Пожелания: Заголовок темы должен кратко и понятно отражать её суть. Ваше имя не должно повторять уже зарегистрированные имена »»». Оскорбления в нашем союзе неприемлемы.
Чтобы разобраться в задачах и структуре Форума, прочтите прежде всего темы:
Отправлено: 27.10.07 17:01. Заголовок: Неприсоединенный... или "Декабристские орбиты Пушкина"
Любимая - наряду с собственно "Любовной" и "Дуэльной" - тема пушкинистики, как до, так и после 17-го года. Тема эта - как весенняя травка - уже начала пробиваться повсюду и на нашем Форуме. Решаюсь предложить широкой общественности проехаться, наcколько хватит средств, любознательности и терпения - по открываемой (прямо сейчас) новой круговой ветке, обеспечивающей орбитальную связь всех и вся в Мире Пушкина.
П. А. Плетнев сказал однажды Глинке, председателю Вольного общества любителей российской словесности, что «следовало бы избрать и Пушкина»; Глинка ответил: «Овцы стадятся, а лев ходит один».
Тема «Пушкин и декабристы», как и многие другие темы, связанные с биографией и творчеством поэта, требует ныне основательной проверки всего сделанного в этой области. Вокруг имени Пушкина в течение десятилетий слагались легенды, нередко выраставшие в целые эпопеи весьма рискованного содержания. Легенды, которыми обрастает «дуэль и смерть Пушкина», порождают литературу, напоминающую знаменитые «исследования» об Александре I и Федоре Кузьмиче. Интересующая нас тема в последние годы в трудах некоторых авторов также уклоняется в сторону легендарного творчества. Отделить подлинные научные достижения в этой области от легенд – задача нынешнего дня. Само собой разумеется, что настоящий обзор может коснуться этой задачи лишь бегло. Последним словом дореволюционного пушкиноведения в интересующем нас вопросе была статья А.Л. Слонимского «Пушкин и декабрьское движение».1 Эта талантливая статья указывала пункты сближения и расхождения в мировоззрении Пушкина и декабристов. Пушкин, по мнению А. Л. Слонимского, служил делу декабристов, но при этом «никогда не терял своей личности», в основном шел своим собственным путем. Его свободолюбие выросло из природных свойств его ума и характера. Разногласия поэта с декабристами выразились: 1) во взгляде на искусство, 2) в отношении к дворянству. Основным недостатком статьи А.Л. Слонимского являлся ее абстрактный характер. Он решительно говорил о «беззаветном альтруизме» декабристов, не останавливаясь совсем на их разногласиях, и о «солнечном эгоизме» Пушкина, которыми будто бы определились их разногласия. После революции изучение декабристов и их эпохи началось почти совершенно заново и под новым углом зрения. Старые работы либерально-народнической историографии как-то сразу потеряли вес. Декабристы предстали перед судом исследователей как люди из плоти и крови, порожденные определенной общественной средой. Характеристика этих деятелей как представителей передового дворянства, не чуждых защите интересов своего класса, нисколько не исключала, если отвлечься от отдельных уродливых уклонов в сторону вульгарной трактовки их как корыстных бар, оценки их как передовых деятелей своей эпохи. Фактическая история тайных обществ и их филиалов, разногласия в среде декабристов, их идейная эволюция явились предметом детального изучения. И все движение в целом, связанное с общественными настроениями эпохи, стало представляться самым значительным и характерным отпрыском этой эпохи. Опубликованные Центрархивом материалы (следственные дела ряда деятелей Северного общества, руководителей Южного, дела Общества Соединенных Славян и черниговского восстания, алфавит и библиография декабристов, выдержки из мемуаров, дневников и переписки членов царской семьи) открыли новые перспективы. При таком положении естественным казалось начать наново и изучение отношений декабристов с Пушкиным. Однако эта тема долгое время не выходила у нас за пределы небольших экскурсов, сообщений и догадок. Так, например, ряд авторов занимался вопросом о смысле известной надписи Пушкина на его рисунке виселицы пяти декабристов: «и я бы мог как шут на...» С.А. Венгеров, установивший правильное чтение этой надписи, пришел к выводу, что «в этом чтении никакого пренебрежения к декабристам нет.... Повешение недаром считается казнью позорною. Сложить голову на плахе – тут есть нечто героически-красивое, а повешенный именно болтается как шут».1 Это толкование встретило возражение со стороны В.Ф. Боцяновского, полагавшего, что Пушкин имел в виду только себя. «Они висели как герои... А он, стоявший в стороне от этого движения... висел бы среди них, как шут, быть может даже умалял их подвиг своим соседством».2 Недавно М.А. Цявловский3 признал обе гипотезы справедливыми, добавив со своей стороны, что «выражение «висеть как шут» было общеупотребительным». С.Я. Гессен в ответ на это указал, что если последнее верно, тогда обе гипотезы отпадают, и Пушкин не имел намерения оскорбить ни себя, ни декабристов. Но, по справедливому замечанию С.Я. Гессена, выражение «висеть как шут» употреблялось по отношению к повешению за ноги, вследствие чего в данном случае это объяснение не применимо. Приходится согласиться с С.Я. Гессеном, что «точный смысл этой записи Пушкина продолжает оставаться для нас неясным».4 Юношеская работа С.Я. Гессена, еще целиком стоявшая на почве старых историографических построений, повторила в основном старые суждения о близости к ним Пушкина и о преданности его их идеям после перемены его политической позиции в 1826г..5 Популярная брошюра проф. Н.Н. Фатова написана на основании общеизвестных работ М.H. Покровского, акад. Сухомлинова, С.А. Венгерова и др., а также лекций П.H. Сакулина и не дала ничего нового.6 М.В. Нечкина в «Путеводителе по Пушкину» сообщила: «Есть основания предполагать, что активно организовавший восстание И. Пущин послал письмо Пушкину с вызовом его в Петербург».7 Но об этом ниже. Совершенно несомненно было, что изучение проблемы «Пушкин и декабристы» могло стать на новый путь лишь при условии отказа от старого метода комплексного и абстрактного изучения декабристов. Надо было подойти к конкретному изучению отношений поэта с отдельными деятелями тайных обществ, а также с их литературными группировками. В этой последней области очень много дала публикация Б.Л. Модзалевским материалов из архива «Зеленой Лампы»,8 окончательно установившая правильность мнения П.Е. Щеголева9 о политически вольнодумном характере этого филиала «Союза Благоденствия», по определению старых исследователей просто «оргиастического» кружка. Хотя опубликованные Б.Л. Модзалевским материалы не содержат в себе ничего, относящегося непосредственно к Пушкину, тем не менее они дали право исследователям утверждать, что через посредство «Зеленой Лампы» Пушкин был помимо своего ведома связан с «Союзом Благоденствия». Опубликованный в 1921 г. III том дневников Н.И. Тургенева дал материалы об организованном последним в 1819 г. журнальном обществе при участии Пушкина наравне с видными членами «Союза Благоденствия».1 В области изучения связей Пушкина с отдельными декабристами надо прежде всего отметить статью С.Я. Гессена «Пушкин и Лунин».2 Это – интересный очерк взаимоотношений поэта с «другом Марса, Вакха и Венеры», «дерзко» предлагавшим в тайном обществе «свои решительные меры». В упрек автору можно поставить только то, что рисуя Лунина эпохи Союзов Спасения и Благоденствия политическим радикалом, он не остановился на его позиции в крестьянском вопросе, очень умеренной. Ю.Н. Тынянов, изучая отношения Пушкина и Кюхельбекера,3 особенно много ценного дал для объяснения лицейского свободомыслия. Особенно следует отметить роль бурцовского кружка, членами которого были ближайшие друзья Пушкина – Пущин, Дельвиг и Кюхельбекер, либеральное влияние зятя Кюхельбекера Г.А. Глинки и кузена последнего Федора Николаевича и, наконец, «Словарь» Кюхельбекера. Вызывает протест только неожиданно отрицательная характеристика, данная Ю.Н. Тыняновым директору лицея Е.А. Энгельгардту без достаточных оснований. Почему Ю.Н. Тынянов называет Энгельгардта ставленником Аракчеева? Разве ему неизвестно сопротивление Энгельгардта военизации лицея, закончившееся его отставкой в 1823 г.? Почему Ю.Н. Тынянов игнорирует исключительно сердечные отношения бывшего директора к ссыльному Пущину? Почему он умалчивает о педагогических взглядах Энгельгардта, истинно передовых для его эпохи и без критики принимает сообщение племянника жены Вальховского? Почему, наконец, он не принимает во внимание материалов основанного Энгельгардтом для лицеистов III курса «Общества лицейских друзей полезного», отличавшегося весьма либеральным характером?4 Пищущий эти строки подверг изучению отношения Пушкина и Ф.Н. Глинки в период 1817–1820 гг. и пришел к заключению, что написанный в 1819 г. Пушкиным «Ответ на вызов написать стихи в честь имп. Елизаветы Алексеевны» был использован Глинкой для его агитации как в тайном обществе, так и в легальном «Вольном Обществе Любителей Российской Словесности» в пользу императрицы. Сам же Глинка этой агитацией и личными отношениями сближался с группой оппозиционных аристократов во главе с гр. М.С. Воронцовым.5 Все названные исследования позволяют говорить о более тесной, чем предполагалось ранее, связи Пушкина с северными декабристами. И лицейский товарищеский круг, и «Зеленая Лампа», и журнальное общество, и «Общество Елизаветы» Глинки – всё вплотную проближает певца декабристов к умеренному крылу их северной организации 1817–1820 гг. По новому стоит и вопрос об «Арзамасе». В блестящем исследовании Ю.Н. Тынянова изучен кризис карамзинизма в 1816–1818 гг., отход Пушкина от позиций «Арзамаса» и сближение его с «младшими архаистами».6 Опубликование в «Литературном Наследстве»7 воспоминаний главы последних, П.А. Катенина, дает возможность говорить о связи этого сближения с радикальными настроениями «Союза Спасения», к которому принадлежал Катенин. Пишущий эти строки исследовал8 существо политических и литературных разногласий между правым («тористским») и левым (декабристским) крылом «Арзамаса» и установил, что уже в конце 1817 г. левые арзамасцы выдвигали Пушкина в качестве певца либеральных идей в противовес Жуковскому. Менее внимания уделили исследователи южным связям Пушкина с декабристами. Отметим здесь очень живо написанный очерк С.Я. Гессена «Пушкин в Каменке».1 Очерк сводит воедино материал о любопытном эпизоде в Каменке, рассказанном Якушкиным в его записках. Автор высказывает очень правдоподобную догадку о том, что причиной нежелания южных декабристов принять Пушкина в общество было его положение поднадзорного. Однако некоторые утверждения автора слишком смелы. Таково его утверждение о попытке «М.Ф. Орлова, Н.И. Тургенева и Н.М. Муравьева превратить «Арзамас» в филиал «Союза Благоденствия». В 1817 г. «Союза Благоденствия» еще не существовало, Н.И. Тургенев и М.Ф. Орлов принадлежали тогда к «Ордену Русских Рыцарей», а Н.М. Муравьев к «Союзу Спасения». Такова и рискованная интерпретация стихотворения Пушкина «Я пережил свои желания», как отклика на каменский инцидент. Напечатанный в «Литературном Наследстве»2 отрывок из бумаг «первого декабриста» В.Ф. Раевского – запись разговора в Кишиневе о стихотворении Пушкина «Наполеон на Эльбе». Критика этого стихотворения Раевским, последователем «младших архаистов», углубляет вопрос о литературных разногласиях «первого декабриста» с Пушкиным. Раевский был не удовлетворен содержанием пушкинского творчества и требовал от поэта более актуальных и революционных произведений. Критикуя же упомянутое юношеское произведение Пушкина, Раевский находил в нем неточную, неясную и подчас неправильную терминологию. Судя по недавнему сообщению В. Д. Бонч-Бруевича,3 следует многого ждать от подготовляемого к печати дневника князя Долгорукова для изучения политических настроений Пушкина кишиневского периода.
Б.С. Мейлах в обстоятельной статье «Пушкин и литературная борьба декабристов»4 подверг изучению вопрос о «точках соприкосновения и расхождения» литературно-политических взглядов Пушкина и декабристов. Б.С. Мейлах совершенно прав, указывая, что, несмотря на различия оттенков в литературных взглядах декабристов, они все объединялись в «понимании высокой общественной роли искусства как одного из средств изменения существовавшего социального порядка». Пушкин был певцом декабризма. Но, – указывает Б.С. Мейлах, – он «с самого начала творческого пути стоял за равноправие всех жанров», в то время как декабристы канонизировали определенные жанры гражданской лирики. И по справедливому замечанию автора «критерий художественности Пушкина, в который он включал шекспировский принцип «исторической верности», т. е. правдивости, несомненно шире, глубже и ближе к нашей современности, чем ограниченный только категорией «возвышенного» критерий Рылеева, Бестужева и Кюхельбекера». Б.С. Мейлах также правильно, на наш взгляд, понимает и политическую позицию Пушкина, благодаря ряду неудач освободительного движения разочаровавшегося в 1823–1825 гг. в успехе революционных методов и склонившегося на сторону постепенной подготовки общественного мнения к «политическом переменам». В другой статье5 Б.С. Мейлах подверг изучению роль Пушкина в декабристских литературных обществах. Наиболее ценным здесь является сделанный на основании архивных данных анализ «Вольного Общества Любителей Российской Словесности». С легкой руки М.В.Нечкиной возникла легенда о вызове Пушкина Пущиным в Петербург в декабре 1825г. Собрав ряд ценых материалов о Пушкине и декабристах, М.В. Нечкина использовала неизвестное ранее место из записок Н.И. Лорера, где содержится сообщение о письме Пущина к Пушкину из Москвы с вызовом в Петербург для свидания. Сама М.В. Нечкина делает из этого вывод, что Пущин ехал в Петербург для организации восстания, что Пушкина он вызывал для участия в последнем, что, наконец, письмо «может быть» (!) писано уже из Петербурга.1 А.М. Эфрос идет еще дальше. По его мнению Пущин во время своего пребывания в Михайловском в январе 1825 г. посвятил Пушкина в план будто бы уже намеченного восстания и связал обязательством участвовать в нем.2 Еще более сенсационные открытия сделали П.С. Попов и М.А. Цявловский. Найденный первым в бумагах Пушкина билет на пропуск в Петербург двух крепостных П.А. Осиповой, написанный рукою Пушкина, дал повод отождествить Пушкина с одним из этих крепостных Хохловым. Под этим именем якобы должен был пробраться нелегально в Петербург сам Пушкин.3 Так творятся легенды. Данная легенда исчерпывающими данными опровергнута С.Я. Гессеном.4 Со своей стороны добавим, что записки Н.И. Лорера, из сообщения которых выросла легенда, источник, требующий критической проверки. Лорер, обладавший по словам М.В. Нечкиной изумительной памятью, передает общеизвестные события, которых он был очевидцем, в совершенно извращенном виде. Так, описывая открытие польского сейма в 1818 г. и речь Александра, он ничего не говорит о нашумевших тогда на всю Россию конституционных обещаниях царя, а между тем заявляет: «В речи своей государь сказал, что назначает генерала Заиончека вице-королем и наместником, и тогда Чарторижский, исправлявший эту должность до сего», уступил свое место Заиончеку. Все это фантазия. Чарторижский должности наместника не исправлял, а Заиончек был назначен еще в 1815 г.5 Анализ черновика послания к Пущину, начатого после приезда последнего в Михайловское, произведенный Б.В. Томашевским, свидетельствует сверх того, что разговор друзей вряд ли касался таких тем, как восстание, и речь шла скорее о принципе «малых дел».6 К достижениям советского пушкиноведения относятся статьи: С.Я. Гессена «Источники десятой главы «Евгения Онегина»«7 и Б.В. Томашевского «Десятая глава «Евгения Онегина»«.8 Теперь можно считать окончательно установленным как текст главы, так и ее источники. Б.В. Томашевский в названной статье положил предел различным попыткам произвольно переставить строфы этой главы.9 Наконец отметим очень удачную популярную статью С.Я. Гессена «Пушкин и декабристы».10 Таким образом достижения в области интересующего нас вопроса несомненно значительны. Можно говорить об очень большой близости Пушкина к декабристам. Но абсолютно нет никакой надобности разукрашивать эту близость легендами. Пушкин и без этих легенд остается одним из наиболее передовых деятелей своей эпохи. На очереди стоит углубленное и детальное изучение политических взглядов Пушкина в связи с идеями декабристов и общественными настроениями эпохи. Согласно ныне принятому представлению, Пушкин до ссылки был близок по взглядам к наиболее умеренному крылу декабристов, на юге же его взгляды стали значительно более радикальными. В 1823 г., как полагал еще А.Л. Слонимский в своей вышеупомянутой статье, начался период разочарования. Однако политическая идеология Пушкина во весь период ссылки (как до, так и после 1823 г.) представляется еще совсем неясной. В этом направлении и надлежит работать. Необходимо тщательно изучать известные уже материалы и особенно искать новых. Пример находки вышеназванного дневника кн. Долгорукова свидетельствует, что такие поиски могут дать положительные результаты.
