которую нам Семь морей немолчно плещут... Давно ли они пророчествовали, что нам Бог отдаст судьбу вселенной, Гром земли и глас небес... Что стало с нашими морями? Где громы земли и горняя благодать мысли и слова? Кого поражаем мы? Кто внимает нам? Наши корабли потоплены, сожжены или заперты в наших гаванях. Неприятельские флоты безнаказанно опустошают наши берега. Неприятельские армии безнаказанно попирают нашу землю..."
"Друзей и союзников у нас нет..."
"...В исполинской борьбе с половиной Европы нельзя было более скрывать под сению официальных самохвалений, в какой мере и в каких именно отраслях государственного могущества мы отстали от наших противников. Оказалось, что в нашем флоте не было тех именно судов, в сухопутной армии того именно оружия, которые требовались для уравнения боя; что состояние и вооружение наших береговых крепостей были неудовлетворительны; что у нас недоставало железных и даже шоссейных дорог..."
"Сверху блеск - внизу гниль..."
"Везде преобладает у нас стремление сеять добро силой. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказания".
"Везде противоположение правительства народу, казенного частному".
"Пренебрежение к каждому из нас в особенности и к человеческой личности вообще водворилось в законах..."
Декабристы повешены, отправлены в Сибирь, на каторгу; туда же пошел Достоевский и петрашевцы; независимая мысль задушена цензурой; так называемые "западники" преследуются как преступники... Но, может быть, иная участь постигла тех, кто принципиально защищал самодержавие? Может быть, свободны "славянофилы"? Увы! И эти единственные ревнители царской власти гонимы при Николае не менее прочих. В чем же дело? А в том, что и эти люди, устами Хомякова, сказали в глаза царю страшную правду о его казенной России:
В судах черна неправдой черной И игом рабства клеймена; Безбожной лести, лжи тлетворной, И лени мертвой и позорной И всякой мерзости полна.
И другой поэт-славянофил, Тютчев, писал в это время поводу тогдашних событий об императоре Николае: "Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека".
Английский флот появился перед Кронштадтом. Император Николай подолгу смотрел на него в телескоп из своего дворца в Александрии. В начале 1855 года император заболел. 18 февраля 1855 года он умер. Все почему-то решили, что он отравился. Трудно было представить себе, что этот гордый и самонадеянный человек может примириться с бесславной своей судьбой.
[из Г.И.Чулкова "Императоры: Психологические портреты. Николай Первый." (начало и окончание)]
Отправлено: 31.10.07 14:20. Заголовок: из "Записок" Николая I (Перевод с фр. Б.Е. Сыроечковского) [http://decemb.hobby.ru/index.shtml?mem]:
ТЕТРАДЬ 2-я (Л. 4-9) О наследии после императора Александра I В лето 1819 г. находился я в свою очередь с командуемою мной тогда 2-й гвардейской бригадой в лагере под Красным Селом. Пред выступлением из оного было моей бригаде линейное ученье, кончившееся малым маневром в присутствии императора. Государь был доволен и милостив до крайности. После ученья пожаловал он к жене моей обедать; за столом мы были только трое. Разговор во время обеда был самый дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту нашей спокойной будущности. Вот в коротких словах смысл сего достопамятного разговора.
Государь начал говорить, что он с радостию видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтоб уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство самое для него тяжелое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке Государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно об том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство!
Мы были поражены как громом. В слезах, в рыдании от сей ужасной неожиданной вести мы молчали! Наконец государь, видя, какое глубокое, терзающее впечатление слова его произвели, сжалился над нами и с ангельскую, ему одному свойственною ласкою начал нас успокаивать и утешать, начав с того, что минута сему ужасному для нас перевороту еще не настала и не так скоро настанет, что может быть лет десять еще до оной, но что мы должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной.
Тут я осмелился ему сказать, что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было – служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают.
Дружески отвечал мне он, что когда вступил на престол, он в том же был положении; что ему было тем еще труднее, что нашел дела в совершенном запущении от совершенного отсутствия всякого основного правила и порядка в ходе правительственных дел; ибо хотя при императрице Екатерине в последние годы порядку было мало, но все держалось еще привычками; но при восшествии на престол родителя нашего совершенное изменение прежнего вошло в правило: весь прежний порядок нарушился, не заменясь ничем. Что с восшествия на престол Государя по сей час много сделано к улучшению, и всему дано законное течение и что потому я найду все в порядке, который мне останется только удерживать.
Кончился сей разговор; государь уехал, но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот совершенное изображение нашего ужасного положения.
[more] С тех пор часто Государь в разговорах намекал нам про сей предмет, но не распространяясь более об оном; а мы всячески старались избегать оного. Матушка с 1822 г. начала нам про то же говорить, упоминая об каком-то акте, который будто бы братом Константином Павловичем был учинен для отречения в нашу пользу, и спрашивала, не показывал ли нам оный Государь. Весной 1825-го был здесь Принц Оранский; ему государь открыл свои намерения, и на друга моего сделали они то же ужасное впечатление. С пламенным сердцем старался он сперва на словах, потом письменно доказывать, сколько мысль отречения от правления могла быть пагубна для Империи; какой опасный пример подавала в наш железный век, где каждый шаг принимают предпочтительно с дурной стороны. Все было напрасно; милостиво, но твердо отверг государь все моления благороднейшей души! Наконец настала осень 1825 г., с нею – и отъезд Государя в Таганрог. 30 августа был я столь счастлив, что государь взял меня с собой в коляску, ехав и возвращаясь из Невского монастыря. Государь был пасмурен, но снисходителен до крайности. В тот же день я должен был ехать в Бобруйск на инспекцию; Государь меня предварил, что хотел нам приобресть и подарить Мятлеву дачу, но что просили цену несбыточную, и что он, по желанию нашему, жалует нам место близ Петергофа, где ныне дача жены моей Александрия. Обед был в новом дворце брата Михаила Павловича, который в тот же день был освящен. Здесь я простился навсегда с Государем, моим благодетелем, и с Императрицею Елисаветой Алексеевной.
Дабы сделать яснее то, что мне описать остается, нужно мне сперва обратиться к другому предмету. До 1818 г. не был я занят ничем; все мое знакомство с светом ограничивалось ежедневным ожиданием в переднях или секретарской комнате, где, подобно бирже, собирались ежедневно в 10 часов все генерал-адъютанты, флигель-адъютанты, гвардейские и приезжие генералы и другие знатные лица, имевшие допуск к Государю. В сем шумном собрании проходили мы час, иногда и более, доколь не призывался к Государю военный генерал-губернатор с комендантом и вслед за сим все генерал-адъютанты и адъютанты с рапортами и мы с ними, и представлялись фельдфебели и вестовые. От нечего делать вошло в привычку, что в сем собрании делались дела по гвардии, но большею частию время проходило в шутках и насмешках насчет ближнего; бывали и интриги. В то же время вся молодежь, адъютанты, а часто и офицеры ждали в коридорах, теряя время или употребляя оное для развлечения почти так же и не щадя начальников, ни правительство. Долго я видел и не понимал; сперьва родилось удивление, наконец, и я смеялся, потом начал замечать, многое видел, многое понял; многих узнал – и в редком обманулся. Время сие было потерей временно, но и драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался. Осенью 1818 г. Государю угодно было сделать мне милость, назначив командиром 2 бригады 1 гвардейской дивизии, т.е. Измайловским и Егерским полками. За несколько пред тем месяцев вступил я в управление Инженерною частию. Только что вступил я в командование бригады. Государь, Императрица и Матушка уехали в чужие края; тогда был конгресс в Ахене. Я остался с женой и сыном одни в России из всей семьи. Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата Благодетеля, оставлен был я один с пламенным усердием, но с совершенною неопытностию. Я начал знакомиться с своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю моего Государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила оной были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать, но взыскивал один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали или не хотели понимать. Корпусом начальствовал тогда генерал-адъютант Васильчиков; к нему я прибег, ибо ему поручен был как начальнику покойной матушкой. Часто изъяснял ему свое затруднение, он входил в мое положение, во многом соглашался и советами исправлял мои понятия. Но сего не доставало, чтоб поправить дело; даже решительно сказать можно – не зависело более от генерал-адъютанта Васильчикова исправить порядок службы, распущенный, испорченный до невероятности с самого 1814 г., когда, по возвращении из Франции, Гвардия осталась в продолжительное отсутствие государя под начальством графа Милорадовича. В сие-то время и без того уже расстроенный 3-годичным походом порядок совершенно разрушился; и к довершению всего дозволена была офицерам носка фраков. – Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу! Подчиненность исчезла и сохранялась едва только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день. В сем-то положении застал я и свою бригаду, хотя с малыми оттенками, ибо сие зависело и от большей или меньшей строгости начальников. По мере того как начинал я знакомиться со своими подчиненными и видить происходившее в прочих полках, я возымел мысль, что под сим, т.е. военным распутством, крылось что-то важнее; и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренно усердных и знающих; на добрых малых, но запущенных и оттого не знающих, и на решительно дурных, т.е. говорунов дерзких, ленивых и совершенно вредных; на сих-то последних налег я без милосердия и всячески старался оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь чрез все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние оказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми Государь возвратился из Ахена в конце года, и тогда в первый раз удостоился я доброго отзыва моего начальства и милостивого слова моего благодетеля, которого один благосклонный взгляд вселял бодрость и счастие. С новым усердием я принялся за дело, но продолжал видить то же округ себя, что меня изумляло и чему я тщетно искал причину.
ТЕТРАДЬ 3-я (Л. 10-23 об.) Надо было решиться – или оставаться мне в совершенном бездействии, отстранясь от всякого участия в делах, до коих, в строгом смысле службы, как говорится, мне дела не было, или участвовать в них и почти направлять тех людей, в руках коих, по званию их, власть находилась. В первом случае, соблюдая форму, по совести я бы грешил, попуская делам искажаться может быть безвозвратно, и тогда бы я заслужил в полной мере название эгоиста. Во втором случае – я жертвовал собою с убеждением быть полезным отечеству и тому, которому я присягнул. Я не усомнился, и влечение внутреннее решило мое поведение. Одно было трудно; я должен был скрывать настоящее положение дел от мнительности Матушки, от глаз окружающих, которых любопытство предугадывало истину. Но с твердым упованием на милость Божию я решился действовать, как сумею. Город казался тих; так, по крайней мере, уверял граф Милорадович, уверяли и те немногие, которые ко мне хаживали, ибо я не считал приличным показываться и почти не выходил из комнат. Но в то же время бунтовщики были уже в сильном движении, и непонятно, что никто сего не видел. Оболенский, бывший тогда адъютантом у генерала Бистрома, командовавшего всею пехотой Гвардии, один из злейших заговорщиков, ежедневно бывал во дворце, где тогда обычай был сбираться после развода в так называемой Конно-Гвардейской комнате. Там, в шуме сборища разных чинов офицеров и других, ежедневно приезжавших во дворец узнавать о здоровье Матушки, но еще более приезжавших за новостями, с жадностию Оболенский подхватывал все, что могло быть полезным к успеху заговора, и сообщал соумышленникам узнанное. Сборища их бывали у Рылеева. Другое лицо, изверг во всем смысле слова, Якубовский, в то же время умел хитростию своею и некоторою наружностию смельчака втереться в дом графа Милорадовича и, уловив доброе сердце графа, снискать даже некоторую его к себе доверенность. Чего Оболенский не успевал узнать во дворце, то Якубовский изведывал от графа, у которого, как говорится, часто сердце было на языке. Мы были в ожидании ответа Константина Павловича на присягу, и иные ожидали со страхом, другие – и я смело себя ставлю в число последних – со спокойным духом, что он велит. В сие время прибыл Михаил Павлович. Ему вручил Константин Павлович свой ответ в письме к Матушке и несколько слов ко мне. Первое движение всех – а справедливое нетерпение сие извиняло – было броситься во дворец; всякий спрашивал, присягнул ли Михаил Павлович. – Нет, – отвечали приехавшие с ним. Матушка заперлась с Михаилом
Отправлено: 31.10.07 14:28. Заголовок: а вот "объективный" взгляд Божерянова http://community.livejournal.com/russian_people/12890.html
Николай Павлович вступил на престол после смерти Императора Александра I, который не оставил после себя детей; право наследования престола принадлежало старшему после него брату, цесаревичу Константину Павловичу, который был также бездетен и во втором браке женат на графине Грудзинской, носившей титул светлейшей княгини Лович. По закону 1820 г., дети от такого брака «с лицом, не имеющим соответственного достоинства», лишены были права наследования. В 1823 году Константин Павлович решил отречься от престола, что было оформлено официальным письмо к государю. Александр I 16 августа 1823 г. дал манифест, в котором, принимая отречение брата Константина, назначил наследником престола следующего за ним брата Великого Князя Николая Павловича. Но Император Александр почему-то не пожелал огласить этого манифеста, а вручил его московскому архиепископу Филарету для секретного хранения в Московском Успенском соборе, а копии с манифеста, также секретно, были положены на хранение в Государственном Совете, Сенате и Синоде; причем на каждом пакете было написано: «хранить до моего востребования, а в случае моей кончины, раскрыть прежде всякого другого действия».
Об этом секретном манифесте, написанном для подданных, ничего не знал и Великий Князь Николай Павлович и если он думал когда-либо царствовать, то лишь на основании беглого разговора с ним Александра I в июле 1819 г. Император сообщил ему тогда за обедом, в присутствии лишь его супруги Александры Феодоровны, о том, что имеет в виду отречься от престола и поэтому смотрит на Великого Князя Николая, как на своего наследника, ибо и брат Константин решил не принимать престола.
«Мы сидели словно окаменелые, говорить Великая Княгиня Александра Феодоровна в своих «воспоминаниях», широко раскрыв глаза, и не были в состоянии произнести ни слова. Император продолжал: «Что же касается меня, то я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира. Европы теперь, более чем когда-либо, нуждается в Государях молодых, вполне обладающих энергией и силой, а я уже не тот, каким был прежде, и считаю долгом удалиться вовремя. Я думаю то же самое сделает и король прусский, передав свою власть Фрицу». Видя, что мы готовы разрыдаться, он постарался утешить нас, и в успокоение сказал нам, что это случится не тотчас, и, пожалуй, пройдет еще несколько лет прежде, чем будет приведен этот план в исполнение; затем он оставил нас одних. Можно себе представить, в каком мы были состоянии. Никогда ничего подобного не приходило мне в голову даже во сне. Нас точно громом поразило; будущее показалось нам мрачным и недоступным для счастья. Это была минута памятная в нашей жизни».
Желание Александра исполнилось, и Великий Князь Николай Павлович вступил на престол, оправдав слова поэта Жуковского, который на его рождение написал свое первое стихотворение, помещенное в 1796 г. в журнале Мартынова «Муза», говоря:
«Грозам ли древо всколебать, Корнями в Норде укрепленно? Для вечных отраслей рожденно – Дерзнуть ли громы устрашать?»
«Совершилось, говорил журнал «Славянин», Николай на троне! Монарх, которого рождением Великая Екатерина столь была обрадована, что сама на руках вынесла внука на балкон и показала народу, разделявшему радость царицы».
Известие о кончине Александра I было получено в Варшаве в 7 часов вечера 25 ноября 1825, где в то время находился Великий Князь Михаил Павлович. Он с братом своим Константином провел всю ночь в слезах и молитве, а 3 декабря прибыл в С.-Петербург, куда известие о смерти Александра дошло 27 ноября, во время молебствия о здравии Государя в Зимнем дворце. Великий Князь Николай Павлович тотчас присягнул Императору Константину и подписал присяжный лист, повелев привести к присяге все полки и команды.
Пока все это происходило, в Государственном Совете вскрыли пакет, содержащий волю Императора Александра, и после прений члены совета должны были признать значение совершившегося факт, вопреки их воле, почему также сами принесли присягу Константину Павловичу. То же самое сделал Сенат, разослав по России указ о приведении всех званий к присяге на верность подданства Императору Константину. 5 декабря Великий Князь Михаил Павлович уехал в Варшаву к Константину Павловичу, но, ознакомясь на станции Неннале с письмом брата, который сообщал Николаю, что принятое им решение непоколебимо, и он не только не приедет в Петербург, но удалится еще далее, если все не устроится согласно воле покойного Императора, остался здесь ожидать дальнейших повелений из Петербурга.
«14 декабря, как записано в формуляре Михаила Павловича, он прибыл к Зимнему дворцу, в самое время возникновения в Петербурге бунта; немедленно отправился, по Высочайшему приказанию, к л.-гв. Конной Артиллерии и привел к присяге офицеров оной, а потом, узнав о возмущении л.-гв. Московского полка, в то же время прибыл в казармы полка, где, застав еще часть его, не решавшуюся следовать данным приказаниям, присутствием своим ободрил офицеров и нижних чинов и, приведя полк к присяге, повел лично его на Адмиралтейскую площадь. Вслед за тем был послан Государем в лейб-гв. Семеновский полк, привел его и присоединился с ним к войскам, оставшимся верными Государю. Потом, под огнем бунтовщиков, несколько раз подвергаясь явной опасности, ходил к Гвардейскому Морскому Экипажу, находившемуся в рядах мятежников, чтобы увещаниями своими обратить их к верности престолу».
Бунтовщики долго не уступали увещаниям; петербургский генерал-губернатор граф Милорадович, участвовавший в ста сражениях, пал смертельно раненый. Начинало смеркаться. Император Николай, видя невозможность смирить непокорных, приказал сделать несколько картечных выстрелов из орудий, после чего мятежники рассеялись.
Назначенное утром в Зимнем дворце молебствие началось в половине седьмого. В тот же вечер Государь писал: «Дорогой Константин, ваша воля исполнена: я Император, но какою ценою, Боже мой! ценою крови моих подданных». В ту же ночь начались аресты и допросы руководителей мятежа. День 14 декабря оставил неизгладимое впечатление на Императора Николая I, отразясь и на характере всего царствования его. «Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне», говорил Николай Павлович французском послу графу Ла-Ферроне, вскоре после своего воцарения.
По окончании процесса декабристов, двор переехал в Москву для предстоявшей коронации, которая совершилась 22 августа. Приезд в Москву Константина Павловича, по замечанию Бенкендорфа, «был блестящим всенародным свидетельством о покорности его новому государю. Публика была в восторге, а дипломатический корпус прошел в удивление. Сановники окружали его знаками почтительнейшего благоговения». В день коронации образовано было министерство Императорского Двора, вверенное князю Петру Михаилу Волконскому.
В бытность Государя в Москве, был туда вызван А.С. Пушкин из села Михайловского и с этого времени поэт получил свободу, и, сверх того, Государь сказал Пушкину: «Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь – отныне я буду сам твоим цензором». Точно также потом «Ревизор» Н.В. Гоголя был разрешен к постановке на сцене самим Императором, который, просмотрев на сцену пьесу, заметил: «мне в ней больше всех досталось».
Император Николай и его советники из события 14 декабря сделали два вывода: во-первых, что необходимы реформы, в том числе крестьянская, а, во-вторых, если Императоры Павел I и Александр I высказались против дворянского преобладания, то теперь власть должна быть эмансипирована от этого преобладания. На основании этих двух выводов и определились черты нового правительства.
Став независимо от заподозренной дворянской среды, правительство пыталось создать себе опору в бюрократии и желало ограничить исключительность дворянских привилегий. Таковы были исходные пункты внутренней политики Императора Николая I, объясняющей все ее мероприятия. Вопрос о реформах обсуждался в закрытых комитетах. Первый «секретный комитет» был учрежден 6 декабря 1826 г. под председательством графа В.П. Кочубея, а главным деятелем в нем был М.М. Сперанский. В занятиях этого комитета дело крестьянское было поставлено на первый план. Комитет в 1830 г. выработал общий «закон о состояниях» (т.е. о сословиях), в котором проектировался ряд улучшений для крестьян. Вводился «лучший порядок в управлении крестьян казенных», с которыми предполагали впоследствии слить и помещичьих крестьян. Государственный Совет одобрил закон о состояниях, но опубликование его было отложено вследствие возмущения в Царстве Польском. В 1837 г., в связи с идеями этого комитета, было учреждено Министерство Государственных имуществ, созданное при участии графа П.Д. Киселева, для управления государственными крестьянами, число которых простиралось до 20 миллионов; организованы были округа, волости и сельские общества; для начального образования крестьянских детей устроено было до 3 тысяч сельских училищ, где число обучавшихся к 1855 г. превышало уже 170.000 чел. Со времени 1826 г. шесть раз Император Николай I учреждал комитеты по крестьянскому делу. Выяснилась желательность полного освобождения крестьян, но правительство не решалось нарушить право собственности дворян при отчуждении от них населенных земель. Поэтому был «открыт путь к переходному состоянию» и на этом вопрос остановился. В 1842 г. проведен был закон об обязанных крестьянах, который давал возможность самим помещикам ликвидировать крепостные отношения: они освобождали крестьян, снабжая их землею, и за нее получали с крестьян определенные повинности или оброк; освобожденные таким образом крестьяне и получали название обязанных. В Государственном Совете Император Николай, определяя свое отношение к крепостному праву, сказал, что крепостное право зло, но что «прикасаться к нему теперь было бы злом, еще более гибельным». На этом он и остановился, предоставив дарование свободы крестьянам своему наследнику.