Сноски: Сноски к стр. 457 1 Соч., ред. С. А. Венгерова, изд. Брокгауз-Ефрон, II, 1908, стр. 503–528. Сноски к стр. 458 1 Соч., ред. С. А. Венгерова, изд Брокгауз-Ефрон, II, стр. 530. 2 «Вестник Литературы», 1921, № 2, стр. 8–9. То же толкование см. в «Книге и Революции», 1921, № 1 (13), стр. 80. Напротив, А. Гладкий («Красная Панорама», 1828, № 3, стр. 7) поддерживал точку зрения Венгерова. 3 «Рукою Пушкина». Несобр. и неопубл. тексты, М.–Л., 1935, стр. 159–160. 4 «Временник Пушкинской Комиссии», II, 1936, стр. 423–424. 5 Сергей Гессен. «Декабристы перед судом истории», М.–Л., 1926, стр. 81–96. 6 Проф. Н. Н. Фатов. «Пушкин и декабристы», М. – Алма-Ата, 1929, стр. 29 и 76. 7 Соч. Пушкина, изд. «Красной Нивы», т. VI, стр. 119. 8 Сборник «Декабристы и их время». Изд-во политкаторжан, т. I, стр. 11–61. 9 П. Е. Щеголев. «Пушкин», СПб., 1912, стр. 1–21. Сноски к стр. 459 1 Архив братьев Тургеневых, вып. 5-й, ред. Е. И. Тарасова, стр. 367–382. 2 «Каторга и ссылка», 1929, № 6, стр. 86–94. 3 «Литературное наследство», XVI–XVIII, стр. 321–378. 4 К. Я. Грот. «Пушкинский Лицей», СПб., 1911, стр. 363–368. 5 «Временник Пушкинской Комиссии», т. I, 1936, стр. 53–90. Статья «Пушкин и «Общество Елизаветы»«. 6 Статья «Архаисты и Пушкин» в книге Ю. Н. Тынянова «Архаисты и Новаторы», Л., 1929, стр. 87–227. 7 Т. XVI–XVIII, стр. 619–656. 8 «Братья Тургеневы и дворянское общество Александровской эпохи» (вступит. статья к «Письмам Н. И. Тургенева к С. И. Тургеневу», Л., 1936). Сноски к стр. 460 1 «Литературный Современник», 1935 г., № 1, стр. 191–205. 2 Цит. номер, стр. 657–666. 3 «Правда», 11 декабря 1936 г., № 340. 4 «Литературный Современник», № 10, стр. 216–239. 5 «Пушкин в литературных объединениях декабристов», «Красная Новь», 1936, № 1, стр. 196–207. Сноски к стр. 461 1 «Каторга и ссылка», 1930, кн. 4, стр. 21–24. 2 «Литературное Наследство», XVI–XVIII, стр. 935. 3 «Звенья», III–IV, стр. 145–146; «Литер. Газета», 1934, № 31; «Рукою Пушкина», 1935, стр. 754–755. 4 «Пушкин накануне декабрьских событий 1825 г.», «Временник», II, стр. 361–384. 5 «Записки декабриста Н. И. Лорера», ГИЗ, 1931, стр. 55–56. 6 «Литературное Наследство», № 16–18, стр. 298. 7 «Декабристы и их время», II, стр. 130–160. 8 «Литературное Наследство», цит. номер, стр. 379–420. 9 Н. Бродский. «Комментарий к Евгению Онегину», изд. «Мир», 1932. 10 «Юный пролетарий», 1936, № 19–20, стр. 18–20.
На первом этапе историографии декабризма прямая постановка проблемы «Пушкин и декабристы» возникла, естественно, в нелегальной прессе. Герцен, которому (как уже упоминалось выше) принадлежит заслуга постановки вопроса о громадном значении подвига декабристов в истории России, увидел прямую связь между декабризмом и политической лирикой Пушкина. Оценку поэзии Пушкина как выражения декабристского этапа в развитии русской общественной мысли Герцен дал в статье «О развитии революционных идей в России». В 1861 году в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература XIX столетия» Огарев говорит о декабризме Пушкина уже более детально: влияние тайного общества «проникает во всю деятельность поэта с поступления в лицей до 1827 года. Оно отзывается во всех его произведениях, являвшихся в печати»1 … По методологическому уровню статьи Герцена и Огарева значительно превосходят более поздние работы дореволюционных биографов … Но следует заметить, что на общей концепции Анненкова сказался не только цензурный террор. Она определялась и либеральной позицией первого биографа Пушкина2 … Как свод фактических данных работа Бартенева имела серьезное значение для исследователей пушкинского декабризма … Как Анненков, так и Бартенев ввели в оборот значительный мемуарный материал. Анненков широко пользовался рассказами П. А. Катенина. Бартенев опубликовал ценные воспоминания И. П. Липранди.6 Несколькими годами ранее в «Атенее» были опубликованы замечательные записки И. И. Пущина,7 написанные по настоянию Е. И. Якушкина и представляющие собою авторитетный источник первостепенной важности для изучения проблемы «Пушкин и декабристы». В те же годы печатаются и «Записки» Ф. Ф. Вигеля, написанные с реакционных позиций, но интересные по некоторым фактическим данным.8 Одновременно в «Библиографических Записках» печатаются ранее запрещенные пушкинские стихотворения … Однако биографический метод изучения продолжал безраздельно господствовать в пушкиноведении. Отсутствие серьезной методологической базы не позволяло ставить проблему во всей широте. Исследование ее сводилось к комментированию отдельных стихотворений или хронологическому изложению событий … В 1880–1882 годах, после открытия пушкинского памятника, реакционное пушкиноведение устами А. И. Незеленова провозглашает концепцию, согласно которой юношеское вольнолюбие Пушкина было ошибочным увлечением: именно эта концепция в значительной степени предопределила пушкинские торжества 1899 года.13 Противовесом этой официозной точке зрения явилась речь В. Е. Якушкина «Общественные взгляды Пушкина», где развивались мысли, высказанные Якушкиным еще в 1886 году в статье «Радищев и Пушкин»: декабризм Пушкина был органичен; Пушкин остался как бы наследником и единственным носителем общественных идей 20-х годов … Развитием статьи 1904 года была работа А. Слонимского «Пушкин и декабрьское движение», напечатанная в Собрании сочинений Пушкина в 1908 году.16 Здесь подведены, по существу, итоги изучения темы в то время и систематизирован накопленный фактический материал. А. Л. Слонимский говорит о лицейских истоках пушкинского декабризма, о роли лекций Куницына, общения с Чаадаевым, Кавериным, Н. Раевским и особенно Н. И. Тургеневым: «Свобода личности, культ закона и освобождение крестьян – вот основные общественные идеи Пушкина. Мы видим у него очень ясную политическую систему – составившуюся под влиянием рационалистических теорий Куницына и Н. Тургенева, но продуманную и прочувствованную совершенно самостоятельно».17 В Кишиневе радикализм Пушкина крепнет под влиянием членов Южного общества: «Мысль Пушкина постоянно вертится вокруг революционных тем».18 К 1823 году, как считал исследователь, наступает разочарование в тайных обществах. Между декабристами и Пушкиным растет некая духовная грань. «Альтруизму» декабристов противостоит «солнечный эгоизм» Пушкина. В этом утверждении ясно дает себя чувствовать методология отвлеченного «психологического» изучения, над которым так и не смогло подняться окончательно дореволюционное пушкиноведение, однако если исключить налет «психологизма», выводы А. Л. Слонимского в ряде моментов сохраняют свое значение: «14 декабря не было переломом в политических взглядах Пушкина. Перелома вообще не было – была эволюция».19 После статьи А. Л. Слонимского в течение ряда лет дореволюционное пушкиноведение не дало работ, посвященных теме «Пушкин и декабристы» в целом. Однако появляется ряд содержательных статей и публикаций, ставящих или освещающих важные стороны этой проблемы. В их числе – расшифровка П. О. Морозовым Х главы «Евгения Онегина», ценные исследования о политическом процессе 1826–1828 годов в связи с распространением элегии «Андрей Шенье» с надписью «на 14 декабря».20 Почти одновременно выходит и капитальный труд М. Лемке «Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг.», вводящий в оборот ценнейший архивный материал. Труды Щеголева и Лемке нанесли окончательный удар легенде о «всемилостивейшем прощении» Пушкина монархом. Ставя проблему «Пушкин и Николай I», П. Е. Щеголев писал: «Нужно будет выяснить все фактические воздействия власти на поэта в период 1826–1837 гг., показать ту бесконечную серую пелену, которая окутала Пушкина в 1826 г., развертывалась во все течение его жизни и не рассеялась даже с его смертью».21 Эта задача определила дальнейшее направление изысканий П. Е. Щеголева (и, в известной мере, Б. Л. Модзалевского, труд которого «Пушкин под тайным надзором» вышел уже после Октябрьской революции). П. Е. Щеголев сформулировал и другую задачу, которая имеет непосредственное отношение к изучению темы «Пушкин и декабристы»: «Процесс развития его [Пушкина] взглядов и его отношений к царю тесно связан с жизнью созданного им поэтического образа государя в его творчестве, с теоретическими представлениями о монархе и власти. Необходимо рассмотреть возникновение и эволюцию этих представлений»22 … В ряде популярных статей (например, В. Я. Брюсова), появившихся после Октября, Пушкина называли прямым союзником и другом декабристов … Значительной вехой в изучении проблемы явилась статья М. В. Нечкиной «Пушкин и декабристы» [1937, газ. перепеч. 1949]25 … Связь Пушкина с петербургскими членами Союза Спасения (Пущин, братья Тургеневы) и Союза Благоденствия (общество «Зеленая лампа», Журнальное общество Н. И. Тургенева) сменяется в 1820–1824 годы общением с декабристами юга. Его мировоззрение этого времени пронизано политическими идеями Южного общества. М. В. Нечкина особо выделяет периоды близости Пушкина с Южным обществом (1821–1824) и связей с Северным обществом в 1824–1825 годах (михайловская ссылка). Исследователь учитывает идейную эволюцию Пушкина, отмечая, однако, что кризис 1823 не является отходом от декабризма, так как он охватывает значительные круги самих декабристов, среди которых возникали те же настроения, что и у автора стихотворения «Свободы сеятель пустынный». Но в существовании тайного общества Пушкин убеждается, по мнению исследователя, только в Михайловском, с приездом Пущина, когда он фактически лишен возможности принять участие в движении. В ходе следствия связь Пушкина с декабризмом становится очевидной для правительства … что почти все выдвинутые М. В. Нечкиной вопросы требуют углубленного изучения (вопрос о политической доктрине «Вольности», стихотворения «Свободы сеятель пустынный», о разговоре Пушкина и Пущина в Михайловском и др.). В дальнейшем тема «Пушкин и декабристы» распалась на ряд отдельных, часто весьма важных тем, на которых и сконцентрировалось внимание исследователей. Но при всей значимости и ценности такого рода работ, обобщающего труда нет по настоящее время; работы же, озаглавленные «Пушкин и декабристы», т. е. рассматривающие проблему в целом, обычно носят популяризаторский характер27 ... Изучались также связи Пушкина в период от Лицея до ссылки с деятелями тайных организаций в Петербурге и их влияние на формирование взглядов Пушкина, отразившихся в его программных политических стихотворениях этого периода.28 Здесь первостепенное значение имеют работы о соотношении взглядов Пушкина с воззрениями Николая Тургенева и др. … В записях Долгорукова Пушкин предстает как убежденный враг абсолютизма, сторонник отмены крепостного права и «перемены правительства в России» … Можно считать, что в советском литературоведении получил разрешение чрезвычайно важный вопрос – об организационных формах участия Пушкина в тайном обществе. Известно, что Пушкин формально к тайному обществу не принадлежал и, вероятно, в кишиневский период лишь догадывался о его существовании. Об этом свидетельствует упомянутый выше рассказ И. Д. Якушкина об инсценированном заседании с целью усыпить подозрения Н. Н. Раевского.37 Из записок И. И. Пущина был сделан вывод, что у их автора несколько раз возникало желание предложить Пушкину войти в общество, но его удерживала преимущественно осторожность, а также нежелание подвергать опасности жизнь великого национального поэта. Но этому выводу резко противоречит такой документ, как письмо И. И. Горбачевского к Михаилу Бестужеву от 12 июня 1861 года, где утверждалось, что «славянам» вообще было запрещено знакомиться с Пушкиным как человеком ненадежным и неустойчивым. В свете противоречивых данных особое значение приобретает сравнительно недавно опубликованное свидетельство С. Г. Волконского, что ему было поручено принять Пушкина в общество.38 Поручение это относится либо к последнему периоду существования Союза Благоденствия, либо ко времени возникновения Южного Общества (после марта 1821 года) и могло идти только от руководителей Общества – Пестеля и Юшневского. Но еще задолго до этой публикации фактические доводы против того, что Верховная Дума запретила членам Общества соединенных славян знакомиться с Пушкиным, были высказаны П. Е. Щеголевым. Слова Горбачевского не отражают истинного положения дел, память здесь ему изменила. По словам П. Е. Щеголева, постановление Верховной Думы Южного общества вообще не могло быть дано ранее сентября 1825 года, между тем как Пушкин уже в августе 1824 года был в ссылке в Михайловском. Волконский указывает на причину, по которой он не выполнил поручения о приеме Пушкина в общество: «Как мне решиться было на это, ... когда ему (Пушкину, – Ред.) могла угрожать плаха».39 Таким образом, вопрос о возможности приема Пушкина в члены тайного общества «южан» в принципе решался положительно. Б. С. Мейлах, рассматривая данные о некоторых позднейших отрицательных отзывах о Пушкине, которые шли из среды декабристов (и не определяли все же их отношения к нему) считает, что их источником были распространившиеся слухи о примирении Пушкина с Николаем I, и в особенности опубликованное письмо Жуковского о смерти Пушкина 40 … Это замечание, сопоставленное с рассказом самого Пушкина о несостоявшемся выезде в Петербург (в передаче Соболевского и Погодина), дало повод отождествить Пушкина с одним из крепостных – Хохловым, под видом которого ссыльный поэт якобы пробирался в Петербург.44 Несостоятельность этой последней версии стала вскоре общепризнанной.45 В 1937 году М. В. Нечкина заявила в печати, что она не принимает доводов А. М. Эфроса об обязательствах Пушкина участвовать в выступлении … Если же стать на почву психологических доводов, то, как это справедливо отметил С. Гессен, совершенно невероятно, чтобы душевное напряжение, вызванное 11 декабря известием о подготовке восстания, разрешилось 13 и 14 декабря созданием «Графа Нулина». Мы проследили основные вехи и линии в истории изучения связей Пушкина с деятельностью тайных обществ, не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающий историографический разбор. Не коснулись мы истории освещения этих вопросов и в биографиях Пушкина, где они неизменно находили то или иное освещение, во многих общих работах и очерках о Пушкине, в комментариях к разного рода публикациям. Но уже из сказанного выше можно заключить, как много сделано в этой области и как много еще здесь неясного и спорного.
В юные годы для Пушкина Дом (Лицей, Петербург) ~ келья и неволя. Пребывание в нем насильственно, а бегство – желанно. За стенами Дома видится простор и воля. Пока Пушкин в Лицее, простором кажется Петербург, когда он в Петербурге – деревня. Эти представления наложат отпечаток даже на южную ссылку, которая в сознании поэта, неожиданно для нас, иногда будет рисоваться в виде не насильственного изгнания, а добровольного бегства из неволи на волю. А перед читателем и перед самим собой Пушкин предстает в образе Беглеца, добровольного Изгнанника. Иногда этот образ, почерпнутый из арсенала образов европейского романтизма, будет иметь реальное биографическое содержание, и за стихами: Презрев и голос <?> укоризны, / И зовы сладостных надежд, / Иду в чужбине прах отчизны / С дорожных отряхнуть одежд (II, 1, 349) стояли реальные планы "взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь" (XIII, 86). Однако чаще перед нами поэтическое осмысление, трансформирующее реальность. В жизненной прозе – насильственная ссылка на юг, в стихах: Искатель новых впечатлений, / Я вас бежал, отечески края ... (II, 1, 147). В поэзии Лицей - брошенный монастырь, Петербург - блестящая и заманчивая цель бегства. В реальной жизни все иначе: родители поэта переехали в Петербург, и Пушкин возвращается из Лицея домой; интересно, что дом в Коломне "у Покрова", на Фонтанке в доме Клокачева, как и вообще впечатления этой окраины, где, по выражению Гоголя, "всё тишина и отставка", отозвавшиеся позже в "Домике в Коломне" и "Медном всаднике", для творчества Пушкина 1817-1820 годов не существуют; из Лицея Пушкин писал послания сестре - в поэзии петербургского периода ни сестра, ни какие-либо другие "домашние" темы не упоминаются.
В жизни Пушкина бывали периоды, когда книга составляла для него любимое общество, а уединение и сосредоточенность мысли - лучшее занятие. 1817- 1820 годы резко отличны от этих периодов. П дело здесь не только в том, что неистраченные силы молодого поэта бурно искали себе исхода. В унисон с ними кипела и бурлила молодая Россия. Годы эти имеют в русской истории особую, ни с чем не сравнимую физиономию. Счастливое окончание войн с Наполеоном разбудило в обществе чувство собственной силы. Право на общественную активность казалось достигнутым бесповоротно. Молодые люди полны были жажды деятельности и веры в ее возможность в России… Характерной чертой времени явилось стремление объединить усилия. Даже чтение книги - занятие, традиционно в истории культуры связывавшееся с уединением, - производится сообща… В конце 1810-х - начале 1820-х годов в России чтение - форма дружеского общения; читают вместе так же, как и думают, спорят, пьют, обсуждают меры правительства или театральные новости. Пушкин, обращаясь к гусару Я. Сабурову, поставил в один ряд: ... с Кавериным гулял, / Бранил Россию с Молоствовым, / С моим Чедаевым читал (II, 1, 350). П.П. Каверин - геттингенец, гусар, кутила и дуэлянт, член Союза Благоденствия. Он "гулял" (т.е. кутил, не только с Пушкиным, но и "пускал пробку в потолок" с Онегиным в модном ресторане Талон на Невском…
Стремление к содружеству, сообществу, братскому единению составляет характерную черту поведения и Пушкина этих лет. Энергия, с которой он связывает себя с различными литературными и дружескими кружками, способна вызвать удивление. Следует отметить одну интересную черту: каждый из кружков, привлекающих внимание Пушкина в эти годы, имеет определенное литературно-политическое лицо, в него входят люди, обстрелянные в литературных спорах или покрытые боевыми шрамами, вкусы и взгляды их уже определились, суждения и цели категоричны. Принадлежность к одному кружку, как правило, исключает участие в другом. Пушкин в их кругу выделяется как ищущий среди нашедших. Дело не только в возрасте, а в глубоко свойственном Пушкину на протяжении всей его жизни – пока еще стихийном – уклонении от всякой односторонности: входя в тот или иной круг, он с такой же легкостью, с какой в лицейской лирике усваивал стили русской поэзии, усваивает господствующий стиль кружка, характер поведения и речи его участников. Но чем блистательнее в том или ином из лицейских стихотворений овладение уже сложившимися стилистическими, жанровыми нормами, тем более в нем проявляется собственно пушкинское. Нечто сходное произошло в 1817- 1820 годах в сфере построения поэтом своей личности. С необычной легкостью усваивая "условия игры", принятые в том или ином кружке, включаясь в стиль дружеского общения, предлагаемый тем или иным из собеседников-наставников, Пушкин не растворяется в чужих характерах и нормах. Он ищет себя.
Способность Пушкина меняться, переходя от одного круга к другому, и искать общения с совершенно разными людьми не всегда встречала одобрение в кругу декабристов. Даже близкий друг И.И. Пущин писал: "Пушкин, либеральный по своим воззрениям, имел какую-то жалкую привычку изменять благородному своему характеру и очень часто сердил меня и вообще всех нас тем, что любил, например, вертеться у оркестра около Орлова, Чернышева, Киселева и других <...> Говоришь, бывало: «Что тебе за охота, любезный друг, возиться с этим народом: ни в одном из них ты не найдешь сочувствия и пр.». Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать, что обыкновенно делал, когда немножко потеряется. Потом, смотришь, – Пушкин опять с тогдашними львами!" (А.C. Пушкин в воспоминаниях современников. т. 1, с. 98.) А.Ф. Орлов – брат декабриста, – которому в это время едва перевалило за тридцать, сын екатерининского вельможи, начавший военное поприще под Аустерлицем (золотая сабля "за храбрость"), получивший семь ран на Бородинском поле, в тридцать лет генерал-майор, командир конногвардейского полка, любимец императора, мог о многом порассказать. А.И. Чернышев, на год моложе Орлова, тоже имел за плечами богатый жизненный опыт: многократные, многочасовые беседы с Наполеоном, прекрасное личное знание всего окружения французского императора делали этого генерал-адъютанта также интересным собеседником. П.Д. Киселев – умный и ловкий честолюбец, быстро делающий карьеру, только что, тридцати одного года от роду, произведенный в генерал-майоры, человек, умевший одновременно быть самым доверенным лицом императора Александра и ближайшим другом Пестеля. Все они, в духе деятелей александровского времени, не чуждались "законно-свободных" идей, все трое сделались потом преуспевающими бюрократами. Однако именно это свидетельство Пущина позволяет утверждать, что Пушкин был в этом кругу не восхищенным мальчиком, а пытливым наблюдателем. Киселева не смог раскусить даже проницательный Пестель, поверивший в искренность его дружбы и свободомыслия и поплатившийся за это жизнью, а двадцатилетний Пушкин писал о нем в послании А.Ф. Орлову: На генерала Киселева / Не положу своих надежд, / Он очень мил, о том ни слова... / Он враг коварства <в беловом автографе определеннее: "тиранов". - Ю.Л.) и невежд... / ...Но он придворный: обещанья / Ему не стоят ничего (II, 1, 85 и 561).
В Лицее Пушкин, заочно избранный в "Арзамас" и получивший там условное имя "Сверчка", рвался к реальному участию в деятельности этого общества. Однако, когда это желание осуществилось, чисто литературное направление "Арзамаса" в эпоху возникновения Союза Благоденствия стало уже анахронизмом. В феврале – апреле 1817 года в "Арзамас" вступили Н. Тургенев и М. Орлов, а осенью – Н. Муравьев. Все они были активными членами конспиративных политических групп, вcе рассматривали литературу не как самостоятельную ценность, а только как средство политической пропаганды. Активизировались к этому времени и политические интересы "старых" арзамасцев: П.А. Вяземского, Д.В. Давыдова. Показательна запись в дневнике Н.И. Тургенева от 29 сентября 1817 года: "Третьего дня был у нас Арзамас. Нечаянно мы отклонились от .литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство" [Архив бр. Тургеневых, вып. 5. Птг., 1921, с. 93.] На этом заседании, видимо, присутствовал и Пушкин. "Арзамас" не был готов к политической активности и распался. Однако, видимо, именно здесь Пушкин сблизился с Николаем Тургеневым и Михайлом Орловым, связи с которыми в этот период решительно оттеснили старые литературные привязанности и дружбы. Карамзин, Жуковский, Батюшков – борцы за изящество языка и за "новый слог", герои литературных сражений с "Беседой" – померкли перед проповедниками свободы и гражданских добродетелей.
Особую роль в жизни Пушкина этих лет сыграл Николай Тургенев. Скрытый текст
Он был на десять лет старше Пушкина. Унаследовав от отца-масона суровые этические принципы и глубокую религиозность, Н.И. Тургенев сочетал твердый, склонный к доктринерству и сухости ум с самой экзальтированной, хотя и несколько книжной, любовью к России и русскому народу. Борьба с рабством ("хамством", как он выражался на своем специфическом политическом лексиконе) была идеей, которую он пронес через всю жизнь. Если его старший брат, Александр, отличался мягкостью характера и либерализм его выражался, главным образом, в терпимости, готовности принять чужую точку зрения, то Николай Тургенев был нетерпим, требовал от людей бескомпромиссности. в решениях был резок, в разговорах насмешлив и категоричен. Здесь, в квартире Тургенева, Пушкин был постоянным гостем. Политические воззрения Н. Тургенева в эти годы в основном совпадали с настроениями умеренного крыла Союза Благоденствия, в который он вступил во второй половине 1818 года. Освобождения крестьян он надеялся добиться с помощью правительства. В добрые намерения царя уже не верили. Но члены Союза Благоденствия возлагали надежды на давление со стороны передовой общественности, которому Александр I, хочет он этого или нет, вынужден будет уступить. Для этой цели Союз Благоденствия считал необходимым создать в России общественное мнение, которым бы руководили политические заговорщики через посредство литературы и публицистики. Литературе, таким образом, отводилась подчиненная роль. Чисто художественные проблемы мало волновали Н. Тургенева. В 1819 году он писал: "Где русский может почерпнуть нужные для сего правила гражданственности? Наша словесность ограничивается доныне почти одною поэзией. Сочинения в прозе не касаются до предметов политики". И далее: "Поэзия и вообще изящная литература не может наполнить души нашей" ["Русский библиофил", 1914, № 5, с. 17.] Геттингенец, дипломат и государственный деятель, автор книги по политической экономии, Н. Тургенев смотрел на поэзию несколько свысока; допуская исключение лишь для агитационно-полезной; политической лирики. Эти воззрения он старался внушить и Пушкину. С ним был совершенно согласен и его младший брат, начинающий дипломат Сергей, размышлявший в своем дневнике: "Жуковский писал мне, что, судя по портрету, видит он, что в глазах моих блестят либеральные идеи. Он поэт, но я ему скажу по правде, что пропадет талант его, если не всему либеральному посвятит он его. Только такими стихами можно теперь заслужить бессмертие... Мне опять пишут о Пушкине, как о развертывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность и вместо оплакиваний самого себя пусть первая его песнь будет: Свободе" [Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату с. И. Тургеневу. М. -Л., 1936, с. 59.] "Оплакивание самого себя" – элегическая поэзия, к которой Тургеневы, как и большинство декабристов, относились сурово. Влияние Н.И. Тургенева отчетливо сказалось в стихотворении Пушкина "Деревня". Характерно с этой точки зрения и начало оды "Вольность" – демонстративный отказ от любовной поэзии и обращение к вольнолюбивой Музе. Не следует, конечно, понимать это влияние слишком прямолинейно – идея осуждения любовной поэзии и противопоставление ей поэзии политической была почти всеобщей в декабристских и близких к ним кругах. Вяземский, шедший другой, вполне самобытной дорогой, в стихотворении "Негодование" выразил ту же мысль и в весьма сходных образах: И я сорвал с чела, наморщенного думой, / Бездушных радостей венок... ... Мой Аполлон – негодованье! / При пламени его с свободных уст моих Падет бесчестное молчанье / И загорится смелый стих. У Пушкина: Приди, сорви с меня венок, / Разбей изнеженную лиру... Хочу воспеть Свободу миру, / На тронах поразить порок (II, 1, 45). Оду "Вольность" роднит с идеями Н. Тургенева не только противопоставление любовной и политической поэзии, но весь круг идей, отношение к французской революции и русскому самодержавию. Ода "Вольность" выражала политические концепции Союза Благоденствия, и воззрения Н.И. Тургенева отразились в ней непосредственным образом. Н.И. Тургенев был суровым моралистом – не все в пушкинском поведении и пушкинской поэзии его удовлетворяло. Резкие выходки Пушкина против правительства, эпиграммы и легкомысленное отношение к службе (сам Н. Тургенев занимал ответственные должности и в Государственном совете и в министерстве финансов и относился к службе весьма серьезно) заставляли его "ругать и усовещать" Пушкина. По словам А.И. Тургенева, он "не раз давал чувствовать" Пушкину, "что нельзя брать ни за что жалование и ругать того, кто дает его", а осуждение поэта "за его тогдашние эпиграммы и пр. против правительства" однажды, во время разговора на квартире Тургеневых, приняло столь острые формы, что Пушкин вызвал Н.И. Тургенева на дуэль, . правда, тут же одумался и c извинением взял вызов обратно. [Памяти декабристов, т. II. Л., 1926, с. 122.]