В церковных вопросах при Николае Павловиче усилено было привлечение к православию инославных и состоялось воссоединение униатов в 1839 г., а также расширены были меры к искоренению раскола. Тогда же, в 1837 году был издан новый устав о пенсиях и единовременных пособиях для всех родов, как военной, так и гражданской службы, улучшивший положение отставных чиновников и их семейств. В финансовом управлении особые заботы прилагались к устройству государственного земельного кредита; важной мерой была также замена графом Канкриным ассигнаций кредитными билетами и учреждение фонда золотой и серебряной монеты для обеспечения размена кредиток на звонкую монету. Внешних займов было заключено на 102 мил. руб. Государственные доходы за 30 лет царствования возросли с 110 до 280 милл. р., расходы увеличились с 115 до 313 милл. р. Число фабрик и заводов вместо 5.300 достигло 10.000, а сумма акционерных капиталов возросла с 5 до 240 милл. руб. Для внешней торговли правительство придерживалось покровительственного таможенного тарифа; стоимость вывоза и привоза товаров и монеты, не достигавшая в 1826 г. ста миллионов рублей, превысила в 1856 г. 300 милл. рублей. При Николае I устроено было до 10 тысяч верст шоссейных дорог, около 1.000 верст железнодорожного пути (первая железная дорога от С.-Петербурга до Царского села была открыта в 1836 г., а до Москвы, начата в 1842 г. и окончена в 1851 г.). Электрического телеграфа было проведено 2.000 верст.
В области кодификации достигнут был большой успех, именно впервые со времени Петербургской реформы создан был кодекс. Дело это поручено было М.М. Сперанскому, который теперь, по желанию Императора Николая, избрал «исторический» путь определения законодательных норм. Он со своими помощниками («II отделение Собственной Его Величества канцелярии») собрал все акты со времени уложения 1649 г. до 1825 г. Получился огромный (более 40 томов) сборник, расположенного в хронологическом порядке, материала под названием «Полное Собрание Законов Российской Империи» (1830 г.). Из этого собрания были извлечены законоположения, не утратившие своей силы и имевшие еще применение в практике. Эти законоположения и составили, в 15-ти томах, «Свод Законов Российской Империи», действующий до сих пор. Эта работа Сперанского была исполнена весьма быстро и является одною из огромных заслуг его пред государством.
После смерти Императрицы Марии Феодоровны, супруги Пала I, в 1828 г. было учреждено IV отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. В состав вверенного этому отделению обширного ведомства Учреждений Императрицы Марии входили С.-Петербургский и Московский опекунские советы, сохранные и ссудные казны, а с 1841 г. сберегательная касса, на доходы от которых содержались многочисленные благотворительные заведения. В исходе царствования таковых было до 240 с 170 тысячами призреваемых и 23 тыс. учащихся. Император Николай I признавал организацию воспитания важнейшим государственным делом и учредил особый комитет «для сличения и уравнения уставов учебных заведений и определения курсов учения в оных» под председательством министра народного просвещения А.С. Шишкова. К бывшим учебным округам, по «Положению об учебных округах» 1835 г. – С.-Петербургскому, Московскому, Дерптскому, Харьковскому, Казанскому, Виленскому, Белорусскому и Одесскому, присоединены были округа Киевский (по открытии там в 1834 г. университета св. Владимира), Варшавский с 1839 г. и Кавказский с 1848 г. Тогда же был утвержден «Общий устав Императорских Российских университетов (1835 г.), под организацию которого не подошли только университеты: Дерптский и Александровский в Гельсингфорсе. Позже в уставе этом последовали изменения и ограничения, особенно после 1848 г., когда стеснения университетской жизни наиболее усилились. В 1850 г. было уничтожено в университетах преподавание философии и была прекращена посылка для научных занятий окончивших курс в университетах за границу, а повышение платы за учение и установление комплектов слушателей сильно понизило количество студентов. Так, в 1855 г. в 6 университетах, педагогическом и Лазаревском институтах и 4 лицеях числилось всего 4.300 учащихся. Расходы государственной казны по министерству народного просвещения в 1832 г. были 1.370.000 руб., а в 1854 г. – 2.845.000 руб., т.е. составляли менее 1/100 всех государственных расходов. Так создавалось отчуждение между правительственною властью и общественными группами, которые по образованию и сознательности патриотического чувства могли бы быть наиболее полезны для власти.
Обе силы и правительственная, и общественная сторонились одна от другой в чувствах взаимного недоверия. Лучшие представители общественной мысли как то: Хомяков, Киреевский, Аксаковы, Белинский, Герцен, Грановский, историк Соловьев и др. были подозреваемы и стеснены в своей литературной деятельности и личной жизни. «Лишенные доверия власти, говорит профессор С.Ф. Платонов, они не могли принести той пользы отечеству, на какую были способны. А власть, уединив себя от общества, должна была с течением времени испытать все неудобства такого положения. Пока в распоряжении Императора Николая I находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, Киселев), дело шло бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену их не являлось лиц, им равных по широте кругозора и теоретической подготовке. Общество таило в себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ Императора Александра II они вышли наружу. Но при Императоре Николае I к обществу не обращались и от него не брали ничего; канцелярии же давали только исполнителей-формалистов, далеких от действительной жизни». Сам Император сознавал это; недаром он говорил: «Россиею управляют столоначальники». Особое внимание Государем было обращено на военные учебные заведения, для которых в 1830 году было выработано «Общее положение и устав». При Николае Павловиче учреждены были военная и морская академии и открыто 11 новых корпусов. В управлении государством преобладал военный элемент, военные назначались на ответственные и даже главные должности во всех министерствах. В 1830 году были изданы постановления об образовании действующей армии; а в 1832 г. – рекрутский устав; в 1833 г. – преобразование пехоты, кавалерии и артиллерии; в 1836 г. – «Положение о военном министерстве».
В царствование Николая I были построены крепости: Новогеоргиевск, Ивангород, Александровская цитадель, Киев, Динабург и Бобруйск, значительно усилены Кронштадт и Севастополь и друг.; на все это издержано было 77 мил. руб. Состав армии с 980 тыс. (1832 г.) увеличен в 1853 г. до 1.350.000 чел., а военные расходы за то же время возросли с 51 до 83 мил. руб. Флот, состоявший из 75 судов при 70.000 матросах, доведен был до 300 парусных и 52 паровых судов с 100.000 чел; причем расходы морского министерства возросли с 8 до 18 мил. руб. В первый же год царствования Николая Павловича началась война с Персией, окончившаяся в 1828 г. Туркманчайским миром, по которому Россия приобрела Эриванскую и Нахичеванскую область. Война с Турцией открылась Наваринским бом (1827 г.), началась и закончилась в следующем году Андианопольским миром, по которому Греция получила независимость, а Россия удержала часть Бессарабии и на восточном театре войны крепости Анапу, Ахалцых, Ахалкалаки и Поти. В 1830–31 гг. вспыхнуло польское восстание, а 14 июля 1831 г. открылась в Петербурге холера и чернь, возбужденная нелепыми толками, столпилась на Сенной площади, бросилась на дом, в котором была устроена больница, разбила окна, выбросила мебель на улицу, изранила и выкинула больных. На другой день Император Николай I приехал на Сенную площадь, где собралось тысяч пять народу. Встав в коляске и обратясь к толпе, Государь сказал: «Вчера учинены были злодейства, общий порядок был нарушен; стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков, они вас подучают; ловите их, представляйте подозрительных начальству, но здесь учинено злодейство, здесь прогневили мы Бога, обратимся к церкви; на колени, и просите у Всемогущего прощения»! Вся площадь стала на колени, но несколько человек из толпы возвысили голос. Тогда Государь воскликнул: «До кого вы добираетесь, кого вы хотите, меня ли? Я никого не страшусь, вот я», – и с этими словами Николай Павлович показал на свою грудь. Раздались крики восторга и ура. Во все время царствования Николая I продолжалось завоевание Кавказа и усиливалось движение русских в среднюю Азию. В 1847 г. были устроены передовые укрепления на р. Сыр-Дарье и в Семиреченском крае; в 1853 г., после взятия Коканской крепости Акт-Мечеть (форт Перовский), занят был еще другой укрепленный пункт – Джулек. В 1854 году на реке Или возведено новое укрепление, названное Верным.
Французско-бельгийская революция в 1830 г. вызвала у Николая I намерение двинуть русские войска в Западную Европу для восстановления старого порядка, но этому помешало польское восстание. В 1832 г. Государь поддержал турецкого султана Махмуда II против мятежного египетского паши Махмед-Али; в 1847 г. Император разошелся с прусским королем, вынужденным дать Пруссии конституцию, и вступил в тесную дружбу с Австриею, которой помогал деньгами подавить конституционное движение в Италии, а когда началось венгерское восстание, решил двинуть свои войска против Венгрии. Русская армия в 120.000 человек вступила в пределы Австрии под предводительством Паскевича и мятеж был усмирен. Такая политика вызвала озлобление народов и правительств Европы. Когда Наполеон III провозгласил себя в 1852 г. императором, то Николай Павлович не назвал его своим братом, но лишь другом и оффициально именовал Луи Наполеон. Война, начавшись на Дунае и Кавказе, была перенесена в Крым, где союзники – Франция, Англия, Турция и Сардиния – желали захватить Севастополь, служивший базою для русского флота. Опасения, высказанные Императором Николаем относительно возможности высадки союзников в Крыму, были справедливы. Во время обратного движения войск из придунайских княжеств в главную квартиру князя Горчакова стали доходить положительные сведения о высадке в Крыму, подготовляемой союзниками в Варне. Участь, которая ожидала неукрепленный с сухого пути Севастополь, в случае подобной попытки, сильно тревожила князя Горчакова, в виду этих обстоятельств, он решился отправить в Крым опытного инженера подполковника Э.И. Тотлебена, лучшего ученика Шильдера. Мало того, князь Горчаков, не имея разрешения, двинул в Крым 16-ю пехотную дивизию. Император Николай оценил по достоинству это распоряжение и написал Горчакову: «Нельзя благоразумнее поступить, распорядясь, как ты это сделал». Союзники в числе более 62.000 человек, при 134 полевых и 74 осадных орудиях, высадились в Евпатории. Князь Меньшиков распорядился сосредоточить на Альманской позиции, имевшиеся в его распоряжении, 33.000 войск при 96 орудиях и хотел остановить дальнейшее вторжение союзников; но русским войскам пришлось отступить, и дорога в Севастополь была открыта неприятелю. Началась бессмертная Севастопольская эпопея, во время которой каждый, начиная от солдата и кончая адмиралом, исполнили долг верного слуги Государю и честного сына Отечества.
Рыцарская душа Императора Николая не могла примириться с полным крушением всех его политических идеалов; военные же неудачи глубоко потрясли могучий организм Императора. И Государь пал жертвою настойчивого осуществления усвоенных им преданий александровской политики последнего десятилетия правления Благословенного и сознательного уклонения от политической системы Екатерины II, которой он не сочувствовал. Геройская защита Севастополя продолжалась 350 дней, во время этой осады Николай Павлович скончался 19 февраля 1855 г.
Каждая победа наших войск приводила Императора Николая в неописанную радость, а когда стали получаться известия о наших поражениях, о гибели в Крыму сразу по несколько тысяч солдат, Государь до того падал духом, что плакал, как ребенок. Постоянные волнения с усиленными занятиями, длившимися по 17 часов в день, сильно и быстро сломили могучий организм Николая Павловича. Болезнь грипп, сильно свирепствовавший тогда в Петербурге, свел в могилу Императора. Первый приступ этой болезни Государь почувствовал 27 января. Несмотря на болезненное состояние и кашель, Николай Павлович простоял обедню в дворцовой церкви, отправился в манеж Инженерного замка на Михайловской площади, на смотр маршевых батальонов резервных полков л.-гв. Измайловского и л.-гв. Егерского, отправлявшихся в действующую армию. На просьбы и советы докторов Мандта и Карелля не выходит на воздух, Государь спросил их: – Если бы я был простой солдат, обратили бы вы внимание на мою болезнь? – Ваше Величество, – ответил Карелль, в нашей армии нет ни одного медика, который позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком положении, в каком вы находитесь, и при таком морозе (было 23 град.), мой долг требовать, чтобы вы отнюдь не выходили еще из комнаты. – Ты исполнил свой долг, – возразил Государь, – позволь же и мне исполнить мой. После этой поездки Государь почувствовал себя еще хуже, но, невзирая на то, на другой день снова поехал в Михайловский манеж для смотра двух других полков, уходивших также в Крым. Эта поездка была последней, так как болезнь стала быстро расти. Воспалительный процесс легкого и кровохаркание все усиливалось. Ночи Государь проводил без сна, а печальные известия, приходившие с театра войны, еще более усиливали жар больного и угнетали нравственно. Только 12 февраля, чувствуя себя уже бессильным, Николай Павлович перестал заниматься делами, передав их Наследнику Цесаревичу Александру Николаевичу. Ночь с 17 на 18 февраля была последней в жизни Монарха. Государь был в полном сознании, исповедался и приобщился Св. Тайн, благословил Императрицу и сказал подошедшему под благословение Наследнику Цесаревичу, осеняя его крестным знамением: Мне хотелось принять на себя все трудное, все тяжелое, оставить тебе царством мирное, устроенное и счастливое… Провидение сулило иначе… Затем Государь благословил всех присутствовавших, отсутствовавших благословлял поднятием руки при произнесении имени каждого. Простившись со всеми, Николай Павлович сам распорядился обо всем, как поступить с его прахом; похороны просил устроить сколь возможно проще, траур назначить самый краткий. В исходе двенадцатого часа Император попросил читать отходную молитву. Силы умирающего падали, слова молитвы замолкали, но взор его глаз все время не сходил с двух лиц – Императрицы и наследника Цесаревича, державших в руках своих холодевшие руки мужа и отца. Двадцать минут первого Император Николай Павлович скончался.
Народ не верил скорбной вести, до того она была неожиданна, так как, по желанию Николая Павловича, не выпускались бюллетени о его болезни, что дало повод к разным нелепым слухам. Говорили, что Государя отравили, и народ до того поверил этому, что доктор Мандт вынужден был тайком, в наемной карете, уехать из России.
Тело Императора Николая I, испустившего последний вздох на своей походной кровати, в рубашке, покрытое серой, заношенной солдатской шинелью, было перенесено в нижнюю залу Зимнего дворца, куда допускался народ для прощания.
Тело Императора Николая I из Зимнего дворца в Петропавловский собор было перевезено 24 февраля, а погребение совершено 5 марта в 11 час. утра.
В 1855 году, 27 августа, Севастополь был нами покинут после взятия Малахова кургана французами. 16 ноября 1855 г. русским сдался Карс. В начале 1856 г. были начаты переговоры в Париже о мире, законченные Парижским трактатом 18 марта 1856 г., по которому Россия потеряла владения на устьях Дуная (возвращены в 1878 г.), а Черное море было объявлено нейтральным и право иметь на нем флот России возвратила себе лишь в 1871 году.
Отправлено: 01.11.07 21:44. Заголовок: из Г.И.Чулкова "Императоры: Психологические портреты. Николай Первый."
Панегиристов царствования Николая было мало, больше было страстных хулителей, но незадолго до нашей большой революции были попытки справедливо и объективно выяснить ход законодательных работ эпохи и реальные последствия деятельности правительства грозного императора. Эти почтенные попытки не дали никаких результатов. Картина получается самая плачевная. В сущности, за тридцать лет царствования не было сделано ни одного значительного государственного дела, если не считать кодификации свода законов, исполнение коих, однако, ничем не было гарантировано.
Перед Николаем возник при начале его царствования прежде всего вопрос о крепостном праве. Этот вопрос на разные лады обсуждался в так называемом "комитете 6 декабря" и позднее в целом ряде комитетов, но правительство было бессильно что-либо сделать, потому что его судьба была слишком тесно связана с судьбой дворян-крепостников. Известно, как начал свою речь в Государственном совете Николай при освобождении крепостного вопроса: "Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было делом еще более гибельным".
По-видимому, записка Боровкова со сводкой политических мнений декабристов, лежавшая постоянно на столе Николая I, беспокоила монарха. Там сами дворяне, наиболее просвещенные и дальновидные, требовали отмены крепостного права, сознавая, что эта форма хозяйственных и правовых отношений стала безнадежно ветхой. Но Николай страшился коснуться крепостного права, потому что это могло раздражить помещиков, а ведь они – его слуги, как мужики – слуги этих помещиков. Даже старый проект о запрещении продажи крестьян без земли, занимавший правительство Александра I, пугал членов "комитета 6 декабря", ибо этот проект мог показаться "стеснением прав собственности".
Подобные реформы проводились правительством как-то по секрету, как будто оно боялось своих собственных мнений. Эта внутренняя конспирация государственных деятелей, возглавляемых самим Николаем, приобретала иногда опереточный характер. Так, например, учрежденный в 1839 году комитет по вопросу об изменении быта крепостных крестьян с целью отклонения всех подозрений и догадок назывался официально комитетом для уравнения земских повинностей в западных губерниях. Тайны иных комитетов соблюдались свято, и даже не все министры знали, чем какой комитет занимается. Когда понадобилось пригласить в "комитет 6 декабря" министра финансов, государь разрешил это сделать, но с тем, чтобы этот министр так и не знал, где собственно он заседает. Это было во вкусе брата Александра. Романовы были вообще большими конспираторами.
Историки, подводя итоги тому, что сделано было по крестьянскому вопросу в царствование Николая, приходят к выводу, что в сущности не было сделано ничего, если не считать нескольких ничтожных ограничений прав помещиков при продаже крестьян без земли. Историки утешают себя тем, что зато в правительстве "созрела мысль", что будущее освобождение крестьян должно совершиться с обязательным наделением крестьян землей. Но крестьяне были менее терпеливы, чем историки. Они даже не знали, что благодаря Киселеву "созрела мысль" о реформе. Зато они очень хорошо знали свой быт. Можно было бы составить длиннейший список тех жестоких расправ, какие применялись к этим нетерпеливым крестьянам. За отказ платить непосильный оброк помещикам мужики наказывались кнутом, плетьми, батогами, розгами, ссылались в Сибирь, заключались в тюрьмы и даже прогонялись сквозь строй через тысячу человек по нескольку раз. Такие расправы случались нередко. Не было губернии, где бы не волновались крестьяне. Иногда бунты напоминали времена Пугачевщины. Иные ненавистные помещики погибали от руки собственных крестьян.
В докладной записке генерал-адъютанта Кутузова, поданной государю после объезда этим генералом нескольких губерний во второй половине царствования, картина народной жизни представляется унылой. "При проезде моем, - пишет Кутузов, - по трем губерниям в самое лучшее время года при уборке сена и хлеба не было слышно ни одного голоса радости, не было видно ни одного движения, доказывающего довольство народное. Печать уныния и скорби отражается на всех лицах... Отпечаток этих чувств скорби так общ всем классам, следы бедности общественной так явны, неправда и угнетение везде и во всем так губительны для государства, что невольно рождается вопрос: неужели все это не доходит до престола вашего императорского величества?" Наивный вопрос впечатлительного генерал-адъютанта остался и для самого Николая и для нас риторическим вопросом. Николай не мог не знать того подавленного душевного состояния, в каком находилось общество после расправы с декабристами. Но он презирал это общество. Мужики для него всегда были "чернь", интеллигенция - "канальи-фрачники". Он полагал свою силу и внутренний смысл империи в ее устроении на военный лад. Мужиков надо сделать солдатами, дворян - господами офицерами. Тогда бесформенная, некрасивая, своевольная и опасная стихия подчинится точным нормам дисциплины. Государственность должна быть военной. Еще до декабрьского восстания, будучи великим князем, он заметил, что иные офицеры выезжали на учение во фраках, набросив сверху шинель. Он решил, что это начало революции, и, может быть, эта мысль имела свои основания.
Какова же была армия, по образу и подобию коей должна была строиться вся жизнь государства? Из отчета, например, действующей армии за 1835 год видно, что из двухсот тысяч человек умерло одиннадцать тысяч, т. е. каждый двадцатый, - процент чудовищный. Мемуарист николаевской эпохи пишет: "Для учения пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и т. п. Било солдат прежде всего их ближайшее начальство: унтер-офицеры и фельдфебеля, били также и офицеры..." "Большинство офицеров того времени тоже бывали биты дома и в школе, а потому били солдат из принципа и по убеждению, что иначе нельзя и что того требует порядок вещей и дисциплина". В этом был убежден и сам император. Он помнил шомпол своего воспитателя Ламздорфа и, по-видимому, склонен был думать, что ежели он, государь, подвергался побоям, то нет основания избегать их применения при воспитании и обучении простых смертных.
Другой мемуарист описывает расправу после бунта в военных поселениях 1832 года. "Приговоренных клали на "кобылу" поочереди. так что в то время, как одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей очереди. Первого положили из тех, которым было назначено 101 удар. Палач отошел шагов на пятнадцать от "кобылы", потом медленным шагом стал приближаться к наказываемому; кнут тащился между ног палача по снегу; когда палач подходил на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмахивал правой рукой кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар. Первые удары делались крест-накрест, с правого плеча по ребрам, под левый бок, и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза глубоко прорубил кожу, потому что после каждого удара он левой рукой смахивал с кнута полную горсть крови. При первых ударах обыкновенно слышен был у казненных глухой стон, который умолкал скоро; затем уже их рубили, как мясо. Во время самого дела, отсчитавши, например, ударов двадцать или тридцать, палач подходил к стоявшему на снегу полуштофу, наливал стакан водки, выпивал и опять принимался за работу. Все это делалось очень, очень медленно. При казни присутствовали священник и доктор. Когда наказываемый не издавал стона, никакого звука, не замечалось даже признаков жизни, тогда ему развязывали руки, и доктор давал ему нюхать спирт. Когда при этом находили, что человек еще жив, его опять привязывали к "кобыле" и продолжали наказывать. Под кнутом, сколько помню, ни один не умер. Помирали на второй или третий день после казни".