Николай Тургенев не был единственным связующим звеном между Пушкиным и Союзом Благоденствия. Видимо, осенью 1817 года Пушкин познакомился с Федором Николаевичем Глинкой. Скрытый текст
Глинка происходил из небогатого, но старого рода смоленских дворян. Небольшого роста, болезненный с детства, он отличался исключительной храбростью на войне (вся его грудь была покрыта русскими и иностранными орденами) и крайним человеколюбием. Даже Сперанский, сам выглядевший на фоне деятелей типа Аракчеева как образец чувствительности, пенял Глинке за неуместную в условиях русской действительности впечатлительность, говоря: "На погосте всех не оплачешь!" Глинка был известным литератором и весьма активным деятелем тайных декабристских организаций на раннем этапе их существования. Совмещая роль одного из руководителей Союза Благоденствия и адъютанта, прикомандированного для особых поручений к Петербургскому военному генерал-губернатору Милорадовичу, Глинка оказал важные услуги тайным обществам, а также сильно способствовал смягчению участи Пушкина в 1820 году. В 1819 году Глинка был избран председателем Вольного общества любителей российской словесности в Петербурге, которому предстояло сыграть исключительную роль в сплочении литераторов декабристской ориентации. Пушкин испытал сильное влияние личности Глинки - человека высокой душевной чистоты и твердости. В определенной мере Глинка втягивал Пушкина в легальную деятельность, исподволь руководимую конспиративными обществами. Намечаются и другие точки соприкосновения Пушкина с Союзом Благоденствия. Еще в Лицее Пушкин познакомился с Никитой Муравьевым. Когда в 1817 году знакомство это возобновилось в связи с вступлением Муравьева в "Арзамас", тот уже был одним из организаторов первого тайного общества декабристов - Союза Спасения. Видимо, через Никиту Муравьева Пушкин был привлечен к участию в тех заседаниях Союза Благоденствия, которые не имели строго конспиративного характера и Должны были способствовать распространению влияния общества. Много лет спустя, работая над десятой главой "Евгения Онегина", Пушкин рисовал такое заседание: [more]Витийством резким знамениты, Сбирались члены сей семьи У беспокойного Никиты, У осторожного Ильи. Друг Марса, Вакха и Венеры, Им резко Лунин предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал сво<и> Ноэли Пу<шкин>, Мела<нхолический> Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал (VI, 524). Стихи эти длительное время казались плодом поэтического вымысла: участие Пушкина в заседаниях такого рода представлялось невозможным. Однако в 1952 году М.В. Нечкина опубликовала показания на следствии декабриста Н.Н. Горсткина, который сообщил (надо, конечно, учесть вполне понятное в тактическом отношении стремление Горсткина принизить значение описываемых встреч): "Стали собираться сначала охотно, потом с трудом соберется человек десять, я был раза два-три у к<нязя> Ильи Долгорукого, который был, кажется, один из главных в то время. У него Пушкин читывал свои стихи, все восхищались остротой, рассказывали всякий вздор, читали, иные шептали, и все тут; общего разговора никогда нигде не бывало <...> бывал я на вечерах у Никиты Муравьева, тут встречал частенько лица, отнюдь не принадлежавшие обществу" ["Лит. наследство", 1952, т. 58, с. 158-159.] Если добавить, что названные в строфе Лунин и Якушкин – видные деятели декабристского движения – также были в эти годы знакомцами Пушкина (с Луниным он познакомился 19 ноября 1818 года во время проводов уезжавшего в Италию Батюшкова и так близко сошелся, что в 1820 году перед отъездом Лунина отрезал у него на память прядь волос; с Якушкиным Пушкина познакомил Чаадаев), картина декабристских связей Пушкина делается достаточно ясной. Однако она будет не совсем закончена, если мы не обратимся к еще одной стороне вопроса.
Самое интересное здание в Петроверигском переулке - это, пожалуй, дом №4. В начале XIX века усадьба, которая стояла по всей чётной стороне от Маросейки до поворота и спускалась к Б.Спасоглинищевскому переулку, принадлежала семье Ивана Петровича Тургенева (1752-1807). Это был известный масон (из ложи Н.Н.Трубецкого), общественный деятель, член новиковского Дружеского учёного общества. Когда Н.И.Новикова арестовали и поместили в Шлиссельбургскую крепость, Тургенев был выслан в родовое имение в Симбирскую губернию. С воцарением Павла I в 1796 г. он был возвращён в Москву и вскоре назначен на должность директора Московского университета, которую занимал до 1803 г. Четыре сына Ивана Петровича также хорошо известны в русской истории и культуре.
Старший - Андрей Иванович Тургенев (1781-1803) - известен как поэт и друг В.А.Жуковского. Вместе с ним он учился в благородном пансионе при Московском университете. По окончании курса, Тургенев поступил в московский архив Коллегии иностранных дел, но вскоре перешёл на службу в Санкт-Петербург к Н.Н. Новосильцеву , в комиссию составления законов. В 1802 г. был послан курьером в Вену, и вскоре по возращении оттуда скончался. Жуковский почтил память Тургенева прекрасными стихами, в послании к брату его Александру. Тургенев написал немного. Лучшее его стихотворение "Элегия" помещено в "Пантеоне Русской Поэзии" (1815, часть 4). Он был организатором так называемого "Дружественного литературного общества", которое объединило участников литературных кружков, ранее возникших среди воспитанников пансиона и университета. Кроме Тургенева и Жуковского участниками Общества были будущие профессор русской словесности Алексей Мерзляков, журналист и литератор Александр Войков (в его доме на Девичьем поле проходили их собрания), братья Андрей и Михаил Кайсаровы, Семён Родзянко.
Александр Иванович Тургенев (1785-1846) воспитывался в том же пансионе, потом изучал историко-политические науки в Геттингенском университете. Служил в министерстве юстиции, принимал участие в трудах комиссии составления законов, сопровождал императора Александра I за границу, в 1810 г. назначен директором департамента главного управления духовных дел иностранных исповеданий; соединял с этой должностью звания и помощника статс-секретаря в государственном совете, и старшего члена совета комиссии составления законов. Знаком он был со многими представителями науки и литературы тех лет - с Н.М.Карамзиным, И.И.Дмитриевым, М.М.Херасковым, П.А.Вяземским, входил в литературный кружок "Арзамас", принимал участие в судьбе К.Н.Батюшкова, Е.А.Баратынского, А.С.Пушкина. Тело последнего Александр Тургенев провожал в Святогорский монастырь. Много работая в иностранных архивах, он собрал ценные документы по древней России.
Два других сына пошли по тем же стопам и закончили сначала благородный пансион московского университета, а затем учились в Геттингене. Николай Иванович Тургенев (1789-1871) в 1812 г. поступил в Комиссию составления законов, а на следующий год назначен русским комиссаром Центрального административного департамента союзных правительств, во главе которого стоял барон Штейн. С 1816 г. он помощник статс-секретаря Государственного совета. С 1819 г., кроме того, управляющий 3-м отделением канцелярии Министерства финансов. То есть, как мы видим, занимал нормальные такие должности. Потом он вошёл в тайную организацию "Орден русских рыцарей" и в преддекабрьский "Союз благоденствия", целью которых было уничтожение самодержавия и крепостничества. В 1821 г. стал одним из организаторов и учредителей Северного общества, которое в декабре 1825 г. организовало знаменитое восстание в Петербурге. Однако с 1824 г. Николай Тургенев находился в заграничном отпуске и само восстание прошло без него. Он был привлечён по делу декабристов, но вернуться в Россию отказался. Власти осудили его заочно и приговорили 10 июля 1826 г. к вечной каторге. Тургенев остался политэмигрантом и до самой смерти жил сначала в Англии, а потом во Франции. В 1856 г. он обратился с прошением о прощении к императору Александру II и ему вернули право на чины и ордена, а детям его были дарованы все прежние права по происхождению. Умер он 1871 г. близ Парижа в своей вилле Vert Bois.
Самый младший сын И.П.Тургенева Сергей (1792-1827) известен менее своих братьев.... он тоже был дипломатом и убеждённым врагом деспотизма и крепостного права. Братьям Тургеневым посвятил свой роман советский писатель Анатолий Виноградов (1888-1946). Его "Повесть о братьях Тургеневых" вышла в свет в 1932 г.
Сверчок
постоянный участник
Сообщение: 610
Зарегистрирован: 23.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 28.10.07 13:20. Заголовок: Re:
Вот кое-какие конспективные мысли по поводу причин выступления на Сенатской 14 декабря.
Начну с Герцена и Аверченко. В "Былом и думах" большое место отведено Сперанскому. Когда ещё Александр Павлович не был императором, он дружил со Сперанским. Они жаждали конституционной монархии, а не абсолютной, и хотели разобраться в крепостном праве. Теперь же Аверченко. Не помню ,как называется этот рассказ, но суть его такова: Король увидел под стенами своего дворца Нищего и распорядился, чтобы тому подали. Распоряжение-указ Короля, пройдя по инстанциям (министры, исполнители, стражники), приобрёл противоположное значение, и Король с удивлением увидел, как Нищего выталкивают взашей от дворца. Возвращаемся к Сперанскому. Когда Александр Павлович стал Александром I, он через какое-то время удалил-сослал Сперанскому в город, где находится сейчас Сперанский "Нашего союза" - в Пермь. До этого Мих. Мих. (простите, Лепорелла) Сперанский вводил жизнь реформы, двигающие монархию к конституции. Наполеон просил Александра I "обменять" Сперанского на какое-нибудь королевство. Но 1812 году Сперанского всё-таки выслали. В общем, та же история, что и с Нищим. Власть властвует над властителями. Подобные метаморфозы произошли и с самим Михаилом Михайловичем. После смерти (или ухода) Александра I, Сперанский занимался "Сводом законов Российской империи", который печатал лицейский товарищ Пушкина - Михаил Яковлев. Но это уже другая история.
Но идём дальше, скоро я приближусь к т.н. "декабристам".
Теперь о Наполеоне. У меня долгое время было что-то из разряда "Глупых вопросов" - отношение Пушкина к Наполеону. С одной стороны - враг России. С другой - великий человек. Долго не мог прийти к нечто единому, и это оказалось верным: единого отношения у Пушкина нет. Наполеон напал на Россию и заслужил возмездие. Но Бонапарт сделал для истории то, что никто до него не делал: он стал Императором не по наследству крови, а по промыслу своего духа. То есть он показал всей Европе, что любой может стать Императором, и это признает даже сам Папа Римский. Такого до Наполеона - не было. Да, всходили на трон особы не царских кровей, но они были вынуждены доказывать своё королевское происхождение. Возникали Лже-Дмитрии, Лже, Лже, Лже... А Бонапарт не стал ничего доказывать: помазался на царство и - всё. Это помазание свернуло умы всем дворянствам в Европе, оно стало ощущать себя на уровне государя. Не все, не все, конечно, но наиболее внимательные. Нарушились вековые устои, которые привели к современной демократической тирании. В своё время, я, родившийся при царствовании Брежнева, считал, что оно так и будет всегда. Что он несменяем, как плита на кухне, на которой готовились семейные обеды. Когда же Брежнев умер, для меня это было откровением до хохота: оказывается, что устои - изменны. Видимо, подобного рода потрясение было и для дворян того времени, когда Наполеон стал императором. Но он сунулся в Россию. И, несмотря на симпатию к сей фигуре, те же дворяне встали на защиту своей деревни (O rus!). Был отставлен на время французский язык, и даже масонские службы непривычно шли на русском. И Пушкин попал в эпицентр этого возрождения русского Логоса и вырос вместе с ним.
После того, как русская армия разгромила французов и вошла в Париж, Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед. Пока она воевала, другие готовили раздел Европы. Естествено, что разочарование в обществе относительно Александра I не замедлило себя ждать. Русский дух, развернувшийся словно кундалини, не желал сворачиваться обратно в копчик. И эта энергия должна была куда-нибудь выплеснуться.
Заражённые свободой помазания на царство, возрождением, победой и поражением России - всё это вместе, а не раздельно, - разочарованием в реформах Сперанского, которые вылились в свою полную противоположность, масоны решили действовать. И когда Константин отказался, а Николай согласился, они вышли на Сенатскую. Скрытый текст
О масонах того времени поговорим чуть позже. Ага?
Пушкин впитал в себя - Свободу. Волность. И русский Логос. И именно последний не дал ему присоединиться.
Вот такие конспективные мысли о том смысловом поле, в котором обитали Пестель, Рылеев, Муравьёв, Тургеневы, Кюхельбекер, Пущин и многие другие. Но, мне кажется, Арина Родионовна скажет больше и интереснее меня. ))))))))).
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 640
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 28.10.07 18:21. Заголовок: Re:
Сверчок пишет:
цитата:
Видимо, подобного рода потрясение было и для дворян того времени, когда Наполеон стал императором. Но он сунулся в Россию. И, несмотря на симпатию к сей фигуре, те же дворяне встали на защиту своей деревни (O rus!). Был отставлен на время французский язык, и даже масонские службы непривычно шли на русском. И Пушкин попал в эпицентр этого возрождения русского Логоса и вырос вместе с ним.
После того, как русская армия разгромила французов и вошла в Париж, Россия, как это всегда бывает, не смогла воспользоваться плодами своих побед.
В послании к государству Императора было отдельно написано о крестьянах: "Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от Бога!" То есть, надо понимать, что Наполеон мог издать закон об освобождении крестьянства, попытавшись тем самым подорвать устои партизанского движения. Но новоявленный император не пошёл на этот шаг, он показался ему недостойным. И все солдаты-освободители Европы после войны вернулись в то "прекрасное" состояние крепостничества, в котором пребывали до освобождения своей страны. У Н.Эйдельмана в книге "Апостол Сергей" приводится такой факт: когда маленьких Муравьевых-Апостолов увезли из Парижа после воцарения Наполеона, перед пересечением границы Российской Империи мать велела остановить коляску и сказала:"Дети, я должна сказать вам очень важную вещь. В России существует рабство". И, естественно, для многих просвещённых дворян, прошедших войну, отмена рабства была ожидаема... А тут "мзду от Бога"...
- Не Республика. Не Конституционная Монархия. Не Абсолютизм. Не ... Матриархат. Нет, Ваше Императорское... - ? - рабство-с ... молчу, молчу ... о, более никогда, никогда, никогда ... высечь ... всех нас высечь ... Благодетель ты наш ... родной ...