Шпицрутены были не менее страшны, чем кнут. Ежели человека прогоняли сквозь строй в тысячу человек три-четыре раза, смерть почти всегда была неминуема. Любопытно, что на одном рапорте, где граф Пален просил назначить смертную казнь нарушившим карантинные правила, Николай собственноручно написал: "Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить".
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 657
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 02.11.07 02:27. Заголовок: В общем, не очень пр..
В общем, не очень приятным человеком был самодержец! Может, декабристы были всё-таки правы, пытаясь не допустить его на престол? Хотя, судя по Конституции, сами бы они тоже наворопятили!
Отправлено: 02.11.07 10:57. Заголовок: Дело в том, что пыта..
Дело в том, что пытаясь не допустить на престол самодержца, они не могли предложить в замен ничего реально могущего его на этом престоле заменить. Все их конституционные фантазии на тот момент обернулись бы для России катастрофой. Да и на другой момент - тоже. В результате катастрофой все и кончилось... Сначала - для них а потом и для России.
Отправлено: 02.11.07 10:59. Заголовок: Когда трошки разгруж..
Когда трошки разгружусь - напишу в "Киеве" о Екатерине Раевской и сватовсве к оной Орлова, а заодно и об орловском декабризме, поскольку все это непосредственно связано и с Пушкиным, и с Южным, и с Северным обществами.
Отправлено: 02.11.07 13:16. Заголовок: из "Записок" Николая I (http://decemb.hobby.ru/index.shtml?memory/nikolus):
В то самое время, как я возвращался, провезли мимо меня в санях лишь только что пойманного Оболенского. Возвратясь к себе, я нашел его в той передней комнате, в которой теперь у наследника бильярд. Следив давно уже за подлыми поступками этого человека, я как будто предугадал его злые намерения и, признаюсь, с особенным удовольствием объявил ему, что не удивляюсь ничуть видеть его в теперешнем его положении пред собой, ибо давно его черную душу предугадывал. Лицо его имело зверское и подлое выражение, и общее презрение к нему сильно выражалось. Скоро после того пришли мне сказать, что в ту же комнату явился сам Александр Бестужев, прозвавшийся Марлинским. Мучимый совестью, он прибыл прямо во дворец на комендантский подъезд, в полной форме и щеголем одетый. Взошед в тогдашнюю знаменную комнату, он снял с себя саблю и, обошед весь дворец, явился вдруг к общему удивлению всех во множестве бывших в передней комнате. Я вышел в залу и велел его позвать; он с самым скромным и приличным выражением подошел ко мне и сказал: - Преступный Александр Бестужев приносит вашему величеству свою повинную голову. Я ему отвечал: – Радуюсь, что вашим благородным поступком вы даете мне возможность уменьшить вашу виновность; будьте откровенны в ваших ответах и тем докажите искренность вашего раскаяния. Скрытый текст
Много других преступников приведено в течение этого дня, и так как генералу Толю, по другим его обязанностям, не было времени продолжать допросы, то я заменил его генералом Левашовым, который с той минуты в течение всей зимы, с раннего утра до поздней ночи, безвыходно сим был занят и исполнял сию тяжелую во всех отношениях обязанность с примерным усердием, терпением и, прибавлю, отменною сметливостию, не отходя ни на минуту от данного мной направления, т.е. не искать виновных, но всякому давать возможность оправдаться. Входить во все подробности происходившего при сих допросах излишне. Упомяну только об порядке, как допросы производились; они любопытны. Всякое арестованное здесь ли, или привезенное сюда лицо доставлялось прямо на главную гауптвахту. Давалось о сем знать ко мне чрез генерала Левашова. Тогда же лицо приводили ко мне под конвоем. Дежурный флигель-адъютант доносил об том генералу Левашову, он мне, в котором бы часу ни было, даже во время обеда. Доколь жил я в комнатах, где теперь сын живет, допросы делались, как в первую ночь – в гостиной. Вводили арестанта дежурные флигель-адъютанты; в комнате никого не было, кроме генерала Левашова и меня. Всегда начиналось моим увещанием говорить сущую правду, ничего не прибавляя и не скрывая и зная вперед, что не ищут виновного, но желают искренно дать возможность оправдаться, но не усугублять своей виновности ложью или отпирательством. Так продолжалось с первого до последнего дня. Ежели лицо было важно по участию, я лично опрашивал; малозначащих оставлял генералу Левашову; в обоих случаях после словесного допроса генерал Левашов все записывал или давая часто им самим писать свои первоначальные признания. Когда таковые были готовы, генерал Левашов вновь меня призывал или входил ко мне, и, по прочтении допроса, я писал собственноручное повеление Санкт-Петербургской крепости коменданту генералу-адъютанту Сукину о принятии арестанта и каким образом его содержать – строго ли, или секретно, или простым арестом. Когда я перешел жить в Эрмитаж, допросы происходили в Итальянской большой зале, у печки, которая к стороне театра. Единообразие сих допросов особенного ничего не представляло: те же признания, те же обстоятельства, более или менее полные. Но было несколько весьма замечательных, об которых упомяну. Таковы были Каховского, Никиты Муравьева (из дальнейшего контекста следует, что Николай I перепутал Н. Муравьева с С. Муравьевым-Апостолом - Прим.), руководителя бунта Черниговского полка, Пестеля, Артамона Муравьева, Матвея Муравьева, брата Никиты, Сергея Волконского и Михаилы Орлова.
Каховский говорил смело, резко, положительно и совершенно откровенно. Причину заговора, относя к нестерпимым будто притеснениям и неправосудию, старался причиной им представлять покойного императора. Смоленский помещик, он в особенности вопил на меры, принятые там для устройства дороги по проселочному пути, по которому Государь и Императрица следовали в Таганрог, будто с неслыханными трудностями и разорением края исполненными. Но с тем вместе он был молодой человек, исполненный прямо любви к отечеству, но в самом преступном направлении. Никита Муравьев был образец закоснелого злодея. Одаренный необыкновенным умом, получивший отличное образование, но на заграничный лад, он был в своих мыслях дерзок и самонадеян до сумасшествия, но вместе скрытен и необыкновенно тверд. Тяжело раненный в голову, когда был взят с оружием в руках, его привезли закованного. Здесь сняли с него цепи и привели ко мне. Ослабленный от тяжкой раны и оков, он едва мог ходить. Знав его в Семеновском полку ловким офицером, я ему сказал, что мне тем тяжелее видеть старого товарища в таком горестном положении, что прежде его лично знал за офицера, которого покойный государь отличал, что теперь ему ясно должно быть, до какой степени он преступен, что – причиной несчастия многих невинных жертв, и увещал ничего не скрывать и не усугублять своей вины упорством. Он едва стоял; мы его посадили и начали допрашивать. С полной откровенностию он стал рассказывать весь план действий и связи свои. Когда он нее высказал, я ему отвечал: - Объясните мне, Муравьев, как вы, человек умный, образованный, могли хоть одну секунду до того забыться, чтоб считать ваше намерение сбыточным, а не тем, что есть - преступным злодейским сумасбродством? Он поник голову, ничего не отвечал, но качал головой с видом, что чувствует истину, но поздно. Когда допрос кончился, Левашов и я, мы должны были его поднять и нести под руки.
Пестель был также привезен в оковах; по особой важности его действий, его привезли и держали секретно. Сняв с него оковы, он приведен был вниз в Эрмитажную библиотеку. Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг. Артамон Муравьев был не что иное, как убийца, изверг без всяких других качеств, кроме дерзкого вызова на цареубийство. Подл в теперешнем положении, он валялся уменя в ногах, прося пощады! Напротив, Матвей Муравьев, сначала увлеченный братом, но потом в полном раскаянии уже некоторое время от всех отставший, из братской любви только спутник его во время бунта и вместе с ним взятый, благородством чувств, искренним глубоким раскаянием меня глубоко тронул. Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый; он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека.
Орлов жил в отставке в Москве. С большим умом, благородной наружностию, он имел привлекательный дар слова.Скрытый текст
Быв флигель-адъютантом при покойном Императоре, он им назначен был при сдаче Парижа для переговоров. Пользуясь долго особенным благорасположением покойного Государя, он принадлежал к числу тех людей, которых счастие избаловало, у которых глупая надменность затмевала ум, считав, что они рождены для преобразования России. Орлову менее всех должно было забыть, чем он был обязан своему Государю, но самолюбие заглушило в нем и тень благодарности и благородства чувств. Завлеченный самолюбием, он с непостижимым легкомыслием согласился быть и сделался главой заговора, хотя вначале не столь преступного, как впоследствии Когда же первоначальная цель общества начала исчезать и обратилась уже в совершенный замысел на все священное и цареубийство, Орлов объявил, что перестает быть членом общества, и, видимо, им более не был, хотя не прекращал связей знакомства с бывшими соумышленниками и постоянно следил и знал, что делалось у них. В Москве, женатый на дочери генерала Раевского, которого одно время был начальником штаба, Орлов жил в обществе как человек, привлекательный своим умом, нахальный и большой говорун. Когда пришло в Москву повеление к военному генерал-губернатору князю Голицыну об арестовании и присылке его в Петербург, никто верить не мог, чтобы он был причастен к открывшимся злодействам. Сам он, полагаясь на свой ум и в особенности увлеченный своим самонадеянием, полагал, что ему стоит будет сказать слово, чтоб снять с себя и тень участия в деле. Таким он явился. Быв с ним очень знаком, я его принял как старого товарища и сказал ему, посадив с собой, что мне очень больно видеть его у себя без шпаги, что, однако, участие его в заговоре нам вполне уже известно и вынудило его призвать к допросу, но не с тем, чтоб слепо верить уликам на него, но с душевным желанием, чтоб мог вполне оправдаться; что других я допрашивал, его же прошу как благородного человека, старого флигель-адъютанта покойного Императора сказать мне откровенно, что знает. Он слушал меня с язвительной улыбкой, как бы насмехаясь надо мной, и отвечал, что ничего не знает, ибо никакого заговора не знал, не слышал и потому к нему принадлежать не мог; но что ежели б и знал про него, то над ним бы смеялся как над глупостию. Все это было сказано с насмешливым тоном и выражением человека, слишком высоко стоящего, чтоб иначе отвечать как из снисхождения. Дав ему договорить, я сказал ему, что он, повидимому, странно ошибается насчет нашего обоюдного положения, что не он снисходит отвечать мне, а я снисхожу к нему, обращаясь не как с преступником, а как со старым товарищем, и кончил сими словами: - Прошу вас, Михаил Федорович, не заставьте меня изменить моего с вами обращения; отвечайте моему к вам доверию искренностию. Тут он рассмеялся еще язвительнее и сказал мне: - Разве общество под названием «Арзамас» хотите вы узнать? Я отвечал ему весьма хладнокровно: - До сих пор с вами говорил старый товарищ, теперь вам приказывает ваш Государь; отвечайте прямо, что вам известно. Он прежним тоном повторил: - Я уже сказал, что ничего не знаю и нечего мне рассказывать. Тогда я встал и сказал генералу Левашову: - Вы слышали? – Принимайтесь же за ваше дело, – и, обратясь к Орлову: – а между нами все кончено. С сим я ушел и более никогда его не видал.
Отправлено: 02.11.07 13:56. Заголовок: Осип Мандельштам - через столетие (1933) - и всё о том жё:
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина.
Имп. Николай I и вел. кн. А.Н. (использ. конный порт. Шмидта) На выезде с Конногвардейского бул. - по пути в Зимний - мимо Медного Всадника, Сената-Синода и Адмиралтейства. "Заключительные архитектурные штрихи в ансамбль соседней [к Исаакиевской] площади были внесены в 1840-х годах, когда возникла новая городская магистраль - Конногвардейский бульвар, связавший Сенатскую площадь с новой Благовещенской. Был заключен в трубу и засыпан Адмиралтейский канал: на его месте, в соответствии с проектным замыслом К.И.Росси, был устроен бульвар. Въезд ... был оформлен гранитными колоннами, ... [на которых] установили статуи Слав, созданных берлинским скульптором Х.Раухом." А.Л.Пунин "архитектура Петербурга середины XIX века" (Лениздат, 1990).
Как кони медленно ступают, Как мало в фонарях огня! Чужие люди, верно, знают, Куда везут они меня.
А я вверяюсь их заботе. Мне холодно, я спать хочу; Подбросило на повороте, Навстречу звездному лучу.
Горячей головы качанье И нежный лед руки чужой, И темных елей очертанья, Еще невиданные мной.
Очерк V. Важное назначение. Кончина императора Александра благословенного была началом моего политического бытия. Новый монарх назначил меня к производству столь важного государственного дела, которое наполнит занимательные страницы русской истории. Конечно, и прежде я был замечен в многочисленной толпе неутомимых тружеников гражданской службы; но без события, изумившего Россию, это замечание могло бы ограничиться обыкновенным уделом служащих без особенных связей, без знатного родства. В 1825 г. ноября 19-го в 10 ч. 52 мин. пополуночи великодушный государь победитель Наполеона, миротворец Европы, восстановитель законных династий испустил последнее дыхание. Великая душа его воспарила в горния в Таганроге, куда препровождал он больную свою супругу. Неисповедимы судьбы твои, господи! Благотворное влияние полуденного климата восстановляло мало-помалу здоровье изнеможенной императрицы Елизаветы, а здоровый государь подвергся болезни, продолжавшейся тринадцать дней, и кончил жизнь, драгоценную не только для России, но и для Европы. Печальное известие о кончине монарха привезено в С.Петербург 27-го ноября поутру в половине 12-го часа. Скоро распространилось оно по столице и разлило уныние. Неопределенное чувство страха закралось в сердца жителей; пролетела молва, что цесаревич Константин отказывается от престола, что великий князь Николай также не хочет принять бразды правления; носились несвязные толки о конституции и содрогалисъ благонамеренные. <...> Константин, пребывая тверд в намерении своем не принимать императорской короны, прислал формальное отречение 12-го декабря вечером, а 14-го назначена была присяга императору Николаю. В то же время получено из Таганрога донесение начальника главного штаба его величества барона Дибича (впоследствии граф и генерал-фельдмаршал) на имя императора Константина об открытии в войске тайного общества, замышляющего разрушить существующий образ правления. В этом донесении указаны и главные заговорщики, живущие в С.Петербурге. Военный министр Татищев, которому его величество 13-го декабря поутру читал это донесение, испрашивал соизволения арестовать указанных злоумышленников. «Нет! – сказал государь, – этого не делай. Не хочу, чтобы присяге предшествовали аресты! Подумай, какое дурное впечатление сделаем на всех?» «Но, – докладывал министр, – беспокойные заговорщики могут произвести беспорядки». «Пусть так! – прервал государь, – тогда и аресты никого не удивят; тогда не сочтут их несправедливостию и произволом». «Видя твердую волю и хладнокровную самоуверенность государя, – сказывал мне министр, – я не смел возражать, но сердце мое билось»... Я порывался взглянуть на место действия, но жена со слезами удержала меня, мне совестно было оставить семейство в такое смутное время. Просидев целый день дома (Я жил в Коломне, на набережной Фонтанки - А.Д Боровков) в страшных ожиданиях и предчувствиях, я не видал, однако, на улице никакого необычного движения; все было тихо. Наступил вечер, наступила ночь – все безмолвно. Около второго часа я лег в постель и утомленный душевными волнениями начинал засыпать, как громкий звон колокольчика у моих дверей разбудил меня. Вошедший в спальню мой человек сказал: «Фельдъегерь сейчас с ним же зовет к министру!» Хотя призывы к министру бывали весьма часты, однако поздний час и события того дня заставили меня невольно содрогнуться. Одевшись наскоро, я вышел к фельдъегерю и спросил: «Что нового?» «Слава богу! – отвечал он, – все кончили! Разогнали бунтовщиков, забрали зачинщиков, министр сейчас приехал из дворца и послал за вами». Скрытый текст
Чтобы не возить преступников по городу, комитет собирался для допросов по вечерам в Петропавловской крепости в комнатах, занимаемых комендантом. В первое там заседание 21-го декабря были спрошены: князь Трубецкой, Рылеев и Якубович. Ответы Трубецкого были уклончивы, Рылеева отрывисты, а Якубовича многословны, но не объясняли дела. Он старался увлечь более красноречием, нежели откровенностию. Так, стоя посреди залы в драгунском мундире с черною повязкою на лбу, прикрывавшею свежую рану, нанесенную ему горцем на Кавказе, он импровизировал довольно длинную речь и в заключение сказал: «Цель наша была благо отечества; нам не удалось – мы пали; но для устрашения грядущих смельчаков нужна жертва. Я молод, виден собою, известен в армии храбростию; так пусть меня расстреляют на площади подле памятника Петра Великого, где посрамился я нерешительностию... О! если бы я принял предложенное мне тогда начальство над собравшимся отрядом, то не так бы легко досталась победа противной стороне». Чтобы показать дух и направление замечательных злоумышленников, стремившихся к произведению переворота в правлении, я набросаю характеристику некоторых, основанную на их показаниях и на соображении моем с изустными их объяснениями при допросах.
Полковник князь Трубецкой. Надменный, тщеславный, малодушный, желавший действовать, но по робости и нерешительности ужасавшийся собственных предначертаний – вот Трубецкой. В шумных собраниях пред начатием мятежа в С.Петербурге он большею частию молчал и удалялся, однако единогласно избран диктатором, по-видимому для того, чтобы в главе восстания блистал княжеский титул знаменитого рода. Тщетно ожидали его соумышленники, собравшиеся на Петровскую площадь: отважный диктатор, бледный, растерянный, просидел в Главном штабе его величества, не решившись высунуть носу. Он сам себя признал виновником восстания и несчастной участи тех, кого вовлек в преступление своими поощрениями, прибавляя хвастливо, что если бы раз вошел в толпу мятежников, то мог бы сделаться истинным исчадием ада, каким-нибудь Робеспьером или Маратом. Судя по его характеру – сомнительно!
Полковник Пестель, глава Южного общества, сущий Робеспьер: умный, хитрый, просвещенный, жестокий, настойчивый, предприимчивый. Он беспрерывно и ревностно действовал в видах общества; он управлял самовластно не только южною думою, но имел решительное влияние и на северную. Он безусловно господствовал над своими членами, обворожал их обширными, разносторонними познаниями и увлекал силою слова к преступным его намерениям. Равнодушно по пальцам считал он число жертв импер<аторского> дома, обрекаемых им на умерщвление. Для произведения этого злодейства предполагал найти людей вне общества, которое после удачи, приобретя верховную власть, казнило бы их как неистовых злодеев и тем очистило бы себя в глазах света. Замысловатее не придумал бы и сам Макиавель! Если бы он успел достигнуть своей цели, то по всей вероятности не усомнился бы пожертвовать соумышленниками, которые могли бы затемнять его. Пестель сочинил «Русскую правду» в республиканском духе.
Подпоручик Рылеев. Рылеев в душе революционер, сильный характером, бескорыстный, нечестолюбивый, ловкий, ревностный, резкий на словах и на письме, как доказывают его сочинения. Он стремился к избранной им цели со всем увлечением; принимал многих членов, возбуждал к деятельности, писал возмутительные песни и вольнодумные стихотворения, взялся составить катехизис вольного человека. Накануне мятежа 14-го декабря он говорил Каховскому: «Любезный друг! Ты сир на сей земле, я знаю твое самоотвержение – убей царя!» Рылеев был пружиною возмущения; он воспламенял всех своим воображением и подкреплял настойчивостию, давал приказания и наставления, как не допускать солдат до присяги и как поступать на площади. Рылеев действовал не из личных видов, а по внутреннему убеждению и ожидаемой пользе для отечества, предполагая, что с переменою образа правления прекратятся беспорядки и злоупотребления, возмущавшие его душу.
Подполковник Сергей Муравьев-Апостол. Храбрый, решительный, нетерпеливый, готовый на все для исполнения данного обещания. Он беспрестанно возбуждал к начатию восстания, к убийству императора при Бобруйске в 1823 г., в Белой Церкви в 1824 г. и в Таганроге в 1825 г. Он поднял на мятеж Черниговский полк в Василькове. Когда близ деревни Королевки он с поборниками своими был окружен отрядом гусар и артиллерией, то защищался упорно, став впереди предводимых им бунтовщиков прямо против пушек Повергнутый на землю картечным ударом, он хладнокровно приказал опять посадить себя на лошадь и скомандовал «Вперед, братцы! на артиллерию!»
Подпоручик Бестужев-Рюмин. Восторженный, отчаянный, деятельный, пронырливый, вкрадчивый, способный увлекать и словом и энергией. Так, при совещаниях о истреблении императорского дома, вызываясь на совершение этого злодеяния, он восклицал «Надобно рассеять прах чтобы и следов не было!» Он торжественно проповедовал свободомыслие, читал наизусть вольнодумные сочинения, раздавал с них копии, составлял прокламации, говорил речи, возбуждая к преобразованию правления. Он отыскал общества соединенных славян и польское и открыл с ними сношение, направляя к своей цели. Бестужев-Рюмин, крепкий духом, отклонил от самоубийства Сергея и Матвея Муравьевых-Апостол, хотевших застрелиться, чтобы предупредить взятие их под стражу. «Нет! – кричал он, – надобно защищаться, надобно пустить в дело под готовленных нами поборников свободы! Дорого продадим мы честь и жизнь!» Бестужев достиг цели: восстание вспыхнуло; он взят под арест на поле сражения.
Капитан Никита Муравьев. Характера кроткого, нерешительного. Напитанный идеями немецкой школы, Муравьев только мечтал, рассуждал, но действовал слабо. Будучи в числе основателей общества, временно председателем южного, потом первым членом думы северного, он знал сокровенную цель, он знал о намерении истребить императорский дом и сам всегда страшился ужаснейшего исполнения. При перевороте он думал быть законодателем, усердно подготовлял конституцию в ограниченном монархическом духе, а при совещаниях не дерзал оспаривать ожесточенных, буйных республиканцев. В обращении с ними, особенно с Пестелем, он был холоден.
Поручик князь Оболенский. Дельный, основательный ум, твердый, решительный характер, неутомимая деятельность к достижению предположенной цели – вот свойства Оболенского. Он был в числе учредителей Северного общества и ревностным членом думы. Сочинения его в духе общества об обязанностях гражданина служили оселком для испытания к принятию в члены, смотря по впечатлению, какое производило оно на слушателя. Оболенский был самым усердным сподвижником предприятия и главным после Рылеева виновником мятежа в С.Петербурге. За неприбытием Трубецкого на место восстания, собравшиеся злоумышленники единогласно поставили его своим начальником. Так, свершить государственный переворот доставалось в удел поручику! Когда военный генерал-губернатор граф Милорадович приблизился к возмутившимся и начал их увещевать, Оболенский, опасаясь влияния знаменитого, храброго полководца, ранил его штыком в правый бок; он также ударил саблею полковника Стюрлера. Такие злодеяния не были однако плодом отчаянного неистовства; рукою его водил холодный расчет устранить препятствия в успехе предприятия.
Поручик Коховский [А.Д. Боровков писал фамилию П.Г. Каховского то через «а», то через «о». Правильное написание – Каховский. - С. Мироненко]. Неистовый, отчаянный, дерзкий, обреченный злоумышленниками на цареубийство. В собрании общества за два дня до мятежа он с запальчивостию кричал: «Ну! что ж, господа! еще нашелся человек, готовый жертвовать собою; мы готовы для цели общества убить кого угодно». В нетерпении своем Коховский накануне восстания говорил: «С этими филантропами ничего не сделаешь: тут просто надобно резать, да и только!» Неистовство Коховского проявлялось и в самом действии: во время мятежа он прогнал митрополита Серафима, подошедшего с крестом в руках увещевать заблудившихся; он пистолетными выстрелами убил графа Милорадовича, полковника Стюрлера и ранил свитского офицера. Коховский при допросах с дерзостию говорил, что если бы к их каре подъехал сам государь, то он выстрелил бы в него.
Полковник Артамон Муравьев. Вот другой неистовый только на словах, а не на деле. Суетное тщеславие и желание казаться решительным вовлекли его в общество; неоднократно твердил он о готовности лично посягнуть на цареубийство, с бешеною запальчивостию настаивал о неотложном ускорении возмущения, но когда оно проявилось в Василькове, к нему приехал Андреевич 2-й с приглашением присоединиться, Муравьев отвечал: «Уезжайте от меня ради бога! Я своего полка (Ахтырского гусарского) не поведу; действуйте там, как хотите, меня же оставьте и не губите; у меня семейство!»
Подполковник Поджио. Восприимчивый, пламенный поборник республиканского правления, неукротимый в словах и суждениях. Он твердил своим соумышленникам, что самый приступ для исполнения их цели должно начать истреблением всей царской фамилии; он уверял, что для блага общего готов всегда на собственную гибель. «Вот две мои руки, – восклицал он, – вы узнаете, что в такой-то день государь не существует!» Когда в доме его взяли Лихарева, Поджио сказал своему брату: «Друг мой! теперь я исполню роковое обещание; спасу вас от гонений; простись со мною, я тут же мертв паду – я присоединюсь к Муравьеву!» Но порыв его встретил преграду – он взят под стражу генералом Набелем.
Капитан Якубович. Красноречивый болтун, исполненный более хвастовства, нежели храбрости. Он членом общества не был, но цель знал вполне и пред мятежом участвовал в собраниях, говорил всегда с жаром в духе злоумышленников и воспламенял колеблющихся. Когда Рылеев приглашал Якубовича вступить в общество, он отвечал: «Я не люблю никаких тайных обществ; по мнению моему, один решительный человек лучше всех карбонаров и масонов. Я знаю с кем говорю и потому не буду опасаться. Я жестоко оскорблен царем! Вот приказ по гвардии о переводе меня в армию! Восемь лет ношу его при себе на груди; восемь лет жажду мщения!» Потом, сорвав со лба своего перевязку так, что показалась кровь, продолжал: «Рану можно было залечить и на Кавказе, но я не захотел и решил, хотя с гнилым черепом, добраться до оскорбителя. Наконец я здесь и уверен, что ему не ускользнуть от меня; тогда пользуйтесь случаем, делайте, что хотите, дурачьтесь досыта!» На совещании у Рылеева пред самым мятежом вскричал: «Для успеха надобно убить Николая, но я за это не берусь: из мщения я жаждал покуситься на жизнь Александра и умел бы исполнить, но хладнокровным убийцей быть не могу!» Поведение Якубовича 14-го декабря было двусмысленно: он был несколько времени на площади с мятежниками, потом на бульваре, где находился государь император, потом возвратился к ним парламентером от имени его величества.
Штабс-капитан Александр Бестужев. Умственные способности Бестужева известны любителям русского чтения; он занял почетное место в отечественной литературе как под родовым, так и принятым впоследствии прозванием Марлинского. Характер его пылкий, нравственность чистая, сердце доброе, воображение быстрое. «Язык, воображение, а не сердце, – говорил он, – вовлекли меня в общество», говорил правду; он не хотел только присовокупить дружбу с Рылеевым. Сначала Бестужев так был холоден, что Рылеев и Оболенский часто упрекали его и насмешливо повторяли: «Ты отдаешь все общество за густые эполеты и флигель-адъютантский аксельбант». После кончины императора Александра, когда разнесся слух, что цесаревич Константин отказывается от престола и что Польша с Литвою и Подолиею отойдут от России, неуместный патриотизм возмутил рассудок Бестужева; он стал на совещаниях повторять за другими, чтобы противиться присяге, увлечь своим примером полки и арестовать императорскую фамилию. Бестужев любил отпускать остроты; так, перешагнув однажды порог Рылеева кабинета, он сказал: «Я переступаю Рубикон, т. е. руби кого ни попало», но в душе совершенно не способен был к злодейству. На другой день после мятежа он сам явился во дворец для принесения повинной, изъявляя чистосердечное раскаяние. Всемилостивейший государь обещал возможную пощаду, если откроет всю правду. Бестужев дал слово и сдержал: еще до вопросов его в комитете он прислал в комитет исповедь своих действий, изложил цель и планы действий общества, не называя, однако, своих соумышленников. Царь также сдержал обещание: Бестужев, осужденный вечно на каторгу, переведен был в солдаты [Под «исповедью» А.А. Бестужева Боровков, по всей вероятности, подразумевал его письмо Николаю I, в котором декабрист представил картину состояния страны в годы движения декабристов и в общих чертах осветил историю тайных обществ в России - С. Мироненко].
Лейтенант Завалишин. Мечтатель до сумасбродства, мистик, коварный, гордый, беспокойный. Он показывал, что еще в детстве представлялись ему видения и откровения, побуждавшие стремиться к восстановлению истины и предвещавшие несчастный его конец. В бытность его в 1822 г. в Англии он замышлял сделать контрреволюцию в Испании. По прибытии в Калифорнию прельщенный богатством страны желал присоединить ее к России, рассеивал там мысли отложиться от Мексики и намеревался с этою целию основать там орден, в который вовлечь несколько значительных лиц тамошнего правления. По возвращении в Россию Завалишин уверял своих слушателей, что существует Вселенский орден восстановления, имеющий целью связь общую между народами, введение представительных или республиканских правлений с восстановлением прав каждого гражданина, сколь можно уравнительнее и ближе к естественным, что ветви этого ордена распространяются во всех государствах. Он уверял, что состоит в числе командоров, показывал символы – меч и кинжал. Он воспламенил молодых флотских офицеров и толкнул их в погибель. Увлеченный самонадеянностию, пишет он в своих показаниях, продолжал ходить в грязи, думая, что не замарается; самолюбие его находило пищу, он не устоял против ложной славы и поскользнулся, возмечтав о себе высоко, считая себя необходимым даже самому небу; так он из ангела невинности сделался преступником с злодейскими намерениями.
Подпоручик, Борисов 2-й. Основатель Общества соединенных славян, Борисов 2-й, воображения пылкого, характера твердого, готовый решиться на все для исполнения предположенной цели. С самых ранних лет он бредил об изменении правления в отечестве, любимая мечта его была республика. Еще бывши юнкером, он составил в 1818 году тайное общество, имевшее целию усовершенствование в науках и художествах, потом присоединил улучшение нравственности и очищение религии от предрассудков. Мало-помалу развивая между сочленами задушевные свои республиканские идеи, он преобразовал общество, приняв в основание республиканские начала философа Платона, написал устав, клятвенное обещание, большую часть правил и сделал разные девизы. Расширяя свои действия, он учредил в 1823 г. Общество соединенных славян с обширною целию соединить все славянские поколения федеральным союзом, в центре которого построить город, где помещались бы все депутаты и главное управление. В 1825 г. Борисов, видя, что общество его малочисленно и незначительно, охотно присоединил его к южному обществу для совокупного действия к достижению демократии.
Подполковник Батенков. Гордый, высокомерный, скрытный, с ясным и дельным умом, обработанным положительными науками. Он пользовался благосклонностию графа Сперанского, который обратил на него внимание, быв в Сибири генерал-губернатором, и поставил его правителем для Сибирского комитета, учрежденного в С.Петербурге. Гордость увлекла Батенкова в преступное общество: он жаждал сделаться лицом историческим, мечтал при перевороте играть важную роль и даже управлять государством, но видов своих никому не проявлял, запрятав их в тайнике своей головы. Искусно подстрекал он к восстанию; по получении известия о кончине императора, он провозглашал: «Постыдно этот день пропустить, не дав заметить, что и в России желают свободы!» В предварительных толках о мятеже он продолжал воспламенять ревность крамольников, давал им дельные советы и планы в их духе, но делом нисколько не участвовал; ни в полках, ни на площади не являлся: напротив, во время самого мятежа присягнул императору Николаю.
Подполковник барон Штенгель [Штейнгейль]. Просвещенный, умный, дельный, кроткий и честный. Несчастные обстоятельства и стесненное положение втолкнули его в общество: бывши отличным директором канцелярии московского военного генерал-губернатора, он подвергся наветам государю в противозаконном стяжании, был лишен службы и погружен с семейством в крайнюю нужду вопреки предположению о его богатстве. При перевороте Штенгель думал снова стать на ноги, ибо чувствовал, что во всяком образе правления он с достоинством мог бы исполнять почетную должность. В мятеже он не участвовал, да и не желал, чтобы начали; но когда соумышленники отправились на площадь, он пошел в свою комнату писать порученные ему манифест к народу и приказ к войскам.
«На 3 день после восстания на Сенатской площади был создан Следственный комитет, который выявил 579 причастных к заговору. Все они вошли в « Алфавит декабристов» , составленный для Николая I правителем дел комитета А. Д. Боровковым. Аресту подверглись 316 человек. Из них 121 были преданы Верховному уголовному суду, 10 - военному, 128 - переведены из гвардии в армию, высланы или переданы под надзор полиции, 34 - освобождены с оправдательными аттестациями, 21 - умерли во время следствия; остальные оставлены под подозрением.
На Сенатской площади погибло 1271 человек, в том числе 9 женщин, 19 детей и 903 черни. Осталось неизвестным количество убитых и раненых, спущенных полицейскими под лед реки Невы...
17 мая 1826 г. состоялось 1 заседание Верховного уголовного суда над декабристами. Вызываемые на него заключённые подтверждали добровольность дачи показаний и подлинность собственной подписи.Таким образом они признавались виновными, не догадываясь,что над ними свершился суд.
В состав суда входили 72 высших сановника: сенатороы, члены Государственного совета. Возглавлял его председатель Государственного совета П. В. Лопухин, чей сын тоже привлекался к следствию, но был освобождён с оправдательной атестацией.
Процессуальные вопросы разрабатывал М. М. Сперанский, которого заговорщики планировали ввести в новое правительство.
Заранее осведомлённые о пожеланиях императора, судьи принимали решения ему в угоду и намеренно ужесточали приговоры, чтобы он мог проявить милость. В обществе передавалась фраза, сказанная Николаем I маршалу Великобритании Веллингтону: "Я удивлю Европу своим милосердием".
Казнь пятерых декабристов 13 июля, во время которой даже ближайший помощник Николая 1 А. Х. Бенкендорф всё время оглядывался, ожидая гонца с отменой приговора, показала, какова царская " милость".
Среди 72 судей лишь один человек подал голос против смертной казни - Николай Семёнович Мордвинов...
После «смягчения» приговора суда Николаем I, смертной казни подверглось пятеро: К. Рылеев, П. Каховский, П. Пестель, С. Муравьев-Апостол, М. Бестужев-Рюмин.
Отправлено на вечную каторгу в Сибирь 27 декабристов, на 20 лет каторги с вечным поселением - 23, на каторгу от 2 до 15 лет и поселение - 38, на поселение - 14, разжалованы в солдаты и матросы - 12. Более 1700 солдат, выведенных на Сенатскую площадь, были переведены в район военных действий на Кавказ. Всех декабристов лишили чинов и дворянства.
В Могилеве и Белой Церкви приговоры Военных судебных комиссий были не менее суровыми в отношении Черниговского пехотного полка, который расформировали. 100 солдат наказали шпицрутенами, 1000 солдат перевели на Кавказ.»
Сфинксы диктующие - графу Льву Толстому его "Декабристов" (по версии Н.Н.Ге)
«Князь Евгений Петрович Оболенский (1796 - 1865 ) - поручик лейб-гвардии Финляндского полка, директор Северного общества. Он был главным координатором действий среди офицерства в период подготовки восстания в Петербурге. Ему принадлежало практическое воплощение замыслов и создание боевого механизма. Он работал для целей тайного общества 8 лет и за последние годы принял в него больше новых членов, чем кто-либо.
В критической ситуации остался верен себе и из трёх руководителей восстания - Трубецкого, Рылеева, Оболенского - до конца и с полным достоинством прошёл день 14 декабря. За час до разгрома восстания он был избран командующим войсками на площади вместо неявившегося Трубецкого. Но ничего уже сделать не смог - время было упущено. Один из членов Следственного комитета очень точно сказал о нём: "Деловитый, основательный ум, твёрдый решительный характер". А кроме того он был образованный, мягкий, благородный человек, любимец генерала Бистрома, у которого служил старшим адьютантом. Боевой генерал плакал, когда с Оболенского срывали мундир и ломали над головой шпагу во время гражданской казни.
Евгений Петрович происходил из древнего, но обедневшего рода, получил домашнее образование. В 1814 г. Оболенский по желанию отца поступил на службу в гвардейскую артиллерию юнкером, через три года в чине подпоручика переведён в лейб-гвардии Павловский полк, а в начале 1824 г. - поручиком в Финляндский полк.
В 1818 г. Е. П, Оболенский принят в Союз благоденствия, а в 1824 г. вел переговоры с Пестелем о воссоединении Северного и Южного обществ. Суд отнес Оболенского к 1 разряду и приговорил к смертной казни «отсечением головы», которая была заменена пожизненной каторгой, сокращенной до 20 лет с последующим поселением в Сибири. 21 июля 1825 года Оболенский с первой партией осужденных был отправлен на Благодатский рудник, потом переведен в Читу и Петровский завод. В 1839 году он вышел на поселение, где последним местом поселения был г. Ялуторовск Тобольской губернии. После амнистии в 1856 г. Е. П. Оболенский возвратился в Европейскую Россию и поселился в Калуге, где принимал деятельное участие в работе губернского комитета по созданию проекта освобождения крестьян. Умер в г. Калуге в возрасте 69 лет.»
Отправлено: 02.11.07 19:48. Заголовок: а начиналось всё - с Московского ун-та, "гогель-могеля" вольного Лицея и резвящегося "Арзамаса":
Международный исторический журнал. Архив: №15, май-июнь 2001. Аналитические исследования в исторической науке: Рудницкая Е.Л. У истоков русского либерализма: Александр Иванович Тургенев.
«Свой взгляд на значение труда Карамзина Тургенев высказал под впечатлением чтения Карамзиным отрывка из IV тома Истории, где речь шла о взятии Новгорода. Чтение состоялось в феврале 1816 года на собрании "Арзамаса". Карамзин впервые зa 16 лет приехал в Петербурга чтобы представить императору первые восемь томов своего труда. Чтение в "Арзамасе" не было случайным. Круг людей, основавших в 1815 г. "Арзамаское братство безвестных людей", в числе которых был и Александр Тургенев наряду с В.А.Жуковским, Д.Н. Блудовым, С.С.Уваровым, Д.В.Дашковым , стал кругом и Карамзина главным образом через деятельнейшего участника "Арзамаса" П.А.Вяземского. Последний видел в петербургском объединении прямое продолжение своего московского литературного кружка, а его устав, составленный Жуковским, был сколком с устава "Дружеского литературного общества", через которое прошли в юности и Жуковский и Тургенев. С Вяземским, утверждавшим культ Карамзина, Тургенева, начиная с 1812 года, и до конца жизни, связывала глубокая дружба, в основе которой была близость и человеческая и идейная.
Резвящийся "Арзамас" – элитная группировка молодых литераторов, с его шуткой и отрицанием авторитарности, предметом своего неотвязного осмеяния сделал шитковское "Общество любителей русской словесности", олицетворявшее консервативное начало в литературной жизни 1810-х годах. Ему противопоставлялась просветительская "французская" идеология, а в плане литературно-эстетическом – приверженность Карамзину.
Только что вернувшийся из-за границы Николай Тургенев, записывая в дневнике под 12 ноября 1816 г. о своей беседе в "Арзамасе" с Карамзиным, Блудовым и другими о положении в России, резюмирует: "Они..... желают цели, но не желают средств. Все отлагают на время".(46) На этом стоял и его старший брат, Александр Тургенев. Разность их позиций стала очевидной сразу! "Он (Н.И.Тургенев), – писал Александр Иванович брату Сергею, – возвратился сюда в цветущем состоянии здоровья и с либеральными идеями, которые желал бы немедленно употребить в пользу Отечества. Но над бедным Отечеством столько уж было операций всякого рода, особливо в последнее время, что новому оператору надобно бить еще осторожнее, ибо одно уже прикосновение к больному месту весьма чувствительно. К тому же надобно не только знать, где и что болит, но и иметь верное средство к облегчению или совершенному излечению болезни. Тщетные покушении только что могут растравить рану."(47) Перед нами первое развернутое политическое кредо Тургенева. Его смысл был скорректирован подготовленной Вяземским программой журнала, который должен был быть учрежденным при "Арзамасе''.
Сама идея журнала, горячо поддержанная А.И.Тургеневым и именно им заявленная на заседании "Арзамаса", возникли в результате изменения в расстановке сил в этом общественно-литературном объединении, после вступления в него в 1817 г. участников тайных обществ Н.И.Тургенева, М.Ф.Орлова, Н.М.Муравьева, стремившихся придать ему политический и действенный характер. Программа Вяземского исходила из идеи прогресса, как неудержимого движения народов к просвещению, и убеждения о первенствующей роли верховной власти в обеспечении и осуществлении этого движения, хотя условие его успеха обусловливается опорой на общественные силы, но акцент делается на реформаторские действия правительства.(48)» Скрытый текст
«Такое понимание "средств'', было далеко от "оперативного" вмешательства, отвергаемого Александром Тургеневыми. Вместе с тем, и кредо Тургенева, и Программа Вяземского фиксируют становление общественного либерализме. Это был уже не дворянский либерализм XVIII века, с его ярко сословной окраской, утверждавший "привилегии развитого дворянства,'' как, например, тот, который представал в лице В.Н.Татищева. Идущее от Радищева сочетание принципа свободы с принципом гражданского равенства, одним из главных практических требований которого было отмена крепостного права, становится приоритетным в русском либерализме.(49) Не сиюминутное преобразование политической системы ("Бог даст" доживем ''до русской возможной конституции"), а освобождение от позорного рабства - вот неотложная задача, которая стоит перед русским обществом''. В этом полностью сошлись и умеренный арзамасец Александр Тургенев, и его радикально настроенный брат Николай, для которого, по его словам, дело освобождения крестьян было "всегда важнейшим". И тогда, вскоре по приезде в Россию, он "привел в действо либерализм свой; уничтожил барщину и посадил на оброк мужиков наших", то по убеждению Александpa Ивановича, поступил справедливо"50.