Отправлено: 29.10.07 11:36. Заголовок: "Манифест к русскому народу" (проект, найденный при обыске у Трубецкого):
Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние твое! В Манифесте Сената объявляется: 1. Уничтожение бывшего правления. 2. Учреждение временного до установления постоянного выборными. 3. Свободное тиснение и потому уничтожение цензуры. 4. Свободное отправление богослужения всем верам. 5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей. 6. Равенство всех сословий перед законом и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомство ближайших судов гражданских. 7. Объявление права всякому гражданину заниматься чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как-то: земля, дома в деревнях и городах. Заключать всякого рода условия между собою, тягаться с друг другом перед судом. 8. Сложение подушных податей и недоимок по оным. 9. Уничтожение монополий, как-то: на соль, на продажу горячего вина и проч[его] и потому учреждение свободного винокурения и добывание соли... и водки. 10. Уничтожение рекрутства и военных поселений. 11. Убавление срока службы военной для нижних чинов и определение оного последует по уравнении воинской повинности между всеми сословиями. 12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослуживших15 лет. 13. Учреждение волостных, уездных, губернских и областных правлений и порядка выборов членов сих правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначаемых. 14. Гласность судов. 15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские . Учреждает правление из 2-х или 3-х лиц, которому подчиняет все части высшего упрвления, то есть все министерства, Совет, комитет министров, армии, флот. Словом, всю верховную исполнительную власть, но отнюдь не законодательную и не судную. Для сей последней остается министерство, подчиненное временному правлению, но для суждения дел, не решенных в нижних инстанциях, остается департамент Сената уголовный и учреждается департамент гражданский, кои решают окончательно и члены коих останутся до учреждения постоянного правления. Временному правлению поручается приведение в исполнение: 1. Уравнение прав всех сословий. 2. Образование местных волостных, уездных, губернских и областных правлений. 3. Образование внутренней народной стражи. 4. Образование судной части с присяжными. 5. Уравнение рекрутской повинности между всеми сословиями. 6. Уничтожение постояннной армии. 7. Учреждение порядка избрания выборных в палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение. Скрытый текст
ЦГАОР СССР, Ф. 48, Д. 333, Л. 173, 173 ОБ. Опубликовано: Восстание декабристов. Материалы и документы, т. I. М.-Л., 1925, с. 107-108. - Приведено как Приложение в кн. А.В.Семёновой "Временное революционное правительство в планах декабристов. - М., Мысль, 1982. - 206 с., ил. - Тираж 45000. Там же (на обороте Обложки) приводится фотокопия проекта "Манифеста".
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 647
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 30.10.07 02:12. Заголовок: По моему скромному п..
По моему скромному пониманию, разницу между отношением Пушкина и некоторых декабристов к перемене строя очень точно "расшифровал" Давид Самойлов. Его стихотворение "Пестель, Поэт и Анна" я поместила в раздел "САМОЙЛОВ". Читайте все и поговорим! Пожалуйста!
Арина Родионовна, вам с Давидом Самойловичем большое спасибо, стихотворение, отличное само по себе, "в тему" - стопроцентно! Говорить, скажем, о таких декабристах как Пущин - не входит в мои (весьма, правда, непредсказуемые) планы: о хорошем, глубоком человеке с тяжёлой судьбой, друге Пушкина - можно прочитать наугад любую публикацию (хоть и в Инете), вранья не будет. Имеет смысл, на мой взгляд, "прояснить" проблемных, Пестеля - в первую очередь. И Вы как раз задаёте нужный тон своим безукоризненно звучащим камертоном. Спасибо.
Отправлено: 31.10.07 13:26. Заголовок: цесаревич и император Николай:
Среди посмертных стихов Тютчева имеется эпиграмма, посвященная памяти Николая I:
Не богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые, и злые, – Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей.
Не странен ли этот саркастический портрет императора в устах славянофила и монархиста Тютчева? Сам Николай полагал, что он служит идее истинного самодержавия, и эту его уверенность разделяли многие ревнители старого порядка. Но вот оказывается, что один из самых примечательных романтиков русской империи клеймит этого государя жестоко, не щадя вовсе его памяти. Этот царь, по мысли поэта, был каботэн и лжец; все дела его призрачны и пусты; он не служил "ни Богу, ни России"... Скрытый текст
А между тем надо признать, что вершиной петербургского периода русской истории – в смысле утверждения государственного абсолютизма – было царствование Николая I. Если этот самодержец не внушает никакого уважения одному из самых пламенных апологетов империи, то не явно ли, что сама императорская власть уже в первой четверти XIX века была на ущербе, что она была обречена на гибель? Объективные исторические условия определили ее неминуемое падение, а ее внутренняя опустошенность и бессодержательность были в полном соответствии с этим страшным концом. Кто же был Николай Павлович Романов? Был ли он, как надеялся Пушкин в I826 году, подобен его "пращуру" – Петру Великому – Как он, неутомим и тверд, / И памятью, как он, незлобен... - или он "служил лишь суете своей", как думал Тютчев, царедворец и дипломат, знавший прекрасно кулисы монархии? Ответить на этот вопрос возможно, вглядевшись пристально в лицо этого незаурядного государя. Сделать это, однако, не так легко, ибо Николай Павлович Романов не случайно любил посещать маскарады: это его пристрастие к личинам характерно для его биографии. В нем вовсе не было тех душевных сомнений, какие были свойственны его брату Александру, коего Пушкин за эти "противочувствия" назвал "арлекином", но однообразие своего бездушного деспотизма Николай Павлович умел рядить в разные наряды...
...Николай пристально следил за тем, что делалось в Париже. Разгром генералом Кавеньяком июльских баррикад пришелся ему по вкусу, и он не упустил случая передать усмирителю свой сочувственный примет. Провозглашение в декабре 1852 года Людовика-Наполеона Бонапарта императором французов не очень понравилось царю, но это все же было лучше, чем республика. Он как-то "полупризнал" нового императора. И это "полупризнание" оскорбило и раздражило самолюбивого Бонапарта. Все это подготовило почву для войны России с Европой. Поводом для этого конфликта явилось наше столкновение с Портой по вопросу о привилегиях православных в Палестине. Турки, чувствуя поддержку Англии и Франции, не соглашались на уступки. Николай, как известно, занял дунайские княжества восьмидесятитысячной армией, требуя исполнения договоров. Ему скоро пришлось убедиться, что у него нет в Европе ни единого союзника. Надо отдать ему справедливость, что у него явилась тогда смелая мысль провозгласить действительную независимость молдаво-валахов, сербов, болгар и греков. Поднять балканские народы, придать этому движению освободительный характер - это значило заручиться не только моральной поддержкой славян, но и обеспечить себе прочную военную базу. Но освободительное движение не сочеталось как-то с физиономией Николая Павловича Романова. "Карлик, трус беспримерный", по выражению поэта, граф Нессельроде объяснил царю неприличие его "революционного" замысла. Опять появились на сцене пресловутые "принципы легитимизма", и последняя возможность спасти свою честь была навсегда утрачена императором Николаем. Россия начала военные действия. Адмирал Нахимов уничтожил на Синопском рейде турецкую эскадру, но вслед за этим появились в Черном море английские и французские корабли. 1 марта Англия и Франция предъявили России ультиматум, требуя очищения дунайских княжеств. Николай обратился к Австрии и Пруссии, предлагая подписать протокол о нейтралитете. Известно, какой бесстыдный ответ был получен от правительств, им еще так недавно поощряемых в ущерб русским интересам. Русским войскам пришлось отступить за Прут. Театр военных действий благодаря французскому десанту был перенесен в Крым.
История Крымской кампании всем известна. 11 сентября 1854 года началась славная оборона Севастополя. Царь делался все мрачнее и мрачнее. В это время один из проницательных современников писал из Москвы: "Понятно, что сбились с пути и завязли, но когда началось это уклонение? С какой поры? Как стать опять на верный путь?" "Пока же ясно, для меня, по крайней мере, что мы стоим лишь на пороге всяких разочарований и унижений. Первая ставка нами проиграна - и проиграна безвозвратно... разве каким-либо чудом, которого мы не заслужили, избежим мы позорной сдачи и в то же время будем стараться убедить себя в том, что в конце концов и этот исход не хуже других, причем это убеждение будет навязываться силою тем, которые с ним не согласятся". П. А. Валуев, которого трудно заподозрить в политическом радикализме, характеризует тогдашнее наше положение, как нечто весьма безотрадное и жуткое:
"Давно ли мы покоились в самодовольном созерцании нашей славы и нашего могущества? Давно ли наши поэты внимали хвале, которую нам Семь морей немолчно плещут... Давно ли они пророчествовали, что нам Бог отдаст судьбу вселенной, Гром земли и глас небес... Что стало с нашими морями? Где громы земли и горняя благодать мысли и слова? Кого поражаем мы? Кто внимает нам? Наши корабли потоплены, сожжены или заперты в наших гаванях. Неприятельские флоты безнаказанно опустошают наши берега. Неприятельские армии безнаказанно попирают нашу землю..."
"Друзей и союзников у нас нет..."
"...В исполинской борьбе с половиной Европы нельзя было более скрывать под сению официальных самохвалений, в какой мере и в каких именно отраслях государственного могущества мы отстали от наших противников. Оказалось, что в нашем флоте не было тех именно судов, в сухопутной армии того именно оружия, которые требовались для уравнения боя; что состояние и вооружение наших береговых крепостей были неудовлетворительны; что у нас недоставало железных и даже шоссейных дорог..."
"Сверху блеск - внизу гниль..."
"Везде преобладает у нас стремление сеять добро силой. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказания".
"Везде противоположение правительства народу, казенного частному".
"Пренебрежение к каждому из нас в особенности и к человеческой личности вообще водворилось в законах..."
Декабристы повешены, отправлены в Сибирь, на каторгу; туда же пошел Достоевский и петрашевцы; независимая мысль задушена цензурой; так называемые "западники" преследуются как преступники... Но, может быть, иная участь постигла тех, кто принципиально защищал самодержавие? Может быть, свободны "славянофилы"? Увы! И эти единственные ревнители царской власти гонимы при Николае не менее прочих. В чем же дело? А в том, что и эти люди, устами Хомякова, сказали в глаза царю страшную правду о его казенной России:
В судах черна неправдой черной И игом рабства клеймена; Безбожной лести, лжи тлетворной, И лени мертвой и позорной И всякой мерзости полна.
И другой поэт-славянофил, Тютчев, писал в это время поводу тогдашних событий об императоре Николае: "Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека".
Английский флот появился перед Кронштадтом. Император Николай подолгу смотрел на него в телескоп из своего дворца в Александрии. В начале 1855 года император заболел. 18 февраля 1855 года он умер. Все почему-то решили, что он отравился. Трудно было представить себе, что этот гордый и самонадеянный человек может примириться с бесславной своей судьбой.
[из Г.И.Чулкова "Императоры: Психологические портреты. Николай Первый." (начало и окончание)]
Отправлено: 31.10.07 14:20. Заголовок: из "Записок" Николая I (Перевод с фр. Б.Е. Сыроечковского) [http://decemb.hobby.ru/index.shtml?mem]:
ТЕТРАДЬ 2-я (Л. 4-9) О наследии после императора Александра I В лето 1819 г. находился я в свою очередь с командуемою мной тогда 2-й гвардейской бригадой в лагере под Красным Селом. Пред выступлением из оного было моей бригаде линейное ученье, кончившееся малым маневром в присутствии императора. Государь был доволен и милостив до крайности. После ученья пожаловал он к жене моей обедать; за столом мы были только трое. Разговор во время обеда был самый дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту нашей спокойной будущности. Вот в коротких словах смысл сего достопамятного разговора.
Государь начал говорить, что он с радостию видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтоб уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство самое для него тяжелое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке Государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно об том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство!
Мы были поражены как громом. В слезах, в рыдании от сей ужасной неожиданной вести мы молчали! Наконец государь, видя, какое глубокое, терзающее впечатление слова его произвели, сжалился над нами и с ангельскую, ему одному свойственною ласкою начал нас успокаивать и утешать, начав с того, что минута сему ужасному для нас перевороту еще не настала и не так скоро настанет, что может быть лет десять еще до оной, но что мы должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной.
Тут я осмелился ему сказать, что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было – служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают.
Дружески отвечал мне он, что когда вступил на престол, он в том же был положении; что ему было тем еще труднее, что нашел дела в совершенном запущении от совершенного отсутствия всякого основного правила и порядка в ходе правительственных дел; ибо хотя при императрице Екатерине в последние годы порядку было мало, но все держалось еще привычками; но при восшествии на престол родителя нашего совершенное изменение прежнего вошло в правило: весь прежний порядок нарушился, не заменясь ничем. Что с восшествия на престол Государя по сей час много сделано к улучшению, и всему дано законное течение и что потому я найду все в порядке, который мне останется только удерживать.
Кончился сей разговор; государь уехал, но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот совершенное изображение нашего ужасного положения.
[more] С тех пор часто Государь в разговорах намекал нам про сей предмет, но не распространяясь более об оном; а мы всячески старались избегать оного. Матушка с 1822 г. начала нам про то же говорить, упоминая об каком-то акте, который будто бы братом Константином Павловичем был учинен для отречения в нашу пользу, и спрашивала, не показывал ли нам оный Государь. Весной 1825-го был здесь Принц Оранский; ему государь открыл свои намерения, и на друга моего сделали они то же ужасное впечатление. С пламенным сердцем старался он сперва на словах, потом письменно доказывать, сколько мысль отречения от правления могла быть пагубна для Империи; какой опасный пример подавала в наш железный век, где каждый шаг принимают предпочтительно с дурной стороны. Все было напрасно; милостиво, но твердо отверг государь все моления благороднейшей души! Наконец настала осень 1825 г., с нею – и отъезд Государя в Таганрог. 30 августа был я столь счастлив, что государь взял меня с собой в коляску, ехав и возвращаясь из Невского монастыря. Государь был пасмурен, но снисходителен до крайности. В тот же день я должен был ехать в Бобруйск на инспекцию; Государь меня предварил, что хотел нам приобресть и подарить Мятлеву дачу, но что просили цену несбыточную, и что он, по желанию нашему, жалует нам место близ Петергофа, где ныне дача жены моей Александрия. Обед был в новом дворце брата Михаила Павловича, который в тот же день был освящен. Здесь я простился навсегда с Государем, моим благодетелем, и с Императрицею Елисаветой Алексеевной.
Дабы сделать яснее то, что мне описать остается, нужно мне сперва обратиться к другому предмету. До 1818 г. не был я занят ничем; все мое знакомство с светом ограничивалось ежедневным ожиданием в переднях или секретарской комнате, где, подобно бирже, собирались ежедневно в 10 часов все генерал-адъютанты, флигель-адъютанты, гвардейские и приезжие генералы и другие знатные лица, имевшие допуск к Государю. В сем шумном собрании проходили мы час, иногда и более, доколь не призывался к Государю военный генерал-губернатор с комендантом и вслед за сим все генерал-адъютанты и адъютанты с рапортами и мы с ними, и представлялись фельдфебели и вестовые. От нечего делать вошло в привычку, что в сем собрании делались дела по гвардии, но большею частию время проходило в шутках и насмешках насчет ближнего; бывали и интриги. В то же время вся молодежь, адъютанты, а часто и офицеры ждали в коридорах, теряя время или употребляя оное для развлечения почти так же и не щадя начальников, ни правительство. Долго я видел и не понимал; сперьва родилось удивление, наконец, и я смеялся, потом начал замечать, многое видел, многое понял; многих узнал – и в редком обманулся. Время сие было потерей временно, но и драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался. Осенью 1818 г. Государю угодно было сделать мне милость, назначив командиром 2 бригады 1 гвардейской дивизии, т.е. Измайловским и Егерским полками. За несколько пред тем месяцев вступил я в управление Инженерною частию. Только что вступил я в командование бригады. Государь, Императрица и Матушка уехали в чужие края; тогда был конгресс в Ахене. Я остался с женой и сыном одни в России из всей семьи. Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата Благодетеля, оставлен был я один с пламенным усердием, но с совершенною неопытностию. Я начал знакомиться с своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю моего Государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила оной были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать, но взыскивал один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали или не хотели понимать. Корпусом начальствовал тогда генерал-адъютант Васильчиков; к нему я прибег, ибо ему поручен был как начальнику покойной матушкой. Часто изъяснял ему свое затруднение, он входил в мое положение, во многом соглашался и советами исправлял мои понятия. Но сего не доставало, чтоб поправить дело; даже решительно сказать можно – не зависело более от генерал-адъютанта Васильчикова исправить порядок службы, распущенный, испорченный до невероятности с самого 1814 г., когда, по возвращении из Франции, Гвардия осталась в продолжительное отсутствие государя под начальством графа Милорадовича. В сие-то время и без того уже расстроенный 3-годичным походом порядок совершенно разрушился; и к довершению всего дозволена была офицерам носка фраков. – Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу! Подчиненность исчезла и сохранялась едва только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день. В сем-то положении застал я и свою бригаду, хотя с малыми оттенками, ибо сие зависело и от большей или меньшей строгости начальников. По мере того как начинал я знакомиться со своими подчиненными и видить происходившее в прочих полках, я возымел мысль, что под сим, т.е. военным распутством, крылось что-то важнее; и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренно усердных и знающих; на добрых малых, но запущенных и оттого не знающих, и на решительно дурных, т.е. говорунов дерзких, ленивых и совершенно вредных; на сих-то последних налег я без милосердия и всячески старался оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь чрез все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние оказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми Государь возвратился из Ахена в конце года, и тогда в первый раз удостоился я доброго отзыва моего начальства и милостивого слова моего благодетеля, которого один благосклонный взгляд вселял бодрость и счастие. С новым усердием я принялся за дело, но продолжал видить то же округ себя, что меня изумляло и чему я тщетно искал причину.
ТЕТРАДЬ 3-я (Л. 10-23 об.) Надо было решиться – или оставаться мне в совершенном бездействии, отстранясь от всякого участия в делах, до коих, в строгом смысле службы, как говорится, мне дела не было, или участвовать в них и почти направлять тех людей, в руках коих, по званию их, власть находилась. В первом случае, соблюдая форму, по совести я бы грешил, попуская делам искажаться может быть безвозвратно, и тогда бы я заслужил в полной мере название эгоиста. Во втором случае – я жертвовал собою с убеждением быть полезным отечеству и тому, которому я присягнул. Я не усомнился, и влечение внутреннее решило мое поведение. Одно было трудно; я должен был скрывать настоящее положение дел от мнительности Матушки, от глаз окружающих, которых любопытство предугадывало истину. Но с твердым упованием на милость Божию я решился действовать, как сумею. Город казался тих; так, по крайней мере, уверял граф Милорадович, уверяли и те немногие, которые ко мне хаживали, ибо я не считал приличным показываться и почти не выходил из комнат. Но в то же время бунтовщики были уже в сильном движении, и непонятно, что никто сего не видел. Оболенский, бывший тогда адъютантом у генерала Бистрома, командовавшего всею пехотой Гвардии, один из злейших заговорщиков, ежедневно бывал во дворце, где тогда обычай был сбираться после развода в так называемой Конно-Гвардейской комнате. Там, в шуме сборища разных чинов офицеров и других, ежедневно приезжавших во дворец узнавать о здоровье Матушки, но еще более приезжавших за новостями, с жадностию Оболенский подхватывал все, что могло быть полезным к успеху заговора, и сообщал соумышленникам узнанное. Сборища их бывали у Рылеева. Другое лицо, изверг во всем смысле слова, Якубовский, в то же время умел хитростию своею и некоторою наружностию смельчака втереться в дом графа Милорадовича и, уловив доброе сердце графа, снискать даже некоторую его к себе доверенность. Чего Оболенский не успевал узнать во дворце, то Якубовский изведывал от графа, у которого, как говорится, часто сердце было на языке. Мы были в ожидании ответа Константина Павловича на присягу, и иные ожидали со страхом, другие – и я смело себя ставлю в число последних – со спокойным духом, что он велит. В сие время прибыл Михаил Павлович. Ему вручил Константин Павлович свой ответ в письме к Матушке и несколько слов ко мне. Первое движение всех – а справедливое нетерпение сие извиняло – было броситься во дворец; всякий спрашивал, присягнул ли Михаил Павлович. – Нет, – отвечали приехавшие с ним. Матушка заперлась с Михаилом
Отправлено: 31.10.07 14:28. Заголовок: а вот "объективный" взгляд Божерянова http://community.livejournal.com/russian_people/12890.html
Николай Павлович вступил на престол после смерти Императора Александра I, который не оставил после себя детей; право наследования престола принадлежало старшему после него брату, цесаревичу Константину Павловичу, который был также бездетен и во втором браке женат на графине Грудзинской, носившей титул светлейшей княгини Лович. По закону 1820 г., дети от такого брака «с лицом, не имеющим соответственного достоинства», лишены были права наследования. В 1823 году Константин Павлович решил отречься от престола, что было оформлено официальным письмо к государю. Александр I 16 августа 1823 г. дал манифест, в котором, принимая отречение брата Константина, назначил наследником престола следующего за ним брата Великого Князя Николая Павловича. Но Император Александр почему-то не пожелал огласить этого манифеста, а вручил его московскому архиепископу Филарету для секретного хранения в Московском Успенском соборе, а копии с манифеста, также секретно, были положены на хранение в Государственном Совете, Сенате и Синоде; причем на каждом пакете было написано: «хранить до моего востребования, а в случае моей кончины, раскрыть прежде всякого другого действия».
Об этом секретном манифесте, написанном для подданных, ничего не знал и Великий Князь Николай Павлович и если он думал когда-либо царствовать, то лишь на основании беглого разговора с ним Александра I в июле 1819 г. Император сообщил ему тогда за обедом, в присутствии лишь его супруги Александры Феодоровны, о том, что имеет в виду отречься от престола и поэтому смотрит на Великого Князя Николая, как на своего наследника, ибо и брат Константин решил не принимать престола.
«Мы сидели словно окаменелые, говорить Великая Княгиня Александра Феодоровна в своих «воспоминаниях», широко раскрыв глаза, и не были в состоянии произнести ни слова. Император продолжал: «Что же касается меня, то я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира. Европы теперь, более чем когда-либо, нуждается в Государях молодых, вполне обладающих энергией и силой, а я уже не тот, каким был прежде, и считаю долгом удалиться вовремя. Я думаю то же самое сделает и король прусский, передав свою власть Фрицу». Видя, что мы готовы разрыдаться, он постарался утешить нас, и в успокоение сказал нам, что это случится не тотчас, и, пожалуй, пройдет еще несколько лет прежде, чем будет приведен этот план в исполнение; затем он оставил нас одних. Можно себе представить, в каком мы были состоянии. Никогда ничего подобного не приходило мне в голову даже во сне. Нас точно громом поразило; будущее показалось нам мрачным и недоступным для счастья. Это была минута памятная в нашей жизни».
Желание Александра исполнилось, и Великий Князь Николай Павлович вступил на престол, оправдав слова поэта Жуковского, который на его рождение написал свое первое стихотворение, помещенное в 1796 г. в журнале Мартынова «Муза», говоря:
«Грозам ли древо всколебать, Корнями в Норде укрепленно? Для вечных отраслей рожденно – Дерзнуть ли громы устрашать?»
«Совершилось, говорил журнал «Славянин», Николай на троне! Монарх, которого рождением Великая Екатерина столь была обрадована, что сама на руках вынесла внука на балкон и показала народу, разделявшему радость царицы».
Известие о кончине Александра I было получено в Варшаве в 7 часов вечера 25 ноября 1825, где в то время находился Великий Князь Михаил Павлович. Он с братом своим Константином провел всю ночь в слезах и молитве, а 3 декабря прибыл в С.-Петербург, куда известие о смерти Александра дошло 27 ноября, во время молебствия о здравии Государя в Зимнем дворце. Великий Князь Николай Павлович тотчас присягнул Императору Константину и подписал присяжный лист, повелев привести к присяге все полки и команды.
Пока все это происходило, в Государственном Совете вскрыли пакет, содержащий волю Императора Александра, и после прений члены совета должны были признать значение совершившегося факт, вопреки их воле, почему также сами принесли присягу Константину Павловичу. То же самое сделал Сенат, разослав по России указ о приведении всех званий к присяге на верность подданства Императору Константину. 5 декабря Великий Князь Михаил Павлович уехал в Варшаву к Константину Павловичу, но, ознакомясь на станции Неннале с письмом брата, который сообщал Николаю, что принятое им решение непоколебимо, и он не только не приедет в Петербург, но удалится еще далее, если все не устроится согласно воле покойного Императора, остался здесь ожидать дальнейших повелений из Петербурга.
«14 декабря, как записано в формуляре Михаила Павловича, он прибыл к Зимнему дворцу, в самое время возникновения в Петербурге бунта; немедленно отправился, по Высочайшему приказанию, к л.-гв. Конной Артиллерии и привел к присяге офицеров оной, а потом, узнав о возмущении л.-гв. Московского полка, в то же время прибыл в казармы полка, где, застав еще часть его, не решавшуюся следовать данным приказаниям, присутствием своим ободрил офицеров и нижних чинов и, приведя полк к присяге, повел лично его на Адмиралтейскую площадь. Вслед за тем был послан Государем в лейб-гв. Семеновский полк, привел его и присоединился с ним к войскам, оставшимся верными Государю. Потом, под огнем бунтовщиков, несколько раз подвергаясь явной опасности, ходил к Гвардейскому Морскому Экипажу, находившемуся в рядах мятежников, чтобы увещаниями своими обратить их к верности престолу».
Бунтовщики долго не уступали увещаниям; петербургский генерал-губернатор граф Милорадович, участвовавший в ста сражениях, пал смертельно раненый. Начинало смеркаться. Император Николай, видя невозможность смирить непокорных, приказал сделать несколько картечных выстрелов из орудий, после чего мятежники рассеялись.
Назначенное утром в Зимнем дворце молебствие началось в половине седьмого. В тот же вечер Государь писал: «Дорогой Константин, ваша воля исполнена: я Император, но какою ценою, Боже мой! ценою крови моих подданных». В ту же ночь начались аресты и допросы руководителей мятежа. День 14 декабря оставил неизгладимое впечатление на Императора Николая I, отразясь и на характере всего царствования его. «Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне», говорил Николай Павлович французском послу графу Ла-Ферроне, вскоре после своего воцарения.
По окончании процесса декабристов, двор переехал в Москву для предстоявшей коронации, которая совершилась 22 августа. Приезд в Москву Константина Павловича, по замечанию Бенкендорфа, «был блестящим всенародным свидетельством о покорности его новому государю. Публика была в восторге, а дипломатический корпус прошел в удивление. Сановники окружали его знаками почтительнейшего благоговения». В день коронации образовано было министерство Императорского Двора, вверенное князю Петру Михаилу Волконскому.
В бытность Государя в Москве, был туда вызван А.С. Пушкин из села Михайловского и с этого времени поэт получил свободу, и, сверх того, Государь сказал Пушкину: «Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь – отныне я буду сам твоим цензором». Точно также потом «Ревизор» Н.В. Гоголя был разрешен к постановке на сцене самим Императором, который, просмотрев на сцену пьесу, заметил: «мне в ней больше всех досталось».
Император Николай и его советники из события 14 декабря сделали два вывода: во-первых, что необходимы реформы, в том числе крестьянская, а, во-вторых, если Императоры Павел I и Александр I высказались против дворянского преобладания, то теперь власть должна быть эмансипирована от этого преобладания. На основании этих двух выводов и определились черты нового правительства.
Став независимо от заподозренной дворянской среды, правительство пыталось создать себе опору в бюрократии и желало ограничить исключительность дворянских привилегий. Таковы были исходные пункты внутренней политики Императора Николая I, объясняющей все ее мероприятия. Вопрос о реформах обсуждался в закрытых комитетах. Первый «секретный комитет» был учрежден 6 декабря 1826 г. под председательством графа В.П. Кочубея, а главным деятелем в нем был М.М. Сперанский. В занятиях этого комитета дело крестьянское было поставлено на первый план. Комитет в 1830 г. выработал общий «закон о состояниях» (т.е. о сословиях), в котором проектировался ряд улучшений для крестьян. Вводился «лучший порядок в управлении крестьян казенных», с которыми предполагали впоследствии слить и помещичьих крестьян. Государственный Совет одобрил закон о состояниях, но опубликование его было отложено вследствие возмущения в Царстве Польском. В 1837 г., в связи с идеями этого комитета, было учреждено Министерство Государственных имуществ, созданное при участии графа П.Д. Киселева, для управления государственными крестьянами, число которых простиралось до 20 миллионов; организованы были округа, волости и сельские общества; для начального образования крестьянских детей устроено было до 3 тысяч сельских училищ, где число обучавшихся к 1855 г. превышало уже 170.000 чел. Со времени 1826 г. шесть раз Император Николай I учреждал комитеты по крестьянскому делу. Выяснилась желательность полного освобождения крестьян, но правительство не решалось нарушить право собственности дворян при отчуждении от них населенных земель. Поэтому был «открыт путь к переходному состоянию» и на этом вопрос остановился. В 1842 г. проведен был закон об обязанных крестьянах, который давал возможность самим помещикам ликвидировать крепостные отношения: они освобождали крестьян, снабжая их землею, и за нее получали с крестьян определенные повинности или оброк; освобожденные таким образом крестьяне и получали название обязанных. В Государственном Совете Император Николай, определяя свое отношение к крепостному праву, сказал, что крепостное право зло, но что «прикасаться к нему теперь было бы злом, еще более гибельным». На этом он и остановился, предоставив дарование свободы крестьянам своему наследнику.