Между тем, сам Вяземский, благодаря энергичной поддержке А.И.Тургенева, получает назначение в канцелярию комиссара императора в Польше Н.Н.Новосильцова Он надеялся найти здесь применение своих сил, участвуя в реализации реформаторских замыслов Александра 1, намеревавшегося распространить на Россию конституционные учреждения, дарованные Польше. Тургенев разделял надежды и сомнения Вяземского на такую возможность. Однако приоритет оставался за крестьянским вопросом. Все три брата Тургеневы стали главными двигателями в реализации замысла Вяземского о создании Общества для подготовки проекта отмены крепостного права. В мае 1820 года была подготовлена и подана императору записка, подписанная гр. М.С.Воровцовым, кн. А.С.Меншиковым, гр. С.С.Потоцким, Н.И.Тургеневым и П.А.Вяземским с просьбой разрешить создать "под руководством управляющего министерства внутренних дел" "общество с целью освобождения крестьян"(51). Сообщая об этом брату Сергею, Александр Иванович писал; "Мы предлагаем частное постепенное освобождение, которое бы не только подготовило всеобщее, но и повлекло к оному необходимою силою вещей, la force des choses. Попытки и покушения наши не совсем останутся тщетными, и если не пойдут по нашим следам, которых мы протоптать не успели, то не устрашатся первого опыта."(52)
Александр I, сначала благосклонно принявший предложение, должен был уступить яростному противодействию представителей реакционной части высшей бюрократии, и оно было отклонено. Но братья Тургеневы не оставляли усилий по будированию крестьянского вопроса. В декабре того же 1820 г. на заседании Государственного Совета обсуждался подготовленный Н.И. и А.И. Тургеневыми и подписанный последним, как членом Совета Комиссии составления законов, проект ограничения крепостного права – запрещение продажи крестьян без эемли. Он не сомневался, как это и произошло, что "большинство голосов будет не в нашу пользу". Он противопоставляет противников послабления крепостного права "благим намерениям высшего правительства". Проект был отклонен Государственным Советом.(53) Несмотря на это, пользу постановки крестьянского вопроса на высшем государственном уровне Тургенев видел в общественном резонансе. В личном плане - "умолять соотчичей отречься от рабства" - долг чести делу гражданской свободы: "... имя наше спасется в летописях либерализма".54
В этих словах, как и в отклике на перевод Николаем Тургеневым крестьян их имения с барщины на оброк – в этом "наша польза", имея ввиду нравственный аспект поступка, – был сочленен идейный смысл деятельности Александра Тургенева и как государственного чиновника, и как участника идейного движения времени. Тургенев сам это отчетливо сознавал. Так, имея ввиду свою речь, произнесенную в Таврическом дворце на заседании Библейского общества, (поэт М.Дмитриев считал ее "прекрасным произведением искусного оратора"), он писал: в ней "вылились" "пассажи арзамасские" "о свободе и о рабстве, которого христианская религия яе терпит и везде истребляет"55. Чиновник до религиозному ведомству и член "Арзамаса" привержены одной и той же идее В этом ответ на поставленный Пыпиным вопрос о сочетании служебного и общественного поприща Тургенева В его государственной службе несомненно преломились воспринятые в юности мотивы старого масонского ю^тивма (?), европейское образование и либеральные устремления передовой русской общественности первой четверти XIX века. Дом братьев Тургеневых, живших с 1821 г в Петербурге в одной квартире, инициировавших общественный нажим для приступа правительства к отмене крепостного права, как бы зримо олицетворяя переплетение разных векторов либерализма – правительственного, общественного до наиболее радикального: Николай Иванович – член Северного общества декабристов.
Один из выразительных штрихов приобщенности А.Тургенева к либеральному движению времени – его деятельнейшая роль в распространении стихотворения Вяземского "Негодование"(188(?)1 г.) – вершинное в его политической лирике: оно проникнуто резким отрицанием русской действительности и демократической устремленностью. Идейная близость своего стихотворения о радикальным вектором русской общественной мысли ясно осознавалась самим Вяземским: "Угодил ли своим Нетерпением" Николаю Ивановичу? - спрашивает он А.Тургенева – Пусть возьмет один список с собою в diligance и читает его по дороге Только не доехать бы ему таким образам от Петербурге до Москвы и далее, как Радищеву"(56). Именно А.Тургеневу доверил Вяземский распространение своего стихотворения, и благодаря ему оно получило общественный резонанс.(57)
Демократизм самого Тургенева был проникнут чувством сострадания к народу. Так, проблема рекрутских наборов воспринималась им как глубоко личная: Не могу думать без болезни о сем всеобщем бедствии. Я точно стражду, как бы поразило меня личное несчастье... Я хлопотал о спасении одного рекрута, который оставил кучу детей, а теперь осиротеют другие" Он видит при этом и пагубность рекрутства для экономического развития страны: "Крестьянская наша промышленность никогда не оживится, пока предприимчивость будет замерзать от неизвестности будущего"58.
Демократическим настроем окрашено восприятие Тургеневым восстания Семеновского полка, описанного им cpaзy же вслед за событием, 20 октября 1820 г. в письме к Вяземскому в Варшаву. Обращекиую к нему просьбу передать все это Новосильцеву и вел.кн. Константинну Павловичу он связывает со своей надеждой повлиять на позицию, которую займет власть по отношению к возмутившимся солдатам Сострадай о сих людях", он противопоставляет безздушию "так называемой политики"строгую справедливость" признание нравственного права выступления семеновцев, не нарушавших дисциплины, законного правопорядка - "они прежде по команде просили" В суждениях Тургенева о современной России очевидна приверженность "конституционному порядку","зелень" которого "везде пробивается.. Она выживает гниль самовластия и в самой закоснелой почве". Он уподобляет конституционализм, по его значимости для человечества, появлению христианства и уповает, чтобы в России, хотя бы "дети наши дожили до этих дней".59
Тургенев сочувствует, как и декабристы, Ипсиланти, восставшему греческому народу, с надеждой взирает на начавшуюся революцию в Пьемонте. Однако, в России, считал он, "только положительным образом можно действовать и это положительное - отрицательно. Мешать злу - есть у нас одно средство делать добро"60. То есть, бороться со "злом", не уничтожая его причины. Трагическая несоизмеримость сил "зла" и "добра" не оправдывает, убежден Тургенев, бездействия. Его личный императив; "действовать, то есть говорить и писать, что думаю и чувствую..."61 Это была не фраза, а жизненный принцип, которому он следовал неукоснительно, поражая современников неизбывностью своих усилий оказать поддержку каждому нуждающемуся в ней: от рекрута, крепостного интеллигента, до светил русской литературы. "Он был виртуозом и неутомимым труженником в круге добра"- писал об Александре Тургеневе Вяземский.62
Реакционная доминанта, определившая политический курс последних лет царствования Александра 1,переломила жизнь Тургенева. Отход от идеи евангелического государства положил конец фактическому существованию Библейского общества (окончательно было закрыто Николаем 1 в 1826 г.). Закончило свои дни и "соединенное министерство". Тургенев был далеко не адептом князя Голицына и его политики в области просвещения; добрые с ним отношения "не мешали... а еще более побуждали огорчаться тем, что он часто по части просвещения делает".63 Тургенев о гордостью говорил, что и "на Фонтанке" остался чистым арзамасцем", сражаясь с открывшим поход на "вольномыслие", и лично на него, обскурантом, ректором Казанского университета. С особой очевидностью это выявилось в связи с польским восстанием. Тургеневу был близок взгляд Вяземского, которой видел в разделе Польши "переворот", грех политики. нельзя избегнуть роковых следствий преступлении". Не разделяя его убеждение о тормозящей роли России "в движении народов к постепенному усовершенствованию нравственному и политическому Мы вне возрождающейся Европы, а между тем тяготеем на ней"64. Рассказывая брату о московских баталиях вокруг Польши, Александр Иванович писал: "....Вяземский очень гонял его (Пушкина - Е.Р.) в Москве за Польшу...Как поэт думая, что без патриотизма как он его понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходитъ из своего варварства Стихи его "Клеветникам России" доказывают, как он сей вопрос понимает"65.
Тургенев разделяет и неоднократно высказанную Вяземским мысль, что действия России в Польше "откинут нас на 60 лет от просвещения Европейского".66 Именно понимание, или непонимание данного обстоятельства определяло позицию каждой из спорящих сторон Тургенев убежден, что "просвещение европейское, которое каким-то чутьем у нас ненавидят, - великое, важнейшее дело: ясное доказательство сему - Жуковский и Пушкин. Последний все постиг, кроме этого"67. Не касаясь здесь вопроса, насколько адекватно мнение Тургенева истинному отношению Пушкина к европейскому просвещению и его значению для России, необходимо сказать, что проблема эта для самого Тургенева была кардинальной.
М.И.Гиллельсон, специально занимавшийся темой "Пушкин и Тургенев",- говорит об их стремительном сближения в последние годы жизни поэта: Они буквально не могут обойтись друг без друга, встречаясь по несколько раз на день".68 Одним из связующих моментов были археографический разыскания Тургенева, столь ценные для Пушкина, погруженного в эти годы и русскую историю. Именно ему 15 декабря 1836г. он читает датированное 19 октября этого года, но так и не отправленное письмо ж Чаадаеву. Нетерпимости и отрицанию в отношении и России, ее прошлому Пушкин противопоставляет историзм, идущий не от провиденциальной заданности, а от исторической данности. Пушкин видел историю такой, какова она есть, какой, как писал он Чаадаеву, "вам Бог ее дал"69. Такое восприятие русской истории было глубоко родственно Тургеневу. В записи 1835 года, открывающей один из его дневниковых фолиантов, он говорит о "деле отечественной истории, как главном интересе своей жизни, о намерении посвятить себя ее научному воссозданию: "...весь принадлежу России и все время, все способности посвящены ее "истории"70. Его исторические дознания, вкус к истории и широта взгляда сыграли не последнюю роль, в том, что именно Александру Тургеневу адресованы письма Чаадаева 1838 года, как бы продолжающие их московские споры. Они развивали и углубляли идеи его "философических писем"', его историософского видения судеб России. Интеллектуальная близость соединяла Тургенева и с Пушкиным, и с Чаадаевым.»
Отправлено: 04.11.07 11:06. Заголовок: Андреев А.Ю. К истокам формиров. преддекабрист. организаций: будущие декабристы в Моск университете
[Статья опубликована в «Вестнике МГУ. Серия История», 1997. №1.]
«Мы - дети 1812 года», - в этой фразе декабриста М.И. Муравьева-Апостола историки справедливо видят не только указание на решающее значение, которое оказала Отечественная война на формирование идейной программы движения декабристов, но и свидетельство большой организационной роли походов 1812-1815 гг. в складывании первых тайных обществ. Действительно, ранние декабристские организации возникли из нескольких офицерских кружков, внутри которых царила несокрушимая дружба, единство мыслей и полное взаимопонимание, закаленные общими радостями и невзгодами, пережитыми за время Отечественной войны. Поэтому историю преддекабристских организаций, таких как «Священная артель» или артель офицеров Семеновского полка, обычно ведут с момента возвращения русской армии из заграничных походов. Между тем, замечательный факт, на который до сих пор обращалось недостаточно внимания, состоит в том, что по крайней мере некоторые из дружеских объединений молодых офицеров, бок о бок прошедших всю наполеоновскую кампанию, сложились до войны, в период их учебы перед поступлением на службу. Особенно много таких дружеских связей можно найти между будущими декабристами, жившими в допожарной Москве и учившимися в крупнейшем российском высшем заведении того времени – Московском университете. Их исследованию в свете того влияния, которое могли оказать юношеские знакомства декабристов на формирование и состав преддекабристких организаций, и посвящена эта работа.
Биографические данные, относящиеся к личным взаимоотношениям деятелей декабристского движения, собраны в нашей историографии крайне неравномерно. Насколько, к примеру, общеизвестным в отечественной исторический литературе, стал факт лицейской дружбы В.Д. Вольховского, И.И. Пущина и В.К. Кюхельбекера и их влияния на судьбу Пушкина (вплоть до возможного, но случайно не осуществившегося участия поэта в событиях на Сенатской площади), настолько неразработанной остается тема дружеских связей декабристов, учившихся в Московском университете и университетском благородном пансионе, где за период до 1812 г. воспитывалось не трое, как в Лицее, а девятнадцать будущих членов тайных обществ (не считая А.С. Грибоедова, участие которого в движении декабристов мы можем только предполагать)1. Между тем, сами декабристы придавали университетской дружбе огромное значение, пронесли верность ей через всю жизнь. Так, в 1850 г. П.Я. Чаадаев с готовностью откликнулся на просьбу своего «старейшего»" товарища по учебе Ф.И. Прянишникова, с которым они не виделись 40 лет2. 6 июня 1826, в день своего освобождения из-под ареста А.С. Грибоедов радостно встретил среди тех, кого после вручения оправдательного аттестата принимал на аудиенции в Елагином дворце Николай I, своего «университетского товарища, не видевшегося с ним уже 16 лет», – М.Н. Муравьева (одного из основателей Союза Спасения, впоследствии – графа Виленского), который и привез Грибоедова на Елагин остров в собственной коляске3. Тот же П.Я. Чаадаев в своих показаниях на следствии сообщал, что учился в университете вместе с Николаем Тургеневым4, и хотя их настоящая дружба возникла уже в Петербурге после вступления Чаадаева в Союз Благоденствия, само это упоминание подчеркивает значение, которое придавал Чаадаев и другие декабристы своим первым студенческим знакомствам.
Как нам представляется, именно в студенческих кружках допожарного университета различаются контуры двух упомянутых нами преддекабристских организаций: «Священной артели» и артели Семеновского полка. Хотя скупость материалов заставляет нас придерживаться определенной осторожности в выводах, попытаемся обрисовать один из наиболее интересных в допожарном университете кружков, где собирались молодые люди, сыгравшие впоследствии огромную роль не только в деятельности освободительного движения, но и в русской культуре в целом. Скрытый текст
Речь идет о происходивших в доме Щербатовых на Кузнецком мосту собраниях студентов Московского университета, куда входили князь И.Д. Щербатов (внук известного историка; в 1820 г. он оказался под следствием по делу о восстании Семеновского полка, был арестован и сослан), братья П.Я. и М.Я.Чаадаевы, а также А.С. Грибоедов и некоторые другие молодые люди. Единственным прямым источником наших сведений об их собраниях служит случайно сохранившаяся в архиве князя Щербатова записка от Грибоедова, датируемая временем не позже весны 1808 г. (если считать годом рождения Грибоедова 1795 г., то ему в это время было чуть более 13 лет!). Он пишет: «Крайне огорчен, князь, быть лишенным удовольствия присутствовать на вашем собрании, тому причина мое недомогание. Рассчитываю на вашу любезность, надеюсь, что вы доставите мне удовольствие отужинать у нас сегодня вечером. Вы меня очень обяжете, согласившись на мое приглашение, так же как и ваши кузены Чаадаевы, члены собрания и т.д., г. Буринский, который, конечно, доставит мне удовольствие своим присутствием. Преданный вам Александр Грибоедов».7 Все названные в записке имена, включая и адресата, князя Щербатова, непосредственно связаны с университетом, поэтому, чтобы предположительно очертить круг посетителей «собрания», следует искать их в университетской среде среди товарищей и соучеников Чаадаевых, Грибоедова, Щербатова.
Последнее утверждение может быть поставлено под сомнение тем хорошо известным фактом, что братья Петр и Михаил Чаадаевы были зачислены в университет на публичном акте 30 июня 1808 года,8 и поэтому в момент написания записки еще не учились в университете. Однако В.И. Лыкошин, родственник и приятель Грибоедова, окончивший учебу и получивший звание кандидата на том же публичном акте, тем не менее называет Чаадаевых и Щербатова среди тех, кто одновременно с ним посещал университетские занятия.9 Комментаторы предположили, что мемуарист писал о них с чужих слов, что, однако, опровергается другим отрывком из воспоминаний Лыкошина. В 1812 г., разыскивая пропавшего брата, он узнает о его судьбе «в Семеновском полку от нашего Якушкина, которого нашел в палатке одной с двумя Чаадаевыми и князем Щербатовым – нашими добрыми университетскими товарищами».10 Таким образом, можно определенно утверждать, что братья Чаадаевы и Щербатов ходили на университетские лекции уже в 1807/08 учебном году, и именно тогда с ними познакомился и Грибоедов. Это косвенно подтверждается показаниями П.Я. Чаадаева на допросе 26 августа 1826 г. в Бресте-Литовском, где Чаадаев сообщал, что «с Николаем Тургеневым и Якушкиным учился вместе в Московском университете»11, так как Н.И. Тургенев посещал занятия в Московском университете с сентября 1807 до мая 1808г., после чего уехал учиться в Геттинген.12
Упомянутого выше декабриста И.Д. Якушкина с большой долей уверенности можно представить себе посетителем «собрания» в доме Щербатовых. И.Д. Якушкин, земляк Грибоедова и Лыкошина, приехал в Москву в том же 1808 г. и был определен на пансион к профессору Мерзлякову13. Вскоре после этого он познакомился с семьей Щербатовых и воспитывавшимися в их доме братьями Чаадаевыми, возможно, не без помощи своего родственника Грибоедова14. Вместе с ними Якушкин занимался в университете: в своих показаниях на следствии он называет профессоров Гейма, Сохацкого, Мерзлякова, Черепанова, Каченовского, Цветаева, Чумакова, Страхова, Мягкова, причем некоторые из преподавателей были весьма коротки с щербатовским домом. Так молодой учитель арифметики в академической гимназии при университете Ф.И.Чумаков в 1807 г. преподавал Чаадаевым математику15. Как видим, Якушкин, хотя и был произведен в студенты по словесному отделению, но, как Грибоедов и его товарищи, слушал лекции трех факультетов, что отражало общий энциклопедический характер университетского образования того времени. Возможно, сближению молодых людей способствовали и общие «приватные» занятия у профессора И.Т. Буле16.
Близость Якушкина к щербатовскому кружку подкрепляется тем фактом, что упомянутый в записке Грибоедова З.А. Буринский - талантливый, рано умерший поэт был душой объединения молодых университетских литераторов, которое сложилось вокруг профессора российского красноречия и поэзии А.Ф. Мерзлякова17, на чьем пансионе Якушкин жил с 1808 по 1811 г. К сожалению, рамки статьи не позволяют остановиться на характеристике самого Буринского18. Укажем только, что Буринский оказался в числе «членов собрания» не случайно: дело в том, что гувернер Грибоедова, И. Петрозилиус был его близким другом, к тому же среди известных нам стихотворений Буринского находится послание «К Е.Д.Щ.», чьи инициалы легко расшифровываются как Елизавета Дмитриевна Щербатова, сестра И.Д. Щербатова и кузина Чаадаевых.
Интересно отметить, что несмотря на явную близость четырех молодых людей - князя И.Д. Щербатова, П.Я. и М.Я. Чаадаевых и И.Д. Якушкина, фактически выросших в одной семье (как известно, в своих письмах П.Я. Чаадаев называет Якушкина братом), они были зачислены в университет в разное время: уже упоминалось, что братья Чаадаевы получили студенческое звание в 1808 г., князь И.Д. Щербатов был произведен в студенты на акте 1809 г.19, а И.Д. Якушкин, который жил на университетской квартире профессора Мерзлякова и, очевидно, здесь же посещал лекции с 1808 г., формально был определен в университет только летом 1810 г.20 Учеба друзей закончилась в начале 1811 г., когда Якушкин и Щербатов были отправлены в Петербург для определения в Семеновский полк; через несколько месяцев за ними последовали и братья Чаадаевы. Именно за время службы И.Д. Якушкина и его друзей в Семеновском полку там произошли решительные изменения, свидетельствовавшие о новых настроениях молодых дворян-офицеров, которые, создав уникальную нравственную атмосферу в полку, косвенным образом повлияли и на поведение солдат, их желание защищать собственное достоинство против произвола, проявившееся в октябрьских событиях 1820 г. По словам Якушкина, в 1811 году, когда он вступил в Семеновский полк, «офицеры, сходившись между собою, или играли в карты, без зазрения совести надувая друг друга, или пили и кутили напропалую...» В 1815 же году, после возвращения гвардии из заграничных походов «в Семеновском полку устроилась артель: человек 15 или 20 офицеров сложились, чтобы иметь возможность обедать каждый день вместе; обедали же не одни вкладчики в артель, но и все те, которым по обязанности службы приходилось проводить целый день в полку. После обеда одни играли в шахматы, другие читали громко иностранные газеты и следили за происшествиями в Европе, - такое время провождение было решительно нововведение».21
Поскольку единственным источником наших сведений о Семеновской артели являются, до настоящего времени, «Записки» Якушкина, нельзя не признать, что указанное нами возникновение в 1811-1812 гг. дружеского кружка в Семеновском полку, перешедшего туда из Московского университета, бросает новый отсвет на историю складывания этой артели. Якушкин, кн. Щербатов, братья Чаадаевы несомненно играли активную роль в улучшении нравственного климата в полку, формировании новых отношений и пробуждении политических интересов среди офицеров. Идея общих обедов и ведения артельного хозяйства была естественной для их дружеской компании, жившей во время походов Отечественной войны в одной палатке (см. воспоминания В.И. Лыкошина) Правда, совместная служба этой четверки продолжалась до 1814 г., когда Петр Чаадаев решил перейти в Ахтырский гусарский полк, а через некоторое время покинул полк и Михаил Чаадаев. Однако вполне обоснованным кажется предположение М.В. Нечкиной об участии в Семеновской артели вместе с Якушкиным кн. И.Д. Щербатова22. Другим предполагаемым участником артели исследовательница считает С.И. Муравьева-Апостола. Как ни удивительно, но он тоже принадлежит к числу вероятных посетителей московского дома Щербатовых, и хотя С.И. Муравьев-Апостол не учился в Московском университете, он был знаком с университетской средой, а именно с основанным при участии студентов университета Обществом Математиков, деятельность которого составляет особую главу в истории формирования дружеских связей будущих декабристов перед Отечественной войной 1812 г. Мы уже упоминали о приятельских отношениях А.С. Грибоедова и М.Н. Муравьева, насчитывавших к 1826 г. уже 16 лет и, следовательно, начавшихся еще в 1810 г. В самом деле, встречи Муравьева с Грибоедовым в университете могли происходить именно в 1810 г., когда первый был зачислен студентом физико-математического отделения23. В это же время, вероятно, состоялось знакомство Муравьева с Чаадаевым и его посещения щербатовского дома. Однако и сам Михаил Муравьев был инициатором создания дружеского кружка, в котором собирались многие будущие декабристы.
Пребывание М.Н. Муравьева в университете было замечательно тем, что уже на первом году учебы (которую он начал в 13-летнем возрасте) ярко проявились его математические способности. Вместе со старшими студентами, пользовавшимися среди товарищей славой лучших математиков, «проводил он долгие зимние вечера, увлекаясь иногда за полночь вычислениями аналитической геометрии»24. Надо сказать, что именно в начале 1810-х годов преподавание математики в университете неожиданно оказалось ослабленным. Это совершенно не удовлетворяло М.Н. Муравьева и других студентов-дворян, считавших математические науки наиболее полезными при подготовке к военной службе, на которую они стремились. Поэтому в начале 1811 г. Муравьев покинул университет и решил собственными силами организовать преподавание этих дисциплин. Так, при поддержке его отца, генерал-майора Н.Н. Муравьева, и князя П.М. Волконского, возникло Общество Математиков, которое в дальнейшем превратилось в Московское училище колонновожатых. Общество состояло из действительных членов - известных в Москве любителей математики, лекторов из студентов Московского университета (в числе которых был и сам М.Н. Муравьев) и слушателей, посещавших лекции и державших экзамены.
Душою общества математиков был генерал Н.Н. Муравьев-старший (отец декабристов - С.А. ). Он читал здесь лекции по военному искусству, передал в распоряжение слушателей свою богатейшую библиотеку, коллекцию оружия, необходимые инструменты, и, главное, разработал основные положения устава и учебной системы общества, которое, благодаря этому, сразу превратилось в одно из самых передовых учебных заведений России. Для занятий общества Н.Н. Муравьев предоставил свой прекрасный дом на Большой Дмитровке (ныне ул. Б. Дмитровка, 9-11 в Москве - С.А.), а летом молодые люди отправлялись в арендованное Муравьевыми подмосковное имение Осташево, где учеба продолжалась.
Замечательной была сама атмосфера, сложившаяся в семье Муравьевых. Три брата Муравьевых - Александр, Николай и Михаил - плечом к плечу прошли Отечественную войну (во время которой младшему, Михаилу, только исполнилось 16 лет!), не раз спасая друг друга от смертельной опасности. Двое старших были избраны действительными членами Общества Математиков, и покровительствовали сложившемуся там студенческому кружку. А.Н. Муравьев, учившийся в Московском университете до 1810 г., поступил колонновожатым в свиту Его величества по квартирмейстерской части; после войны, получив звание полковника, основал «Священную артель» и был одним из главных учредителей Союза Спасения, заседания которого проходили в Москве на его квартире в Хамовнических казармах (ныне Комсомольский пр-т, 18-22 в Москве - С.А.). Николай Муравьев-младший (впоследствии Муравьев-Карский), которого отец в 1811 г. отвез в Петербургское училище колонновожатых, подобно своим братьям демонстрировал прекрасные способности в учебе и одновременно, как следует из его замечательных записок, вдохновенно читал Руссо и мечтал найти свой способ переустроить окружающую его жизнь на более гармоничных началах. Именно Николаю Муравьеву принадлежала мысль создания самого первого в истории декабризма, совсем еще детского, тайного общества «Чока» в Петербургской школе колонновожатых, все участники которого - Матвей Муравьев-Апостол, Артамон Муравьев, Василий и Лев Перовские – стали затем деятелями декабристского движения.
Важно отметить, что участники петербургского общества «Чока» в основном подружились еще в Москве, посещая занятия муравьевского кружка. Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы попали в дом своих родственников на Большой Дмитровке, привезенные отцом в 1810 г. из Петербурга, имели возможность познакомиться с большей частью членов кружка. Из записок Н.Н. Муравьева мы узнаем, что в 1811 г. слушателями общества Математиков были А.З. Муравьев, И.Г. Бурцов, братья Михаил и Петр Колошины, все воспитанники Московского университета.25 Артамон Муравьев, принятый студентом вместе с братом Александром в 1810 г.26, проживал в университете на пансионе у профессора Рейнгарда. Поскольку лекции Рейнгарда в это время посещал Грибоедов и другие члены щербатовского кружка, а профессор регулярно устраивал проверочные занятия у себя на дому, то личное знакомство их с А.З. Муравьевым весьма вероятно. Имена братьев Колошиных и Бурцова мы находим в списке вольнослушателей в тетради регистрации студентов и слушателей Московского университета за 1810/11 г., неподалеку от подписи Грибоедова.27 Близкая дружба Михаила Колошина и Николая Муравьева, зародившаяся в этот год в Москве, трагически оборвалась в 1812 г., когда ослабевший от ран Колошин скончался на руках Муравьева в Вязьме, незадолго до Бородинской битвы. Другой брат, Петр Колошин, «душою поэт», особенно сдружился с Михаилом Муравьевым, а после войны вместе с ним и Бурцовым вошел в «Священную артель» и впоследствии в Союз Спасения.
«Священная артель» возникла как кружок офицеров, служивших вместе в квартирмейстерской части свиты Его императорского величества и возвратившихся по окончании войны в Петербург28. Хотя, как и для Семеновской артели, решающую роль в складывании кружка играли военные походы 1812-14 гг., нельзя не обратить внимание, что его черты имели много общего с уже сложившимся в Москве «муравьевским» кружком. Из пятнадцати известных нам с той или иной долей уверенности членов «Священной артели» семеро учились в Московском университете или университетском благородном пансионе и участвовали в деятельности Общества математиков. К уже названным трем братьям Муравьевым, Петру Колошину и Ивану Бурцову, необходимо прибавить здесь В.Д. Вольховского и А.В. Семенова. Последние воспитывались в университетском благородном пансионе в 1810-1811 гг., откуда Вольховский как один из лучших учеников был переведен в Царскосельский Лицей, а Семенов произведен в студенты университета29. Оба юноши были ровесниками, поэтому их пансионское знакомство более чем вероятно. Поскольку в том же пансионе воспитывался и И.Г. Бурцов, приглашение им его товарищей по учебе в «Священную артель» представляется вполне естественным.
Биограф М.Н. Муравьева подчеркивает тесные дружеские связи с муравьевским кружком и трех братьев Перовских, которые также могли посещать лекции в доме на Большой Дмитровке.30 Двое из них, будущие члены Союза Благоденствия, Василий и Лев Перовские, поступили в университет в 1808 г. и закончили его в 1810, т.е. учились одновременно с Чаадаевыми, Щербатовым и другими членами их кружка. Зная о позднейшем знакомстве Перовских с П.Я. Чаадаевым, мы можем предположить, что оно началось еще на студенческой скамье, и возможно, Перовские связывали этих молодых людей с кружком Муравьева. В Петербурге оба брата поступили в колонновожатые, в 1812 г. участвовали в Бородинском сражении. Образ молодого Василия Перовского превосходно обрисован в его записках, где он рассказывает о своих скитаниях в оставленной жителями Москве и пребывании в плену у французов. Оба брата во время учебы опубликовали в университетской типографии по одному переводу с французского, причем книга, выбранная Львом Перовским явно указывает на преобладание в его характере мистических настроений.
К уже названным деятелям декабристского движения, учившихся в этот период в университете, мы не можем не прибавить Никиту Михайловича Муравьева, сына попечителя Московского университета Михаила Никитича Муравьева, которому университет обязан своей реформой и последовавшими за ней успехами. По данным «Московских Ведомостей», Никита был зачислен в университет летом 1809 г. и еще учился там в 1811/12 г. (его имя в книге регистрации студентов - на одном развороте с записью Грибоедова!). В 1811 г. Михаил Муравьев привлек его к занятиям Общества Математиков: Никита должен был перевести с французского учебник Лежандра и в дальнейшем, видимо, стать лектором общества. В 1816 г. после заграничных походов он вновь встретил своих московских друзей и вместе с Александром и Михаилом Муравьевым, Сергеем и Матвеем Муравьевыми-Апостолами, Якушкиным, Колошиными, Бурцевым и другими вошел в число первых членов Союза Спасения.
Отправлено: 04.11.07 11:59. Заголовок: Ан-в А. Цветы на могилу Якушкина (http://decemb.hobby.ru/index.shtml?article/andr3):
Старое кладбище на окраине старой Москвы. Морозный зимний день клонится к закату. Тихо падает снег, и хлопья его словно растворены в прозрачном воздухе. Я стою перед невысоким памятником из черного камня. Перчаткой стряхиваю налипший снег и читаю надпись: «Декабрист Иван Дмитриевич Якушкин, 1795-1857.» Памятник и надпись появились позднее, а по воле покойного гроб был накрыт простым могильным холмом, без надгробия, без креста... Я кладу на могилу цветы...
Сегодня, когда прошло 180 лет со дня печальных событий 14 декабря 1825 года, мы вспоминаем декабристов, отягощенные знанием последующих российских революционных катастроф. И нам легко осудить их, едва ли не теми же самыми словами из приговора Верховного суда. Действительно, декабристы умышляли на жизнь российского самодержца, помазанника Божия, подняли оружие и вышли на Сенатскую площадь, прогнали вышедшего к ним для увещеваний митрополита, хотели бескровной революции, а пролили кровь свою и доверившихся им солдат. И однако декабристы чем-то дороги уже не одному поколению исследователей российской истории, видящих за отдельными фигурами заговорщиков нечто большее - страдательный тип неравнодушного, горячо чувствующего русского юноши, еще только вступающего в жизнь, но уже страстно любящего свое Отечество, тип, как это ни парадоксально, «доброго человека». Замечательный историк В.О. Ключевский, сравнивая декабристов с поколением их отцов, живших в эпоху Просвещения и вынесших оттуда вольнодумческий скептицизм, писал: «Совсем иной чертой отличалось поколение, из которого вышли люди 14 декабря. В них мы замечаем удивительное обилие чувства, перевес его над мыслью и вместе с тем обилие доброжелательных стремлений, даже с пожертвованием личных интересов.» В отличие от отцов, свободомыслие декабристов воплощалось в активном действии, направленном к добру, подчеркивает Ключевский. Прислушиваясь к этим словам, мы сами хотим разобраться в судьбе декабристов, и теперь, когда мы выносим свое нынешнее суждение о них, пусть правит не строгость, а милосердие.
В личности и жизненном пути Ивана Дмитриевича Якушкина необычайно густо оказались собраны многие черты, сформировавшие портрет декабристского движения в целом. Воспитывавшийся с 13 лет в Московском университете юноша из небогатой семьи смоленских дворян взрослеет в годы последовавшего за Тильзитским миром владычества Наполеона в Европе, когда в ответ на вынужденное смирение России перед гордым завоевателем, всюду - в стихах и журнальных статьях, в театре, в университете - пробивается и крепнет теплое чувство русского патриотизма. Якушкин и его сверстники - товарищи по университету Александр Грибоедов, Петр Чаадаев, Никита Муравьев рано задумываются о том, как тесно жизнь России связана с их личной судьбой и какую пользу они смогут принести своему народу. Скрытый текст
Когда наступает грозный час войны 1812 года юноши уже с оружием в руках защищают Отечество. Молодое поколение российского дворянства, побывавшие в пекле сражений офицеры, благодаря мужеству которых изменилось лицо Европы, возвращаются домой с чувством обостренной ответственности за судьбу своей родины. Походы 1812 - 1815 гг. были для них не только боевой, но и умственной школой. Мысли и стремления молодых людей уже резко расходятся с минувшим поколением; переосмысляя опыт отцов, они сознательно отталкиваются от прежних форм общесословного поведения. Будущего декабриста легко узнать всюду - он, равнодушно отвергая светские развлечения, погружен в политику и философию, настроен не на легкий салонный разговор, но хочет серьезности темы и правдивости слога. Якушкин даже среди своих товарищей выделялся особой вдумчивостью и чистотой характера. Его приятель по Семеновскому полку в 1812 г. писал, что Якушкин «молод, но слишком рассудителен для своего возраста и настолько сумел освободить свой дух от всех принятых в обществе предрассудков, что теперь получил большую склонность к мизантропии, а сие может сделать его совершенно бесполезным государству человеком.» Однако, автор ошибался, предполагая в Якушкине склонность к пассивности и мизантропию, напротив, у него и у других его товарищей - основателей первых декабристских союзов была развита та деятельная страсть, о которой писал Ключевский.
Образование тайного общества во время повсеместного распространения масонских кружков было в порядке вещей. Но впервые в России появились общества, ставившие целью изменить русскую государственную действительность, превратить службу в служение Отечеству, деятельно бороться с неисправностями и злоупотреблениями. Активная жилка в характере декабристов устремляла их творить добро, понимаемое в смысле преобразования внешних сторон окружающей жизни, устранения несправедливостей, попиравших все христианские и человеческие узаконения. И главной из них было существование в России крепостного права, называемого на языке декабристов по своей сущностной черте - «рабством». Не только помещики имели почти неограниченную власть над крестьянами, но и солдаты в течение 25 лет службы делались жертвой полного произвола офицеров, подчас необузданного и жестокого, и самый дух политической несвободы и раболепия пронизывал всю административную систему Российской империи, прикрывая собой повсеместное лихоимство, грабительство, наконец, явное неуважение к человеку вообще.
Повинуясь своему филантропическому чувству, декабристы делом доказывали крепость своих убеждений. Прежде всего, они облегчали участь собственных крепостных, или отпускали их на волю. В Семеновском полку, где служил Якушкин, офицеры установили новые отношения уважения и взаимопонимания со своими солдатами, при этом навсегда отказавшись от жестоких наказаний. Сам Якушкин, впервые посетив свое смоленское имение, по его словам, «был проникнут чувством прямой моей обязанности освободить людей, от меня зависящих», и вскоре выйдя в отставку и поселившись в деревне, решительно приступил к исполнению своего намерения.
Однако причины, побудившие его оставить город, были далеко не простыми. Как и у многих других декабристов, направленность жизненных сил Якушкина во внешнюю сторону оставляла смутными его представления о внутренней духовной жизни. Якушкин вырос в православной семье, но затем война, служба, длительное пребывание за границей отвлекли его от пребывания в лоне церкви. Такая длительная небрежность не могла не принести свои плоды, и когда через некоторое время Якушкину пришлось пережить серьезное душевное испытание, он встретил его совершенно беспомощным, что едва не привело к катастрофе. Еще в отрочестве попав в Москву, Якушкин с непритворным теплом и участием был принят в гостеприимной семье князей Щербатовых, в доме которых воспитывались братья Чаадаевы, часто бывал Грибоедов; здесь же росли и две дочери хозяина дома Лиза и Наташа, в одну из которых Якушкин, как он скоро понял, оказался без памяти влюблен. Предмет его увлечения, княжна Наталья Дмитриевна Щербатова платила ему дружеским чувством, но не более. Общая картина в доме знакома нам по бессмертной комедии Грибоедова, который имел возможность ее непосредственно наблюдать, с той только разницей, что развязка наступила много позже, после возвращения Якушкина в Россию, и растянулась на два года. Явился соперник, богатый и знатный жених для Натальи Дмитриевны. Терзаемый ревностью Якушкин требовал у княжны решительного ответа, а та, уважая его благородную душу, не испытывала к нему глубокого чувства, временами увлекалась блестящей будущностью, которую ей обещала выгодная женитьба, но более всего желала, чтобы пылкие обожатели оставили ее в покое. Якушкин был в отчаянии, то стремился вызвать соперника на дуэль, то в своих неистовых письмах княжне говорил о желании покончит с собой. Мучительное для обоих состояние длилось долгое время, поскольку Якушкин, понимая всю безнадежность своих притязаний, не имел достаточно сил, чтобы расстаться с Натальей Дмитриевной; оно прекратилось только с внезапной свадьбой княжны, которая вышла замуж за товарища Якушкина по тайному обществу князя Федора Шаховского. Болезненная тоска, «меланхолия», о которой вспоминал Пушкин, рисуя Якушкина в 10 главе «Евгения Онегина», толкнули его на поступок, в основном и определивший образ Якушкина в декабристском движении. В октябре 1817 г. он вызвался на цареубийство. В это время в тайном обществе особенно сильны были толки о том, что все действия Александра I после победы над Наполеоном доказывают его неприязнь к России и ее народу - занятия в основном европейской политикой в ущерб интересам России и, в том числе, восстановление в конституционных правах царства Польского и даже якобы возникшее желание присоединить к нему часть русских губерний, отгородив остальные полосой военных поселений, а столицу перенести в Варшаву. Известия о последнем и вызвало взрыв негодования у декабристов. Якушкин заявил, что в таком случае готов принести себя в жертву: по прибытии Александра в Москву он встретит его с двумя пистолетами и, выстрелив в царя из одного, другим покончит с собой. Друзьям с большим трудом удалось отговорить Якушкина от исполнения этого безумного замысла, но он еще долго терзал его, питаемый тревогами безнадежной любви: так предпринимая в марте 1819 г. отчаянную попытку объясниться с Натальей Дмитриевной, он говорил ей, «что о нем, может быть, буду говорить в течение нескольких месяцев, что он себя убьет и что тогда она будет освобождена от его назойливости». Через несколько месяцев он окончательно поселился в деревне.
В 1817 году Якушкин ходил по краю бездны. Многие другие декабристы подобное трагическое испытание пережили в день восстания на Сенатской площади. И хотя само решение выйти в это морозное утро на площадь в безнадежной, по убеждению большинства, попытке переменить способ правления в России значило для них, прежде всего, доказать верность своим гражданским идеалам, но с каждым часом «стояния» оно все больше воплощалось в форму мятежа с неизбежными и безвинными жертвами. Современники оставили нам удивительные отзывы о многих декабристах как о благородных, чистых, добрых и даже кротких людях, которых менее всего можно было представить себе в роли мятежников. И если честь звала этих людей к действию ради блага народа, то совесть, разве могла их совесть спокойно глядеть на то, что они делали? Князь Сергей Петрович Трубецкой, боевой офицер, полковник, любимый войсками, был избран накануне диктатором восстания и, как известно, не явился на площадь, однако не многие знают, что в этот день он был неподалеку, в доме своей сестры, где родственники после долгих поисков нашли его в молельне лежащим без сознания перед образами неизвестно с какого времени. Приведенный в чувство, он услышал со стороны площади отчетливый грохот пушки и воскликнул: «Господи! вся эта кровь падет на мою голову!».
И вот Петропавловская крепость, место, где арестованные заговорщики провели полгода в ожидании приговора. Якушкина привезли сюда из Москвы, где он и был в день восстания. Большую часть времени перед этим он провел в деревне, немало заботился о своих крестьянах, не сумев однако добиться выполнения составленного им проекта их освобождения; в 1822 году женился, стал отцом. И все-таки на его сердце лежал тяжелый груз, и средства к его облегчения Якушкиным отвергались. На следствии он признал, что с 1812 г., т.е. уже 13 лет не был на исповеди и не причащался, поскольку, по его словам, «не имея истинного убеждения в таинстве причастия, не почитал себя вправе приступить к оному». Что чувствовала его ожесточенная душа, переступая порог холодного каземата? В его воображении возникали образы дантовского ада, инквизиции, пыток. Мог ли Якушкин подумать, что обретет здесь утешение и покой?
Огромную роль в духовном возрождении Якушкина в дни его заключения в крепости сыграл протоиерей Казанского собора о. Петр Мысловский. С разрешения правительства он посещал содержавшихся под стражей декабристов, будучи единственным человеком, с которым арестанты имели возможность подолгу беседовать. Неудивительно, что вскоре между ними и Мысловским возникла теплая человеческая привязанность. Особенно сильная близость, протянувшаяся затем на годы вперед, связала Мысловского с Якушкиным. Впрочем на их первой встрече Якушкин сразу же заявил, что как священник тот не может доставить ему никакого утешения. Мысловский не настаивал, не заводил специально бесед по вопросам веры, но они сами собой возникали во время его простых и безыскусны разговоров об окружающей жизни и благотворно влияли на нуждавшегося в душевном тепле заключенного. А вскоре Якушкин получил известие, сделавшее его, по собственному признанию, «самым счастливым человеком в Петербурге» - его жена благополучно родила второго сына. О. Петр навещал арестованного ежедневно, тайком приносил письма от родных. Доверие к нему Якушкина росло все больше. Решивший до сих пор не называть на допросах никого из своих товарищей и отрицать обвинения, Якушкин теперь сомневался в правильности поведения, поскольку тем самым лишал себя возможности свидетельствовать истину показаний своих товарищей и осложнял их участь; за советом он мог обратиться только к Мысловскому. «Любезный друг, поступайте по совести, и как вам Бог внушит», - сказал о. Петр. Якушкин дал откровенные показания.
Наступил великий пост Невидимая душевная работа происходила в Якушкине; оставаясь верным многим своим идеалам, он теперь по-новому смотрел на прежние заблуждения и грехи. Особенно же изменилось его отношение к православной вере, в которой его постоянно укрепляли не только речи, но и сам пример подлинно христианской, бескорыстной и преданной заботе о ближнем, который являл ему о. Петр Мысловский. Столь долго отвергавший причастие, Якушкин не без страха в сердце решился приступить к священному обряду. В вербное воскресение по просьбе Якушкина о. Петр пришел к нему в каземат в епитрахили и со святыми дарами. Описание этого дня мы находим в «Записках» Якушкина, но написанные на склоне жизни, в период серьезного охлаждения к религии, они вовсе не передавали чувств, испытываемых им тогда, зато позволяли советским историкам многие годы доказывать непоколебимость атеистических взглядов Якушкина, делая его столпом, на котором основывалась точка зрения на декабристов как носителей материалистических революционных убеждений. Однако вот строки из письма о. Петра Мысловского, адресованного Якушкину в Сибирь: «Не думаю, чтоб Вы когда-нибудь могли позабыть неделю в мае 1826 года. Ах, этот день был днем нового в Вас человека. Поднесь и в ушах и в сердце моем отдаются слова бедного, но смею сказать, доброго грешника: Отец мой, не согрешите вместе со мною, преднося чашу сию рабу неключимому. Помните ли Вы ответ, на это Христианское смирение сделанный: она для таких только грешников и разстворена Смело погружайся, чадо веры, в неоцененную кровь Иисуса. Незабвенный день и час. По всей правде, все Ангелы дружелюбно взирали на это торжество обновления».