В церковных вопросах при Николае Павловиче усилено было привлечение к православию инославных и состоялось воссоединение униатов в 1839 г., а также расширены были меры к искоренению раскола. Тогда же, в 1837 году был издан новый устав о пенсиях и единовременных пособиях для всех родов, как военной, так и гражданской службы, улучшивший положение отставных чиновников и их семейств. В финансовом управлении особые заботы прилагались к устройству государственного земельного кредита; важной мерой была также замена графом Канкриным ассигнаций кредитными билетами и учреждение фонда золотой и серебряной монеты для обеспечения размена кредиток на звонкую монету. Внешних займов было заключено на 102 мил. руб. Государственные доходы за 30 лет царствования возросли с 110 до 280 милл. р., расходы увеличились с 115 до 313 милл. р. Число фабрик и заводов вместо 5.300 достигло 10.000, а сумма акционерных капиталов возросла с 5 до 240 милл. руб. Для внешней торговли правительство придерживалось покровительственного таможенного тарифа; стоимость вывоза и привоза товаров и монеты, не достигавшая в 1826 г. ста миллионов рублей, превысила в 1856 г. 300 милл. рублей. При Николае I устроено было до 10 тысяч верст шоссейных дорог, около 1.000 верст железнодорожного пути (первая железная дорога от С.-Петербурга до Царского села была открыта в 1836 г., а до Москвы, начата в 1842 г. и окончена в 1851 г.). Электрического телеграфа было проведено 2.000 верст.
В области кодификации достигнут был большой успех, именно впервые со времени Петербургской реформы создан был кодекс. Дело это поручено было М.М. Сперанскому, который теперь, по желанию Императора Николая, избрал «исторический» путь определения законодательных норм. Он со своими помощниками («II отделение Собственной Его Величества канцелярии») собрал все акты со времени уложения 1649 г. до 1825 г. Получился огромный (более 40 томов) сборник, расположенного в хронологическом порядке, материала под названием «Полное Собрание Законов Российской Империи» (1830 г.). Из этого собрания были извлечены законоположения, не утратившие своей силы и имевшие еще применение в практике. Эти законоположения и составили, в 15-ти томах, «Свод Законов Российской Империи», действующий до сих пор. Эта работа Сперанского была исполнена весьма быстро и является одною из огромных заслуг его пред государством.
После смерти Императрицы Марии Феодоровны, супруги Пала I, в 1828 г. было учреждено IV отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. В состав вверенного этому отделению обширного ведомства Учреждений Императрицы Марии входили С.-Петербургский и Московский опекунские советы, сохранные и ссудные казны, а с 1841 г. сберегательная касса, на доходы от которых содержались многочисленные благотворительные заведения. В исходе царствования таковых было до 240 с 170 тысячами призреваемых и 23 тыс. учащихся. Император Николай I признавал организацию воспитания важнейшим государственным делом и учредил особый комитет «для сличения и уравнения уставов учебных заведений и определения курсов учения в оных» под председательством министра народного просвещения А.С. Шишкова. К бывшим учебным округам, по «Положению об учебных округах» 1835 г. – С.-Петербургскому, Московскому, Дерптскому, Харьковскому, Казанскому, Виленскому, Белорусскому и Одесскому, присоединены были округа Киевский (по открытии там в 1834 г. университета св. Владимира), Варшавский с 1839 г. и Кавказский с 1848 г. Тогда же был утвержден «Общий устав Императорских Российских университетов (1835 г.), под организацию которого не подошли только университеты: Дерптский и Александровский в Гельсингфорсе. Позже в уставе этом последовали изменения и ограничения, особенно после 1848 г., когда стеснения университетской жизни наиболее усилились. В 1850 г. было уничтожено в университетах преподавание философии и была прекращена посылка для научных занятий окончивших курс в университетах за границу, а повышение платы за учение и установление комплектов слушателей сильно понизило количество студентов. Так, в 1855 г. в 6 университетах, педагогическом и Лазаревском институтах и 4 лицеях числилось всего 4.300 учащихся. Расходы государственной казны по министерству народного просвещения в 1832 г. были 1.370.000 руб., а в 1854 г. – 2.845.000 руб., т.е. составляли менее 1/100 всех государственных расходов. Так создавалось отчуждение между правительственною властью и общественными группами, которые по образованию и сознательности патриотического чувства могли бы быть наиболее полезны для власти.
Обе силы и правительственная, и общественная сторонились одна от другой в чувствах взаимного недоверия. Лучшие представители общественной мысли как то: Хомяков, Киреевский, Аксаковы, Белинский, Герцен, Грановский, историк Соловьев и др. были подозреваемы и стеснены в своей литературной деятельности и личной жизни. «Лишенные доверия власти, говорит профессор С.Ф. Платонов, они не могли принести той пользы отечеству, на какую были способны. А власть, уединив себя от общества, должна была с течением времени испытать все неудобства такого положения. Пока в распоряжении Императора Николая I находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, Киселев), дело шло бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену их не являлось лиц, им равных по широте кругозора и теоретической подготовке. Общество таило в себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ Императора Александра II они вышли наружу. Но при Императоре Николае I к обществу не обращались и от него не брали ничего; канцелярии же давали только исполнителей-формалистов, далеких от действительной жизни». Сам Император сознавал это; недаром он говорил: «Россиею управляют столоначальники». Особое внимание Государем было обращено на военные учебные заведения, для которых в 1830 году было выработано «Общее положение и устав». При Николае Павловиче учреждены были военная и морская академии и открыто 11 новых корпусов. В управлении государством преобладал военный элемент, военные назначались на ответственные и даже главные должности во всех министерствах. В 1830 году были изданы постановления об образовании действующей армии; а в 1832 г. – рекрутский устав; в 1833 г. – преобразование пехоты, кавалерии и артиллерии; в 1836 г. – «Положение о военном министерстве».
В царствование Николая I были построены крепости: Новогеоргиевск, Ивангород, Александровская цитадель, Киев, Динабург и Бобруйск, значительно усилены Кронштадт и Севастополь и друг.; на все это издержано было 77 мил. руб. Состав армии с 980 тыс. (1832 г.) увеличен в 1853 г. до 1.350.000 чел., а военные расходы за то же время возросли с 51 до 83 мил. руб. Флот, состоявший из 75 судов при 70.000 матросах, доведен был до 300 парусных и 52 паровых судов с 100.000 чел; причем расходы морского министерства возросли с 8 до 18 мил. руб. В первый же год царствования Николая Павловича началась война с Персией, окончившаяся в 1828 г. Туркманчайским миром, по которому Россия приобрела Эриванскую и Нахичеванскую область. Война с Турцией открылась Наваринским бом (1827 г.), началась и закончилась в следующем году Андианопольским миром, по которому Греция получила независимость, а Россия удержала часть Бессарабии и на восточном театре войны крепости Анапу, Ахалцых, Ахалкалаки и Поти. В 1830–31 гг. вспыхнуло польское восстание, а 14 июля 1831 г. открылась в Петербурге холера и чернь, возбужденная нелепыми толками, столпилась на Сенной площади, бросилась на дом, в котором была устроена больница, разбила окна, выбросила мебель на улицу, изранила и выкинула больных. На другой день Император Николай I приехал на Сенную площадь, где собралось тысяч пять народу. Встав в коляске и обратясь к толпе, Государь сказал: «Вчера учинены были злодейства, общий порядок был нарушен; стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков, они вас подучают; ловите их, представляйте подозрительных начальству, но здесь учинено злодейство, здесь прогневили мы Бога, обратимся к церкви; на колени, и просите у Всемогущего прощения»! Вся площадь стала на колени, но несколько человек из толпы возвысили голос. Тогда Государь воскликнул: «До кого вы добираетесь, кого вы хотите, меня ли? Я никого не страшусь, вот я», – и с этими словами Николай Павлович показал на свою грудь. Раздались крики восторга и ура. Во все время царствования Николая I продолжалось завоевание Кавказа и усиливалось движение русских в среднюю Азию. В 1847 г. были устроены передовые укрепления на р. Сыр-Дарье и в Семиреченском крае; в 1853 г., после взятия Коканской крепости Акт-Мечеть (форт Перовский), занят был еще другой укрепленный пункт – Джулек. В 1854 году на реке Или возведено новое укрепление, названное Верным.
Французско-бельгийская революция в 1830 г. вызвала у Николая I намерение двинуть русские войска в Западную Европу для восстановления старого порядка, но этому помешало польское восстание. В 1832 г. Государь поддержал турецкого султана Махмуда II против мятежного египетского паши Махмед-Али; в 1847 г. Император разошелся с прусским королем, вынужденным дать Пруссии конституцию, и вступил в тесную дружбу с Австриею, которой помогал деньгами подавить конституционное движение в Италии, а когда началось венгерское восстание, решил двинуть свои войска против Венгрии. Русская армия в 120.000 человек вступила в пределы Австрии под предводительством Паскевича и мятеж был усмирен. Такая политика вызвала озлобление народов и правительств Европы. Когда Наполеон III провозгласил себя в 1852 г. императором, то Николай Павлович не назвал его своим братом, но лишь другом и оффициально именовал Луи Наполеон. Война, начавшись на Дунае и Кавказе, была перенесена в Крым, где союзники – Франция, Англия, Турция и Сардиния – желали захватить Севастополь, служивший базою для русского флота. Опасения, высказанные Императором Николаем относительно возможности высадки союзников в Крыму, были справедливы. Во время обратного движения войск из придунайских княжеств в главную квартиру князя Горчакова стали доходить положительные сведения о высадке в Крыму, подготовляемой союзниками в Варне. Участь, которая ожидала неукрепленный с сухого пути Севастополь, в случае подобной попытки, сильно тревожила князя Горчакова, в виду этих обстоятельств, он решился отправить в Крым опытного инженера подполковника Э.И. Тотлебена, лучшего ученика Шильдера. Мало того, князь Горчаков, не имея разрешения, двинул в Крым 16-ю пехотную дивизию. Император Николай оценил по достоинству это распоряжение и написал Горчакову: «Нельзя благоразумнее поступить, распорядясь, как ты это сделал». Союзники в числе более 62.000 человек, при 134 полевых и 74 осадных орудиях, высадились в Евпатории. Князь Меньшиков распорядился сосредоточить на Альманской позиции, имевшиеся в его распоряжении, 33.000 войск при 96 орудиях и хотел остановить дальнейшее вторжение союзников; но русским войскам пришлось отступить, и дорога в Севастополь была открыта неприятелю. Началась бессмертная Севастопольская эпопея, во время которой каждый, начиная от солдата и кончая адмиралом, исполнили долг верного слуги Государю и честного сына Отечества.
Рыцарская душа Императора Николая не могла примириться с полным крушением всех его политических идеалов; военные же неудачи глубоко потрясли могучий организм Императора. И Государь пал жертвою настойчивого осуществления усвоенных им преданий александровской политики последнего десятилетия правления Благословенного и сознательного уклонения от политической системы Екатерины II, которой он не сочувствовал. Геройская защита Севастополя продолжалась 350 дней, во время этой осады Николай Павлович скончался 19 февраля 1855 г.
Каждая победа наших войск приводила Императора Николая в неописанную радость, а когда стали получаться известия о наших поражениях, о гибели в Крыму сразу по несколько тысяч солдат, Государь до того падал духом, что плакал, как ребенок. Постоянные волнения с усиленными занятиями, длившимися по 17 часов в день, сильно и быстро сломили могучий организм Николая Павловича. Болезнь грипп, сильно свирепствовавший тогда в Петербурге, свел в могилу Императора. Первый приступ этой болезни Государь почувствовал 27 января. Несмотря на болезненное состояние и кашель, Николай Павлович простоял обедню в дворцовой церкви, отправился в манеж Инженерного замка на Михайловской площади, на смотр маршевых батальонов резервных полков л.-гв. Измайловского и л.-гв. Егерского, отправлявшихся в действующую армию. На просьбы и советы докторов Мандта и Карелля не выходит на воздух, Государь спросил их: – Если бы я был простой солдат, обратили бы вы внимание на мою болезнь? – Ваше Величество, – ответил Карелль, в нашей армии нет ни одного медика, который позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком положении, в каком вы находитесь, и при таком морозе (было 23 град.), мой долг требовать, чтобы вы отнюдь не выходили еще из комнаты. – Ты исполнил свой долг, – возразил Государь, – позволь же и мне исполнить мой. После этой поездки Государь почувствовал себя еще хуже, но, невзирая на то, на другой день снова поехал в Михайловский манеж для смотра двух других полков, уходивших также в Крым. Эта поездка была последней, так как болезнь стала быстро расти. Воспалительный процесс легкого и кровохаркание все усиливалось. Ночи Государь проводил без сна, а печальные известия, приходившие с театра войны, еще более усиливали жар больного и угнетали нравственно. Только 12 февраля, чувствуя себя уже бессильным, Николай Павлович перестал заниматься делами, передав их Наследнику Цесаревичу Александру Николаевичу. Ночь с 17 на 18 февраля была последней в жизни Монарха. Государь был в полном сознании, исповедался и приобщился Св. Тайн, благословил Императрицу и сказал подошедшему под благословение Наследнику Цесаревичу, осеняя его крестным знамением: Мне хотелось принять на себя все трудное, все тяжелое, оставить тебе царством мирное, устроенное и счастливое… Провидение сулило иначе… Затем Государь благословил всех присутствовавших, отсутствовавших благословлял поднятием руки при произнесении имени каждого. Простившись со всеми, Николай Павлович сам распорядился обо всем, как поступить с его прахом; похороны просил устроить сколь возможно проще, траур назначить самый краткий. В исходе двенадцатого часа Император попросил читать отходную молитву. Силы умирающего падали, слова молитвы замолкали, но взор его глаз все время не сходил с двух лиц – Императрицы и наследника Цесаревича, державших в руках своих холодевшие руки мужа и отца. Двадцать минут первого Император Николай Павлович скончался.
Народ не верил скорбной вести, до того она была неожиданна, так как, по желанию Николая Павловича, не выпускались бюллетени о его болезни, что дало повод к разным нелепым слухам. Говорили, что Государя отравили, и народ до того поверил этому, что доктор Мандт вынужден был тайком, в наемной карете, уехать из России.
Тело Императора Николая I, испустившего последний вздох на своей походной кровати, в рубашке, покрытое серой, заношенной солдатской шинелью, было перенесено в нижнюю залу Зимнего дворца, куда допускался народ для прощания.
Тело Императора Николая I из Зимнего дворца в Петропавловский собор было перевезено 24 февраля, а погребение совершено 5 марта в 11 час. утра.
В 1855 году, 27 августа, Севастополь был нами покинут после взятия Малахова кургана французами. 16 ноября 1855 г. русским сдался Карс. В начале 1856 г. были начаты переговоры в Париже о мире, законченные Парижским трактатом 18 марта 1856 г., по которому Россия потеряла владения на устьях Дуная (возвращены в 1878 г.), а Черное море было объявлено нейтральным и право иметь на нем флот России возвратила себе лишь в 1871 году.
Отправлено: 01.11.07 21:44. Заголовок: из Г.И.Чулкова "Императоры: Психологические портреты. Николай Первый."
Панегиристов царствования Николая было мало, больше было страстных хулителей, но незадолго до нашей большой революции были попытки справедливо и объективно выяснить ход законодательных работ эпохи и реальные последствия деятельности правительства грозного императора. Эти почтенные попытки не дали никаких результатов. Картина получается самая плачевная. В сущности, за тридцать лет царствования не было сделано ни одного значительного государственного дела, если не считать кодификации свода законов, исполнение коих, однако, ничем не было гарантировано.