Духовный подъем, нравственное возрождение и возвращение к Богу коснулись не одного Якушкина. В крепости исповедались и причастились более десятка арестованных заговорщиков; свои переживания в виде прекрасных духовных стихов выразили поэты-декабристы Ф. Глинка, К. Рылеев, А. Одоевский, В. Кюхельбекер. Моля о небесном спасении, многие надеялись и на человеческое милосердие, однако ошиблись. Никакие законные постановления не вынуждали императора и выполнявших его волю судей, которые рассматривали вину декабристов, в основном, по их намерениям, но не действиям, выносить такой жестокий приговор, разлучавший навеки совсем еще молодых людей со своими родными и близкими, отправлявший их жить в далекий и дикий край, каким в то время была Сибирь. В молчании опустим покров над последними минутами пятерых несчастных, осужденных на смерть: скажем лишь, что они были исполнены христианского смирения и раскаяния; на плахе они молили о спасении России и царя, приговорившего их к смерти. Ненависть устроителей казни простиралась так далеко, хотела захватить и посмертную судьбу пятерых повешенных: после казни их телам было отказано в могилах, их тайно увезли из Петербурга и зарыли где-то на невских островах. И среди парадных торжеств, последовавших за окончанием суда, лишь о. Петр в черном облачении творил панихиду по усопшим в тиши Казанского собора Свет Христов, посетивший Якушкина в скорбные дни заключения в крепости, еще долго горел в его сердце. Его деятельная страсть к добру, наконец, соединилась с основанием веры; в Сибири Якушкина оставил по себе добрую память, завоевал новых друзей, вместе с одним из которых, священником Степаном Знаменским, ему даже удалось открыть школу для крестьянских детей. Близкие отношения с Мысловским Якушкин сохранял до самой его смерти, а портрет о. Петра, единственный дошедший до наших дней, находился в кабинете Якушкина в его сибирском доме. С грустью приходится говорить о охлажденном настроении Якушкина в последние годы жизни, которое видно и в его предсмертных распоряжениях. Его похоронили на Пятницком кладбище в Москве, проводить его пришли его многие друзья-декабристы, еще оставшиеся в живых, его оплакивали сыновья и внуки, которые вскоре сами станут замечательными учеными, филологами, историками, и внесут свой неповторимый вклад в русскую культуру...
...В один из весенних дней 1828 года, когда многие петербургские жители отправляются кататься по речной глади Невы, Пушкин и Вяземский взяли лодку и долго плыли вниз по течению, пока, наконец, не вышли на один из островов в устье реки, ничем не выделявшийся из прочих. День был холодный, небо сумрачное, даже грозное, и оба друга молчали. Потом Пушкин положил перед камнем, глубоко вросшим в песчаную почву, букет свежих, весенних, только что сорванных цветов. В память об этой прогулке друзья долго хранили пять деревянных щепок, подобранных на том острове, пять частиц земли, напоминавших им об их погибших товарищах...
В нашем нынешнем поспешном суде над декабристами, так же как раньше в их безудержном восхвалении, мы забываем о сути того наследия, которое дошло до нас и которому они посвятили свои жизни. Их человеческий подвиг, их идеал не имел ни духовного, ни нравственного характера, но это был подвиг гражданского мужества, не утратившее и для нас своего значения выступление против несправедливости и варварства российской действительности. Однако, он не стал бы полным и действенным теперь, если бы его не сопровождал другой, нравственный подвиг, прошедший с ними через заключение и ссылку, изменивший и, одновременно, сохранивший в прежней чистоте их внутренние устремления. Подвиг покаяния...
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 665
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Их человеческий подвиг, их идеал не имел ни духовного, ни нравственного характера, но это был подвиг гражданского мужества, не утратившее и для нас своего значения выступление против несправедливости и варварства российской действительности. Однако, он не стал бы полным и действенным теперь, если бы его не сопровождал другой, нравственный подвиг, прошедший с ними через заключение и ссылку, изменивший и, одновременно, сохранивший в прежней чистоте их внутренние устремления. Подвиг покаяния...
Я не горячилась бы по поводу покаяния, мне кажется, что автор статьи неточен или хочет сказать нечто, угодное властям того времени (как странно, что для властей любого времени чей-то гражданский поступок - разменная монета, и только номинал меняется). Скорее, на мой взгляд, они ИСКУПАЛИ. А что до покаяния - мы этого никогда не узнаем наверняка, да это, наверное, личная тайна души каждого.
Я как в некоем Ритуальном Бюро - сижу и жду заказов. Кто-то 4-го дня заглянул, да и с концами («...трошки разгружусь ... напишу об орловском декабризме, поскольку все это непосредственно связано и с Пушкиным, и с Южным, и с Северным...» ). Вот, спасибо Арине Родионовне - с ее (лаконичным) отзывом живой души. Я бы предложил форумистам высказаться о такой вот "идее": выложим здесь мозаику из сотни портретов декабристов (или только Бестужевские), а дальше - каждый по желанию что-то от себя "изобразит" о Пушкине, о Южном, о Северном...?
Отправлено: 06.11.07 10:45. Заголовок: Вот уж Лепорелла вре..
Вот уж Лепорелла вредный! Ну замучилася я! У меня, если хотите знать, материал обо всем, что я обещала, в головах лежит! Сплю я просто на книжках об этом!!! Но не могу вырваться пока. Терпние. Прошу терпния чуточку.
А на счет мозаики, то да - согласна. Мона я первая начну? С любимых своих землячков...
Муравьев-Апостол Сергей Иванович.
Это - папик егойный, Иван Матвеевичъ.
Ну и брат, естественно, как же без брата. Матвей Иванович.
Отправлено: 06.11.07 10:49. Заголовок: Муравьев-Апостол С. И.
Так, ну сначала, значит, о братце казненном. Из дворян Полтавский губернии. Родился в Санкт-Петербурге. Отец — Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (1768 – 1851), известный писатель, переводчик и государственный деятель; в 1797 – 1805 г.г. – российский посланник в Гамбурге и Мадриде; сенатор (1824 – 1847); с 1811 г. – член Российской академии, с 1841 – академик Академии наук России. Мать – Анна Семеновна, урожд. Черноевич (ум. в 1810) – писательница и переводчица. Воспитывался в Париже в частном пансионе (с 1802), с 1809 г. – в России. В службу вступил юнкером в корпус инженеров путей сообщения – 16.12.1810; прапорщик – 20.05. 1811; подпоручик – 20.05. 1812. Участник Отечественной войны 1812 года (Витебск, Бородино, Тарутино, Малоярославец, Красный – награжден золотой шпагой с надписью "За храбрость", Березина); по итогам кампании 1812 г. произведен в чин поручика (17.12.1812) и награжден орденом Св. Анны 4 ст.; 20.04.1813 переведен в батальон великой княгини Екатерины Павловны. Участник Заграничных походов (Люцен – награжден орденом Св. Владимира 4 ст., Бауцен, Лейпциг, Фер-Шампенуаз, Париж – награжден орденом Св. Анны 2 ст.), штабс-капитан – 8.05.1813 (за Бауцен), капитан – 4.10. 1813 (за Лейпциг), с 1814 г. находился при генерале от кавалерии Н.Н. Раевском. Переведен в лейб-гвардии Семеновский полк поручиком – 1.03.1815, штабс-капитан – 2.02.1817, капитан – 15.12.1819, командир роты в Семеновском полку. После Семеновской истории 1820 переведен в Полтавский пехотный полк подполковником – 2.11.18120, переведен в Черниговский пехотный полк – 16.05.1822, командир 2-го батальона Черниговского полка (штаб батальона - город Васильков Киевской губернии).
Масон, член ложи «Трех добродетелей» в Петербурге (с 2.01.1817), с 14.06.1817 – обрядоначальник ложи, 22.12.1818 – вышел из ложи. При попытке ареста в ночь с 28 на 29.12.1825 в деревне Трилесы Васильковского уезда Киевской губернии оказал вооруженное сопротивление. При усмирении восстания Черниговского пехотного полка 3.01.1826 тяжело ранен в голову картечью и арестован. Осужден вне разрядов и приговорен к смертной казни. Казнен 13.7.1826. Похоронен вместе с другими казненными декабристами на острове Голодае. Источникъ.
Про него я могу трепаться очень долго, поэтому пока умолкну.
Отправлено: 06.11.07 15:15. Заголовок: Спасибо. Отдельно ещ..
Спасибо, (от)дельное ещё - за портрет Ивана Матевеевича и за "Источник".
Балда
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 06.11.07 16:45. Заголовок: Сверчок пишет: Был ..
Сверчок пишет:
цитата:
Был отставлен на время французский язык, и даже масонские службы непривычно шли на русском. И Пушкин попал в эпицентр этого возрождения русского Логоса и вырос вместе с ним.
А вот здесь, имхо, вы глубоко ошибаетесь. Дворяне как говорили по-французски, так и продолжали. Известны, кстати, трагические случаи, когда говоривших по-французски офицеров убивали в неразберихе русские мужики, принимая их за проклятых "мусью". Сверчок пишет:
цитата:
Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед. Пока она воевала, другие готовили раздел Европы. Естествено, что разочарование в обществе относительно Александра I не замедлило себя ждать. Русский дух, развернувшийся словно кундалини, не желал сворачиваться обратно в копчик. И эта энергия должна была куда-нибудь выплеснуться.
По-вашему, получается, что все эти движения, тайные общества - результат неудовлетворенной внешней экспансии? Лепорелла пишет:
цитата:
Не странен ли этот саркастический портрет императора в устах славянофила и монархиста Тютчева?
Отнюдь. Поскольку это была итоговая оценка тридцатилетнего правления, закончившегося государственной и личной катастрофой. У Тютчева, впрочем, есть и другие оценки этого монарха. Арина Родионовна пишет:
цитата:
В общем, не очень приятным человеком был самодержец!
Смотря с какой точкм зрения смотреть... Если с традиционно-марксистской, то - да, пренеприятнейшая личность. Если же с точки зрения, как принято нынче выражаться, "государственнической", то очень даже приличный был человек. Другое дело, что противостоявшие ему были либо мечтательными идеалистами, либо "глядящими в Наполеоны" какндидатами в диктаторы похлеще самого Николая Павловича.
Отправлено на вечную каторгу в Сибирь 27 декабристов, на 20 лет каторги с вечным поселением - 23, на каторгу от 2 до 15 лет и поселение - 38, на поселение - 14, разжалованы в солдаты и матросы - 12.
Итого: 116 человек. Плюс пятеро казненных. Немного, прямо скажем, по сравнению с тогдашними Европами и будущими большевиками.Арина Родионовна пишет:
цитата:
Их человеческий подвиг, их идеал не имел ни духовного, ни нравственного характера, но это был подвиг гражданского мужества, не утратившее и для нас своего значения выступление против несправедливости и варварства российской действительности. Однако, он не стал бы полным и действенным теперь, если бы его не сопровождал другой, нравственный подвиг, прошедший с ними через заключение и ссылку, изменивший и, одновременно, сохранивший в прежней чистоте их внутренние устремления. Подвиг покаяния...
Арина Родионовна уже цитировала этот пассаж, но я не удержусь тоже. М-м-м, как это вы там: нравственный подвиг, прошедший с ними через заключение и ссылку, изменивший и, одновременно, сохранивший в прежней чистоте их внутренние устремления Очень, очень впечатляет. Да только ведь не было там лишений-то особых (ознакомьтесь с материалами получше и сами поймете, что это так). Пока что я, честно говоря, не понял смысла этой темы. Имее смысл, имхо, говорить об отношениях Пушкина к декабризму и декабристам и об отношениях декабристов к поэту. Это могут быть самые различные аспекты: от политического до личных отношений. Иначе это будеи разговор ни о чем.
Сверчок
постоянный участник
Сообщение: 664
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Дворяне как говорили по-французски, так и продолжали.
Совершенно верно. Они не исключили французский, а пытались говорить на русском. Причём в этом вопросе общество расслоилось, условно говоря, на московское (то, что хлебнуло войны) и петербургское (то, что не хлебнуло). И именно московские масоны пытались вести службы на русском.
Недавно я встречался с русским человеком, которые вырос и воспитывался во Франции, а потом в Англии. Он думает по-французски, но, начав недавно работать по полмесяца в России, он вынужден отставить на время французский и говорить по-русски. Это даётся с трудом и при удобном случае он мгновенно переходит на родной неродной язык. То же самое происходило и в 1812 году. И произошёл маленький, но в то же время огромный сдвиг в сторону русского языка. Он стал языком естественного патриотизма. Т.е. не внедрённого с верху, а прорывавшегося из глубины души.
Балда пишет:
цитата:
По-вашему, получается, что все эти движения, тайные общества - результат неудовлетворенной внешней экспансии?
Нет.
Балда пишет:
цитата:
Смотря с какой точкм зрения смотреть...
А с Вашей точки зрения?
Балда пишет:
цитата:
Имее смысл, имхо, говорить об отношениях Пушкина к декабризму и декабристам и об отношениях декабристов к поэту.
Думаю, и до этого доберёмся.
Балда
Сообщение: 2
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Отправлено: 06.11.07 17:28. Заголовок: Сверчок пишет: при ..
Сверчок пишет:
цитата:
при удобном случае он мгновенно переходит на родной неродной язык.
Вот именно! Он не думает по-русски, как не думали и те, кого называют "декабристами". А национальный менталитет, как хорошо известно, во многом определяется именно языком. Сверчок пишет:
цитата:
Нет.
Но, право, ранее было написано именно о том, что неудовлетворенность результатами внешней экспансии послужила "катализатором" недовольства. О Николае Павловиче. Пока - кратко. Его не готовили к роли императора. Но он в нее достаточно органично вписался. Несмотря на, так сказать, "ввод в роль" прямо по ходу спектакля.
Начинаю выкладывать удивительные живые свидетельства горения/мерцания человеческого духа - портреты Николая Бестужева. Их - в алфавитном порядке - будет порядка 50-ти. Приглашаю всех принять деятельное участие: комментируйте, акцентируйте, укрупняйте.
Балда:«Итого:116 человек.Плюс пятеро казненных.Немного, прямо скажем, по сравнению с тогдашними Европами и будущими большевиками.» Не 116 миллионов - каких-то 116 человек. Для людоедского государства это, конечно же, так, на один зубок - "тьфу и забыть"... Балде - Лично мне не интересно рассматривать Вашего Императора Николая Павловича Первого на десятках (кстати, посчитайте - вдруг их будет ровно 116?) портретах. Мне интересно всматриваться в обычного гражданского человека с необычной судьбой, человека с совестью, умом и талантом...Впрочем, все свободны!
Сверчок
постоянный участник
Сообщение: 665
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 06.11.07 18:24. Заголовок: Балда пишет: Но, пр..
Балда пишет:
цитата:
Но, право, ранее было написано именно о том, что неудовлетворенность результатами внешней экспансии послужила "катализатором" недовольства.
Сверчок пишет:
цитата:
Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед. Пока она воевала, другие готовили раздел Европы. Естествено, что разочарование в обществе относительно Александра I не замедлило себя ждать.
Ни слова я не писал об экспансии. Я писал о победах русского народа. А русская победа совершается прежде всего в келейной тишине. И не без участия «Р.Б.» (Русского Бога), как писал всё тот же Пушкин. И не без участия зимы.)))) Представьте себе, что Вы выполняете работу, требующую от Вас всех духовных, душевных и физических сил. От этой работы зависит судьба Вашего дома-сообщества-страны- земли. И вот Вы её завершаете, приносите начальнику-директору-императору, а тот говорит: «Неплохо. Дадим воспользоваться Вашими трудами людям из другого дома-сообщества-государства». Не возникнет ли в Вас разочарования в окружающем Вас укладе? И разве Вы расширяли, т.е экспансировали интересы на внешние пространства? Нет, Вы всего лишь выполняли работу, требующую от Вас всех духовных, душевных и физических сил. И - победили. Но Ваша победа обернулась Вашим поражением. И Вы обязательно постараетесь вернуть себе утраченную Викторию. Что, собственно, и произошло 14 декабря 1825 года.
Балда пишет:
цитата:
А национальный менталитет, как хорошо известно, во многом определяется именно языком.
Не очень хорошо известно, что же такое "менталитет", а говорить, что о нём что-то хорошо известно, по меньшей мере странно. )))))))) И потом... В Казахстане говорят по-русски на государственном уровне. Но разве Казахстан - Россия? Нет. И это хорошо.
Балда
Сообщение: 3
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Отправлено: 06.11.07 19:15. Заголовок: Сверчок пишет: Но В..
Сверчок пишет:
цитата:
Но Ваша победа обернулась Вашим поражением. И Вы обязательно постараетесь вернуть себе утраченную Викторию.
В чём? Сверчок пишет:
цитата:
Не очень хорошо известно, что же такое "менталитет", а говорить, что о нём что-то хорошо известно, по меньшей мере странно. ))))))))
Ну, если вам не нравится слово "менталитет", заменим его в память адмирала Шишкова прекрасным русским словом "мироощущение". О том, что национальный язык во многом определяет национальное вИдение мира лингвистам известно еще со времен Сепира-Уорфа.
Балда
Сообщение: 4
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Сообщение: 672
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 06.11.07 23:01. Заголовок: Приветствую нового у..
Приветствую нового участника форума! Радует активность, знание некоторых подробностей и желание много сказать! Это здорово!
Балда пишет:
цитата:
Да только ведь не было там лишений-то особых (ознакомьтесь с материалами получше и сами поймете, что это так).
Сударь, я как главная вредина и "поучительница"(няня, всё-таки) на этом форуме, имею честь заметить Вам, что для дворян, многие из которых принадлежали к АРИСТОКРАТИИ, т.е., ещё более высокой "касте", чем просто дворяне, лишения были ГРАНДИОЗНЫМИ! Уже одно перемещение в ту часть России, где не было ничего из привычных им вещей, где были, зато, жуткий климат и невероятно тяжёлая работа (вспомним, что к ТАКОМУ физическому труду никто из них не был приучен) - суть лишения. Мне мнится, что нам (с живущей в нас уже генетической памятью о Гулаге, Беломорканале, Севлаге и прочих местах смерти в каторжном труде) нужно большое напряжение совершить, огромное усилие, чтобы понять всю степень мучений сосланных. Не забывайте, к тому же, что к мучениям физическим были приплюсованы (приумножены, возведены в геометрическую прогрессию) муки души, что, несомненно, гораздо страшнее. Эти люди, они все были разными, безусловно, но одно общее в них всё-таки было: они были приучены трудиться душой, это была их потребность. А тут "дин-дон, слышен звон кандальный, дин-дон, путь сибирский дальний". Так что я предлагаю, всё-таки, не рубить с плеча. Спасибо!
Да, нянюшка, Вы, как всегда, находите в критический момент безусловно верные во всех смыслах слова. И потом ещё и "дин-дон, слышен звон кандальный, дин-дон, путь сибирский дальний"... От одной этой "музыки" некоторые сосланные в Сибирь сошли с ума или просто: умерли. Василий Васильевич Верещагин "Побежденные. Панихида."
Балда
Сообщение: 8
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Ах, няня, няня... Спасибо за добрые слова. Да ни о какой рубке пока что нет и речи. Просто пора расставаться с красивым мифом. Как это ни больно. Да перечитайте же материалы Следственного комитета, протоколы допросов, покаянные письма, воспоминания их самих, того же Завалишина, Горбачевского и пр. Только не отретушированные советской цензурой, а по старым, до 17 года изданиям. И миф рухнет. Больно, нянюшка, но что делать, что делать...
Отправлено: 07.11.07 23:38. Заголовок: Портреты Н.Бестужева: Е.П.Нарышкина (1832) и М.М.Нарышкин:
«Елизавета Петровна Нарышкина (урожденная графиня Коновницына) происходила из прославленного дворянского рода. Коновницыны вели отсчет своей истории от боярина Андрея Ивановича Кобылы, родоначальника царствующего рода Романовых, а также дворянских семей Шереметьевых, Колычевых, Лодыгиных и др. Потомок Андрея Кобылы в пятом колене, Иван Семенович Лодыгин, по прозвищу Коновница, дал начало фамилии "Коновницыны". Трое Коновницыных были стольниками Петра I.
Особенно прославил свой род отец будущей декабристки, герой войны 1812 года, Петр Петрович Коновницын. Он принимал участие в большинстве военных кампаний, которые вела Россия в конце XVIII - начале XIX века, участвовал в боях при Островне, Смоленске, Валутиной горе. "Военная энциклопедия", изданная в XIX веке, сообщает: "5 августа он защищал в Смоленске Малаховские ворота, причем был ранен, но до вечера не позволил сделать себе перевязки и одним из последних оставил город". Дивизия под его командованием покрыла себя славой на Семеновских (Багратионовых) флешах в Бородинской битве. Коновницын обладал способностью в высшей степени важной для полководца: умением говорить с солдатами и вдохновлять их на подвиг отваги и самопожертвования. После отступления русской армии из-под Москвы он состоял дежурным генералом при М.И. Кутузове и был одним из лучших его помощников. В 1815 году Петр Петрович был назначен военным министром, в 1819 году - директором военных учебных заведений, после чего ему был пожалован титул графа. Воспоминания современников сохранили и донесли до нас обаятельный образ русского генерала. Коновницын отличался благородством, был чужд всякой интриге, пользовался огромной любовью в подчиненных ему войсках.
Любовь к Отечеству и высокое понятие о чести передал Петр Петрович своим детям. Два его сына стали декабристами. Дочь Елизавета вошла в плеяду русских женщин, украсивших историю отечества подвигом любви и бескорыстия. Она была единственной дочерью и любимицей в родительском доме, получила прекрасное образование, обладала остроумием, хорошо музицировала, пела, имела способности к рисованию. Ее приняли ко двору, она стала фрейлиной императрицы. В 1824 году Елизавета Петровна вышла замуж за полковника Тарутинского пехотного полка Михаила Михайловича Нарышкина, человека светского, богатого и знатного. Он был членом Союза Благоденствия, затем Северного общества.
В 1825 году участвовал в подготовке восстания в Москве. В начале 1826 года последовал приказ о его аресте. Елизавета Петровна ничего не знала о противоправительственной деятельности мужа, и произошедшее было для нее жестоким ударом. Он был осужден по четвертому разряду к каторжным работам на 8 лет. У Нарышкиных не было детей. Их единственная дочь умерла в Москве еще до осуждения отца. Ничто не задерживает Елизавету Петровну в России. Избалованную, выросшую в роскоши женщину не смутили суровые условия, в которые ставились жены, пожелавшие разделить участь мужей: лишение дворянства, имущественных прав, права возвращения в европейскую Россию до смерти мужа и многое другое.
В письме к своей матери Елизавета Петровна пишет, что поездка на каторгу к мужу необходима для ее счастья. Только тогда она обретет душевный покой. Мать благословила ее в дальний путь. Замелькали за оконцем возка пейзажи Казани, Урала, Восточной Сибири, Забайкалья. По дороге она встречает этап, с которым идут пешком через всю Россию офицеры-декабристы Черниговского полка. Она встречается с ними, дарит им слова утешения, снабжает деньгами. В мае 1827 года Е.П. Нарышкина приезжает в Читу. Издали виден окруженный частоколом острог. Она заглядывает в щель и видит мужа в тюремной одежде, в цепях. Она громко зовет его. Он узнает голос жены и подбегает к частоколу. Тюремный вид мужа, звон кандалов так поражает Елизавету Петровну, что она теряет сознание. Ее приводят в чувство, разрешают свидание с мужем. Приезжают все новые добровольные изгнанницы. Одновременно с Е.П. Нарышкиной прибывает А.В. Ентальцева. Спустя некоторое время приезжают Н.Д. Фонвизина, А.И. Давыдова.
Елизавета Петровна втягивается в жизнь колонии декабристок. Учится вести хозяйство, ходит на свидания с мужем 2 раза в неделю. Бывали и непредусмотренные законом встречи. Щели в частоколе острога позволяли разговаривать. Сначала охранники отгоняли посетительниц, потом стали смотреть на это нарушение сквозь пальцы. Елизавета Петровна приносила стул, садилась и разговаривала с мужем и его товарищами. По вечерам она писала десятки писем родственникам заключенных в Россию. Декабристы были лишены права переписки, и жены были единственным каналом, по которому вести о заключенных доходили до их семей. Трудно представить себе, сколько убитых горем матерей, отцов, сестер воскресили эти сибирские послания.
Елизавета Петровна обладала сложным, не очень общительным характером, при первом знакомстве могла показаться гордой и высокомерной, но товарищи по изгнанию смогли по достоинству оценить скрывающиеся под этим доброту, самоотверженность, стремление помочь в беде. "От роду было ей 23 года; единственная дочь героя-отца и примерной матери, она в родном доме значила все, и все исполняли ее желания и прихоти. В первый раз увидел я ее на улице, близ нашей работы, - в черном платье, с талией тонкой в обхват; лицо ее было слегка смуглое с выразительными умными глазами, головка повелительно поднята, походка легкая, грациозная", - пишет декабрист А.Е. Розен. "Нарышкина была не так привлекательна, как Муравьева. Она казалась очень надменной и с первого раза производила неприятное впечатление, даже отталкивала от себя, но зато когда вы сближались с этой женщиной, невозможно было оторваться от нее, она приковывала всех к себе своей беспредельной добротою и необыкновенным благородством характера", - писала П.Е. Анненкова в своих мемуарах. Сама о себе Елизавета Петровна писала: "Начиная с двенадцатилетнего возраста, я имела свою собственную комнату, это является обстоятельством, которое, на первый взгляд, кажется маловажным, но оно сформировало мой характер и подготовило его к тем кризисам, которые я пережила в течение своей жизни. Я привыкла сосредоточивать свое внимание на самой себе, иметь собственную волю, иметь собственное мнение..."
В 1830 году декабристов переводят в специально построенную тюрьму в Петровском Заводе. Здесь женщинам, не имеющим детей, было позволено селиться в камерах вместе с мужьями. Заключенные и их жены по возможности разнообразят свой быт, устраивают музыкальные и литературные вечера. В конце 1832 года истекает срок каторги для Нарышкиных. Со слезами на глазах они прощаются с дорогими людьми, остающимися здесь, и отправляются на поселение. Местом поселения для Нарышкиных был назначен небольшой сибирский городок Курган. В 30-е годы он имел 2 каменные церкви, три улицы, уездное училище. Здесь не было ни общественного собрания, ни клуба, ни публичной библиотеки. В Кургане Нарышкины покупают и ремонтируют дом. В 1834 году Михаил Михайлович получает 15 десятин земли и с жаром начинает заниматься сельским хозяйством. С родины ему присылают несколько лошадей, и он заводит небольшой конный завод.
Декабристы в Сибири были тем плодотворным зерном, которое, упав на самую суровую и запущенную почву, облагораживало ее и прорастало, давая добрые всходы. Дом Нарышкиных становится культурным центром, куда стекается все просвещенное население. Здесь читаются новые книги и журналы, только что присланные из России, проходят диспуты по вопросам истории и философии, звучит музыка, слышится пение хозяйки, аккомпанирующей себе на фортепьяно. "В прошлую пятницу мадам Нарышкина устроила для нас прекрасный музыкальный вечер; у нее большой талант, она превосходно исполняла "Обедню" Бетховена, некоторые арии Россини и различные итальянские пьесы. Курган пользуется репутацией сибирской Италии, но этот вечер справедливо заслуживает ему это имя", - писал декабрист А.Ф. Бригген в марте 1837 года. Будучи состоятельными людьми, Нарышкины оказывали всевозможную помощь населению города и его окрестностей. "Семейство Нарышкиных было истинным благодетелем целого края. Оба они, и муж, и жена, помогали бедным, лечили и давали больным лекарства за свои деньги... Двор их по воскресеньям был обыкновенно полон народу, которому раздавали пищу, одежду, деньги", - писал друг Нарышкиных, декабрист Н.И. Лорер, живший вместе с ними на поселении в Кургане. Не имея своих детей, они взяли на воспитание девочку Ульяну. Несмотря на эти занятия, жизнь в Кургане болезненно тяготит Елизавету Петровну однообразием и монотонностью, тоской по любимой матери. Она борется с этим, возвращаясь к своему увлечению живописью, читает Бальзака, Карамзина, Кукольника.
В 1837 году, путешествуя по Сибири, Курган посетил наследник престола, будущий император Александр II. Его сопровождал воспитатель - знаменитый русский поэт В.А. Жуковский. Жуковский посещает декабристов, среди которых много его бывших знакомых. Это А. Бригген, семьи Розенов и Нарышкиных. "В Кургане я видел Нарышкину (дочь нашего храброго Коновницына)... Она глубоко тронула своей тихостию и благородною простотой в несчастии", - вспоминал позже В.А. Жуковский. Пользуясь присутствием наследника престола, декабристы через Жуковского возбуждают ходатайство о разрешении вернуться в Россию. Наследник пишет письмо отцу. Николай I отвечает: "Этим господам путь в Россию лежит через Кавказ". Через два месяца из Петербурга был получен список шести декабристов, которым было приказано отправиться рядовыми на Кавказ, где велась война с горцами. В этом списке был и М.М. Нарышкин. Почти все население Кургана собралось в день отъезда декабристов в небольшом березовом лесу на краю города. Был устроен торжественный обед в честь отъезжающих, звучали тосты, напутствия, пожелания счастья.
Елизавета Петровна ненадолго заезжает в Россию для встречи с матерью, которую не видела 10 лет. Затем отправляется за мужем на Кавказ. Михаил Михайлович жил в станице Прочный Окоп. Со временем Нарышкины приобрели здесь дом. Весной каждого года начиналась военная экспедиция против горцев. Елизавета Петровна со страхом и тревогой ожидала прихода этого времени и тяжело переживала его. В 1843 году Нарышкину постигла тяжелая утрата - умерла ее мать. Бывший полковник М.М. Нарышкин был зачислен рядовым в армию. Он принимает участие в военных действиях почти семь лет. За отличие в 1843 году получает чин прапорщика. В 1844 году ему было дозволено оставить службу и безвыездно жить с женой в небольшом поместье в селе Высоком Тульской губернии. Эти ограничения были сняты амнистией 1856 года. После приезда из Сибири Натальи Дмитриевны Фонвизиной Нарышкины посетили ее в Марьино. Жившая у Фонвизиных Мария Францева характеризует Елизавету Петровну следующим образом: "Очень умная, у нее острый игривый ум, она все подметит, ничего не пропустит без замечания. С ней очень весело и приятно. У нее блестящее образование. Ее связывала дружба с Натальей Дмитриевной, перед которой она благоговела за ее внутреннюю духовную жизнь".
Вернувшиеся в Россию декабристы разыскивали и посещали своих друзей и знакомых. Нарышкиных навещали И.Д. Якушкин, Е.П. Оболенский, семьи Розенов и Фонвизиных. Елизавета Петровна до конца своей жизни заботилась о нуждающихся декабристах, посылая им деньги, вещи. В 1857 году Нарышкины ездили в Петербург, посещали приемы, театры. В 1859 году побывали во Франции. Михаил Михайлович Нарышкин скончался в Москве в 1863 году. Через четыре года не стало и Елизаветы Петровны. Она скончалась в имении своей тетки в Псковской губернии. В прекраснейшем уголке Москвы - Донском монастыре - погребены люди, оставившие заметный след в истории России. Здесь несколько захоронений рода Нарышкиных. Среди них есть два памятника, у которых всегда живые цветы: большой белый крест и черная колонна, завершающаяся раскрытым Евангелием и крестом. Это последнее земное пристанище Михаила Михайловича и Елизаветы Петровны Нарышкиных после 40-летнего совместного пути рука об руку. Тяжелейшим испытанием, выпавшим на долю декабристок, была разлука с родными и близкими сердцу людьми. Выше уже говорилось, что Елизавета Петровна обожала свою мать - Анну Ивановну Коновницыну. Некоторое время у Нарышкиной была надежда, что матери удастся посетить их в сибирской ссылке. Для нее уже была приготовлена самая солнечная комната в курганском доме. Но приезд не состоялся. И тогда из далекого западносибирского городка в шумную столицу Российской империи еще чаще потекли весточки. Елизавета Петровна, женщина очень эмоциональная, нуждалась в понимающем собеседнике, которому можно раскрыть душу, с которым можно поделиться переживаниями, поверить самое сокровенное. Сохранилось более 130 писем, написанных Елизаветой Петровной матери. Читающий их словно становится свидетелем жизни четы Нарышкиных в Кургане. Они содержат описания ежедневной жизни, распорядка дня, переживаний, увлечений, интересных и верных зарисовок характеров окружающих. Письма полны сведений о товарищах по изгнанию, особенно Лорере, Лихареве, Розене и Назимове, которых знала Анна Ивановна, и судьбой которых искренне интересовалась. В письме матери от 23 октября 1836 года Елизавета Петровна горячо и непримиримо осуждает жену декабриста В. Лихарева, вышедшую вторично замуж. (Такое право женам ссыльнокаторжных было дано.) "В то время, когда я в последний раз писала Вам, я еще не знала о тех горестных известиях, какие получил Лихарев. Екатерина вышла замуж. Я не могу выразить Вам того, насколько я была огорчена за нее тем, что она позволила себе совершить этот поступок, недостойный женщины, имеющей принципы, имеющей чувства. Я уверена, что она не сможет быть счастлива со своим другим мужем. Какой ужас иметь двух живых мужей, к тому же ведь около нее находится еще и ее ребенок, который будет для нее постоянным укором".
Письма Елизаветы Петровны хранятся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Они переведены с французского и частично изданы. (Колупаева Е. Курганские весточки: Письма Елизаветы Петровны Нарышкиной из Сибири // Рифей: литературно-краеведческий сборник. -1985. - С. 150-180.) История жизни, внутренний мир, круг интересов и увлечений Елизаветы Петровны Нарышкиной воссоздан на основе писем, мемуаров, других исторических источников в следующих работах: Елизавета Петровна Нарышкина // Сподвижники и сподвижницы декабристов: [Биогр. очерки]. - Красноярск, 1990. - С.29-33. Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына // Жены декабристов: Сб. историко-бытовых статей. - М., 1906. - С. 275-279. Сергеев М. Елизавета Петровна Нарышкина // Cергеев М. Несчастью верная сестра: [О женах декабристов: Повесть]. - Иркутск,1992. - С.115-136. Особенно живо предстают перед нами люди прошлого, если на основе событий их жизни создаются художественные произведения. В 1991 году в Туле вышла в свет повесть Дориана Романова "Для чести живы". В ней перед читателем пройдут картины жизни дворянских Москвы и Петербурга, совещаний декабристов, следствия и суда после поражения восстания, сибирской каторги, поселения в Кургане. В повести воссоздана и история жизни Михаила Михайловича и Елизаветы Петровны от их знакомства до последних дней.»
Не знаю, не знаю... Кстати, никак не могу найти в инете картинку Брюллова "Декабрист в цепях", кажется. У вас нету? Добавьте, плиз, сразу после вида особнячков, чтобы публике всё стало попонятнее - где легенда, а где - ... быль.
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 678
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 08.11.07 02:27. Заголовок: Балда пишет: сразу ..
Балда пишет:
цитата:
сразу после вида особнячков, чтобы публике всё стало попонятнее - где легенда, а где - ... быль.
Дорогой вы мой Балда! Вы, судя по всему, ещё очень молоды и не можете меня услышать, мешает юношеский максимализм (мне хочется думать, что вы молоды, ибо, если это не так, то безнадёжно). ВЫ, по-видимому, всерьёз полагаете, что "особнячок" в Иркутске доказывает отсутствие лишений? Вы, я так понимаю, выросли в "хрущёвке" или "брежневке"? Конечно, в сравнении с этими пятью метрами квадратными с загаженными лестницами дом Волконских кажется невероятным дворцом, понимаю! Будьте добры, потрудитесь посмотреть, раз уж вы столь любопытны в отношение архитектуры, на фотографии домов Волконских в европейской части страны до 14 декабря 1825 года. Поинтересуйтесь размерами состояния, если вас волнует только это. На мой взгляд, вы не хотите понять главного: дело было не в домах и деньгах, а в самой ссылке и каторжных работах, в цепях, если угодно! Простите, что резко.
Балда
Сообщение: 13
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
На мой взгляд, вы не хотите понять главного: дело было не в домах и деньгах, а в самой ссылке и каторжных работах, в цепях
Ах, няня, няня... Я так и знал, что вы начнете приводить именно эти доводы. Согласимся, по крайней мере, для начала в том, что не было материальных лишений. В том, что не было и других, постараюсь убедить вас позже, если только вы смоежете меня услышать и преодолеть сложившиеся сентиментальные стереотипы.
Репин, Розен, Свистунов, Сутгоф, Тизенгаузен; Тютчев, Фаленберг, Фролов, Черкасов, Шимков; Щепин-Ростовский, Юшневский, Якубович, Андреевич, Бестужев Николай Александрович (Автопортрет, 1825). Ну вот, Бестужевская галерея декабристов закончена. Конечно, в таком варианте - это только пригалашение (я сам себя, в первую очередь, "завожу") найти большой Альбом с работами Николая Бестужева и неспеша... Дальше каждый определяется самостоятельно.
Балда
Сообщение: 15
Зарегистрирован: 06.11.07
Откуда: Россия, Воронеж
Репутация:
0
Лепорелла, простите ради бога, что заставил вас потратить время. Рисунок Брюллова называется "Сон декабриста". Вот он: Это, так сказать, "творимая легенда"... А вот как выглядел на самом деле сей "каторжный труд" по воспоминаниям их самих:
Басаргин:
цитата:
"Плац-майор ежедневно обходил нас, принимал от нас просьбы, они большею частью заключались в дозволении выйти куда-нибудь из тюремного замка к коменданту, и был с нами не только ласков, но и почтителен. Прочие офицеры следовали примеру своих начальников. Бывало, нам самим было странно слышать, как унтер-офицер, обходя казематы, говорил: „Господа, не угодно ли кому на работу?" Кто хотел, тот выходил, а нежелающие оставались покойно дома. Эти работы очень часто прекращались на месяц и на два, под самыми пустыми предлогами: или по случаю сильного холода, сильного жара, дурной погоды или существования повальных болезней. Они были те же, что и в Чите, т. е. молонье на ручных жерновах муки, и точно так же, как и там, приходившие на работу садились читать книги, газеты или играть в шахматы..."
Оболенский:
цитата:
"На другой день, после свидания с начальником (за кофе и булками) урядник Скуратов приносит нам два казенных топора и объявляет, что мы назначены в дровосеки и что нам будет отведено место, где мы должны рубить дрова в количестве, назначенном для каждого работника по заводскому положению; это сказано было вслух, шепотом же он объявил, что мы можем ходить туда для прогулки и что наш урок будет исполнен без нашего содействия".
Оболенский:
цитата:
"Работа была нетягостна: под землею вообще довольно тепло, но нужно было согреться, я брал молот и скоро согревался". В подземной работе не было назначено никакого ручного труда; мы работали, сколько хотели, и отдыхали так же; сверх того работа оканчивалась в одиннадцать часов дня, в остальное время мы пользовались полной свободой".
Завалишин:
цитата:
"Надобно сказать, что потребность провизии развилась до больших размеров вследствие несоразмерного количества прислуги, которую держали как в каземате, так и в домах некоторых женатых. У Трубецкого и Волконского было человек по 25, в каземате более сорока. Кроме сторожей и личной прислуги у многих... были свои повара, хлебники, квасники, огородники, банщики, свинопасы... Кроме простой прислуги у Трубецких была акушерка и экономка, у Муравьева - гувернантка, у многих швеи и пр."
Цитаты можно множить и множить. Но, думается, нет смысла. Да уж, труд, нянюшка, конечно, был каторжный...
Отправлено: 08.11.07 17:24. Заголовок: Позволю себе мрачную..
Позволю себе мрачную шутку. С 1977 три года рабол я в одном секретном "ящике" - плодили бумажки, переписывая разные "научные" рекомендации из академических книг на тему об "экономной экономике". Всё бы ничего. Но: 1) С 9 утра и до 6 вечера нужно было "сидеть" (до 11-ти даже вылазки в WC вызывали неудовольствие начальства); 2) Регулярные собрания, совещания, планёрки, самоотчёты и просто непрерывное "соцсоревнование"; 2)Овощебаза и ДНД(ружина) - под угрозой "сокращения % премии" (аналогично - и в отношении майско-ноябрьских демонстраций трудящихся, как и у всего советского народа, впрочем); 3) колхоз (на осенне-зимний месяц - в глушь под Выборг за ивняком для голодной скотины, за лапником, за ... да для укрепления связи города и деревни, чрт пбр; 4) террор в отношении опаздывающих на "работы". Спасали: такси (в последнем случае), больничные, отгулы и еженедельный библиотечный день (это чтоб быть "в курсе новейших достижений века научно-технического прогресса"). Но более всего убивало ... начальство: своим видом, манерами, невежеством, кознями, продажностью... Конечно, на всё можно (иногда) смотреть с (глупой) улыбкой всепонимания/всепрощения. Можно вместо хорошего коньяку хлестать и бренди. Можно поддевать и три пары кальсон в зимние холода. Можно (научиться) обходиться без женщин, фруктов, цветов, без любимых - да, часто разорительных - занятий или многомесячных путешествий... Человек, как и животное, почти ко всему привыкает. Но очень тяжело освоиться с бесправным положением нечеловека, жить, заткнувши уши, глаза, рот. Невозможно скомандовать собственному (просвещённо-неутомимому) разуму "Спать!" "От сумы и тюрьмы..." Не дай Бог... Николай Тургенев предпочёл вынужденное изгнанничество всем "прелестям" здоровой сибирской житухи. Вряд ли он обрёл счастье по ту сторону "железного занавеса", но, по крайней мере, смог продолжать то Дело, к которому был призван. Кстати (между нами), Пушкин (Поэт) предпочёл остаться (да и его оставили) в стороне от революционных действий, ясно сознавая погибельность - лично для себя - участия не в своей Игре, где на карту ставились уже не принципы, а человеческие жизни - таких или сяких, но Божьих тварей. Лучше умереть самому, первому (ДУЭЛЬ ЧЕСТИ), чем "по-настоящему" бесчестно УБИТЬ первым. Подарить право первого выстрела и полагаться ... на случай. Или благородство противника. Так что спасительная для него "История с Зайцем" - первоклассная!
Ой-ой, Лепорелла... А я вот не в "ящике" работаю, а у нас коммунизм вовсю расцветает буйным цветом (коммунистическое начальство над этим трудится). Начинаю понимать декабристов.
- участник сейчас на нашем союзе - участник вне нашего союза
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на нашем союзе