Перед Николаем возник при начале его царствования прежде всего вопрос о крепостном праве. Этот вопрос на разные лады обсуждался в так называемом "комитете 6 декабря" и позднее в целом ряде комитетов, но правительство было бессильно что-либо сделать, потому что его судьба была слишком тесно связана с судьбой дворян-крепостников. Известно, как начал свою речь в Государственном совете Николай при освобождении крепостного вопроса: "Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было делом еще более гибельным".
По-видимому, записка Боровкова со сводкой политических мнений декабристов, лежавшая постоянно на столе Николая I, беспокоила монарха. Там сами дворяне, наиболее просвещенные и дальновидные, требовали отмены крепостного права, сознавая, что эта форма хозяйственных и правовых отношений стала безнадежно ветхой. Но Николай страшился коснуться крепостного права, потому что это могло раздражить помещиков, а ведь они – его слуги, как мужики – слуги этих помещиков. Даже старый проект о запрещении продажи крестьян без земли, занимавший правительство Александра I, пугал членов "комитета 6 декабря", ибо этот проект мог показаться "стеснением прав собственности".
Подобные реформы проводились правительством как-то по секрету, как будто оно боялось своих собственных мнений. Эта внутренняя конспирация государственных деятелей, возглавляемых самим Николаем, приобретала иногда опереточный характер. Так, например, учрежденный в 1839 году комитет по вопросу об изменении быта крепостных крестьян с целью отклонения всех подозрений и догадок назывался официально комитетом для уравнения земских повинностей в западных губерниях. Тайны иных комитетов соблюдались свято, и даже не все министры знали, чем какой комитет занимается. Когда понадобилось пригласить в "комитет 6 декабря" министра финансов, государь разрешил это сделать, но с тем, чтобы этот министр так и не знал, где собственно он заседает. Это было во вкусе брата Александра. Романовы были вообще большими конспираторами.
Историки, подводя итоги тому, что сделано было по крестьянскому вопросу в царствование Николая, приходят к выводу, что в сущности не было сделано ничего, если не считать нескольких ничтожных ограничений прав помещиков при продаже крестьян без земли. Историки утешают себя тем, что зато в правительстве "созрела мысль", что будущее освобождение крестьян должно совершиться с обязательным наделением крестьян землей. Но крестьяне были менее терпеливы, чем историки. Они даже не знали, что благодаря Киселеву "созрела мысль" о реформе. Зато они очень хорошо знали свой быт. Можно было бы составить длиннейший список тех жестоких расправ, какие применялись к этим нетерпеливым крестьянам. За отказ платить непосильный оброк помещикам мужики наказывались кнутом, плетьми, батогами, розгами, ссылались в Сибирь, заключались в тюрьмы и даже прогонялись сквозь строй через тысячу человек по нескольку раз. Такие расправы случались нередко. Не было губернии, где бы не волновались крестьяне. Иногда бунты напоминали времена Пугачевщины. Иные ненавистные помещики погибали от руки собственных крестьян.
В докладной записке генерал-адъютанта Кутузова, поданной государю после объезда этим генералом нескольких губерний во второй половине царствования, картина народной жизни представляется унылой. "При проезде моем, - пишет Кутузов, - по трем губерниям в самое лучшее время года при уборке сена и хлеба не было слышно ни одного голоса радости, не было видно ни одного движения, доказывающего довольство народное. Печать уныния и скорби отражается на всех лицах... Отпечаток этих чувств скорби так общ всем классам, следы бедности общественной так явны, неправда и угнетение везде и во всем так губительны для государства, что невольно рождается вопрос: неужели все это не доходит до престола вашего императорского величества?" Наивный вопрос впечатлительного генерал-адъютанта остался и для самого Николая и для нас риторическим вопросом. Николай не мог не знать того подавленного душевного состояния, в каком находилось общество после расправы с декабристами. Но он презирал это общество. Мужики для него всегда были "чернь", интеллигенция - "канальи-фрачники". Он полагал свою силу и внутренний смысл империи в ее устроении на военный лад. Мужиков надо сделать солдатами, дворян - господами офицерами. Тогда бесформенная, некрасивая, своевольная и опасная стихия подчинится точным нормам дисциплины. Государственность должна быть военной. Еще до декабрьского восстания, будучи великим князем, он заметил, что иные офицеры выезжали на учение во фраках, набросив сверху шинель. Он решил, что это начало революции, и, может быть, эта мысль имела свои основания.
Какова же была армия, по образу и подобию коей должна была строиться вся жизнь государства? Из отчета, например, действующей армии за 1835 год видно, что из двухсот тысяч человек умерло одиннадцать тысяч, т. е. каждый двадцатый, - процент чудовищный. Мемуарист николаевской эпохи пишет: "Для учения пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и т. п. Било солдат прежде всего их ближайшее начальство: унтер-офицеры и фельдфебеля, били также и офицеры..." "Большинство офицеров того времени тоже бывали биты дома и в школе, а потому били солдат из принципа и по убеждению, что иначе нельзя и что того требует порядок вещей и дисциплина". В этом был убежден и сам император. Он помнил шомпол своего воспитателя Ламздорфа и, по-видимому, склонен был думать, что ежели он, государь, подвергался побоям, то нет основания избегать их применения при воспитании и обучении простых смертных.
Другой мемуарист описывает расправу после бунта в военных поселениях 1832 года. "Приговоренных клали на "кобылу" поочереди. так что в то время, как одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей очереди. Первого положили из тех, которым было назначено 101 удар. Палач отошел шагов на пятнадцать от "кобылы", потом медленным шагом стал приближаться к наказываемому; кнут тащился между ног палача по снегу; когда палач подходил на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмахивал правой рукой кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар. Первые удары делались крест-накрест, с правого плеча по ребрам, под левый бок, и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза глубоко прорубил кожу, потому что после каждого удара он левой рукой смахивал с кнута полную горсть крови. При первых ударах обыкновенно слышен был у казненных глухой стон, который умолкал скоро; затем уже их рубили, как мясо. Во время самого дела, отсчитавши, например, ударов двадцать или тридцать, палач подходил к стоявшему на снегу полуштофу, наливал стакан водки, выпивал и опять принимался за работу. Все это делалось очень, очень медленно. При казни присутствовали священник и доктор. Когда наказываемый не издавал стона, никакого звука, не замечалось даже признаков жизни, тогда ему развязывали руки, и доктор давал ему нюхать спирт. Когда при этом находили, что человек еще жив, его опять привязывали к "кобыле" и продолжали наказывать. Под кнутом, сколько помню, ни один не умер. Помирали на второй или третий день после казни".
Шпицрутены были не менее страшны, чем кнут. Ежели человека прогоняли сквозь строй в тысячу человек три-четыре раза, смерть почти всегда была неминуема. Любопытно, что на одном рапорте, где граф Пален просил назначить смертную казнь нарушившим карантинные правила, Николай собственноручно написал: "Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить".
Арина Родионовна
постоянный участник
Сообщение: 657
Зарегистрирован: 24.08.07
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 02.11.07 02:27. Заголовок: В общем, не очень пр..
В общем, не очень приятным человеком был самодержец! Может, декабристы были всё-таки правы, пытаясь не допустить его на престол? Хотя, судя по Конституции, сами бы они тоже наворопятили!
Отправлено: 02.11.07 10:57. Заголовок: Дело в том, что пыта..
Дело в том, что пытаясь не допустить на престол самодержца, они не могли предложить в замен ничего реально могущего его на этом престоле заменить. Все их конституционные фантазии на тот момент обернулись бы для России катастрофой. Да и на другой момент - тоже. В результате катастрофой все и кончилось... Сначала - для них а потом и для России.
Отправлено: 02.11.07 10:59. Заголовок: Когда трошки разгруж..
Когда трошки разгружусь - напишу в "Киеве" о Екатерине Раевской и сватовсве к оной Орлова, а заодно и об орловском декабризме, поскольку все это непосредственно связано и с Пушкиным, и с Южным, и с Северным обществами.
Отправлено: 02.11.07 13:16. Заголовок: из "Записок" Николая I (http://decemb.hobby.ru/index.shtml?memory/nikolus):
В то самое время, как я возвращался, провезли мимо меня в санях лишь только что пойманного Оболенского. Возвратясь к себе, я нашел его в той передней комнате, в которой теперь у наследника бильярд. Следив давно уже за подлыми поступками этого человека, я как будто предугадал его злые намерения и, признаюсь, с особенным удовольствием объявил ему, что не удивляюсь ничуть видеть его в теперешнем его положении пред собой, ибо давно его черную душу предугадывал. Лицо его имело зверское и подлое выражение, и общее презрение к нему сильно выражалось. Скоро после того пришли мне сказать, что в ту же комнату явился сам Александр Бестужев, прозвавшийся Марлинским. Мучимый совестью, он прибыл прямо во дворец на комендантский подъезд, в полной форме и щеголем одетый. Взошед в тогдашнюю знаменную комнату, он снял с себя саблю и, обошед весь дворец, явился вдруг к общему удивлению всех во множестве бывших в передней комнате. Я вышел в залу и велел его позвать; он с самым скромным и приличным выражением подошел ко мне и сказал: - Преступный Александр Бестужев приносит вашему величеству свою повинную голову. Я ему отвечал: – Радуюсь, что вашим благородным поступком вы даете мне возможность уменьшить вашу виновность; будьте откровенны в ваших ответах и тем докажите искренность вашего раскаяния. Скрытый текст
Много других преступников приведено в течение этого дня, и так как генералу Толю, по другим его обязанностям, не было времени продолжать допросы, то я заменил его генералом Левашовым, который с той минуты в течение всей зимы, с раннего утра до поздней ночи, безвыходно сим был занят и исполнял сию тяжелую во всех отношениях обязанность с примерным усердием, терпением и, прибавлю, отменною сметливостию, не отходя ни на минуту от данного мной направления, т.е. не искать виновных, но всякому давать возможность оправдаться. Входить во все подробности происходившего при сих допросах излишне. Упомяну только об порядке, как допросы производились; они любопытны. Всякое арестованное здесь ли, или привезенное сюда лицо доставлялось прямо на главную гауптвахту. Давалось о сем знать ко мне чрез генерала Левашова. Тогда же лицо приводили ко мне под конвоем. Дежурный флигель-адъютант доносил об том генералу Левашову, он мне, в котором бы часу ни было, даже во время обеда. Доколь жил я в комнатах, где теперь сын живет, допросы делались, как в первую ночь – в гостиной. Вводили арестанта дежурные флигель-адъютанты; в комнате никого не было, кроме генерала Левашова и меня. Всегда начиналось моим увещанием говорить сущую правду, ничего не прибавляя и не скрывая и зная вперед, что не ищут виновного, но желают искренно дать возможность оправдаться, но не усугублять своей виновности ложью или отпирательством. Так продолжалось с первого до последнего дня. Ежели лицо было важно по участию, я лично опрашивал; малозначащих оставлял генералу Левашову; в обоих случаях после словесного допроса генерал Левашов все записывал или давая часто им самим писать свои первоначальные признания. Когда таковые были готовы, генерал Левашов вновь меня призывал или входил ко мне, и, по прочтении допроса, я писал собственноручное повеление Санкт-Петербургской крепости коменданту генералу-адъютанту Сукину о принятии арестанта и каким образом его содержать – строго ли, или секретно, или простым арестом. Когда я перешел жить в Эрмитаж, допросы происходили в Итальянской большой зале, у печки, которая к стороне театра. Единообразие сих допросов особенного ничего не представляло: те же признания, те же обстоятельства, более или менее полные. Но было несколько весьма замечательных, об которых упомяну. Таковы были Каховского, Никиты Муравьева (из дальнейшего контекста следует, что Николай I перепутал Н. Муравьева с С. Муравьевым-Апостолом - Прим.), руководителя бунта Черниговского полка, Пестеля, Артамона Муравьева, Матвея Муравьева, брата Никиты, Сергея Волконского и Михаилы Орлова.
Каховский говорил смело, резко, положительно и совершенно откровенно. Причину заговора, относя к нестерпимым будто притеснениям и неправосудию, старался причиной им представлять покойного императора. Смоленский помещик, он в особенности вопил на меры, принятые там для устройства дороги по проселочному пути, по которому Государь и Императрица следовали в Таганрог, будто с неслыханными трудностями и разорением края исполненными. Но с тем вместе он был молодой человек, исполненный прямо любви к отечеству, но в самом преступном направлении. Никита Муравьев был образец закоснелого злодея. Одаренный необыкновенным умом, получивший отличное образование, но на заграничный лад, он был в своих мыслях дерзок и самонадеян до сумасшествия, но вместе скрытен и необыкновенно тверд. Тяжело раненный в голову, когда был взят с оружием в руках, его привезли закованного. Здесь сняли с него цепи и привели ко мне. Ослабленный от тяжкой раны и оков, он едва мог ходить. Знав его в Семеновском полку ловким офицером, я ему сказал, что мне тем тяжелее видеть старого товарища в таком горестном положении, что прежде его лично знал за офицера, которого покойный государь отличал, что теперь ему ясно должно быть, до какой степени он преступен, что – причиной несчастия многих невинных жертв, и увещал ничего не скрывать и не усугублять своей вины упорством. Он едва стоял; мы его посадили и начали допрашивать. С полной откровенностию он стал рассказывать весь план действий и связи свои. Когда он нее высказал, я ему отвечал: - Объясните мне, Муравьев, как вы, человек умный, образованный, могли хоть одну секунду до того забыться, чтоб считать ваше намерение сбыточным, а не тем, что есть - преступным злодейским сумасбродством? Он поник голову, ничего не отвечал, но качал головой с видом, что чувствует истину, но поздно. Когда допрос кончился, Левашов и я, мы должны были его поднять и нести под руки.
Пестель был также привезен в оковах; по особой важности его действий, его привезли и держали секретно. Сняв с него оковы, он приведен был вниз в Эрмитажную библиотеку. Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг. Артамон Муравьев был не что иное, как убийца, изверг без всяких других качеств, кроме дерзкого вызова на цареубийство. Подл в теперешнем положении, он валялся уменя в ногах, прося пощады! Напротив, Матвей Муравьев, сначала увлеченный братом, но потом в полном раскаянии уже некоторое время от всех отставший, из братской любви только спутник его во время бунта и вместе с ним взятый, благородством чувств, искренним глубоким раскаянием меня глубоко тронул. Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый; он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека.
Орлов жил в отставке в Москве. С большим умом, благородной наружностию, он имел привлекательный дар слова.Скрытый текст
Быв флигель-адъютантом при покойном Императоре, он им назначен был при сдаче Парижа для переговоров. Пользуясь долго особенным благорасположением покойного Государя, он принадлежал к числу тех людей, которых счастие избаловало, у которых глупая надменность затмевала ум, считав, что они рождены для преобразования России. Орлову менее всех должно было забыть, чем он был обязан своему Государю, но самолюбие заглушило в нем и тень благодарности и благородства чувств. Завлеченный самолюбием, он с непостижимым легкомыслием согласился быть и сделался главой заговора, хотя вначале не столь преступного, как впоследствии Когда же первоначальная цель общества начала исчезать и обратилась уже в совершенный замысел на все священное и цареубийство, Орлов объявил, что перестает быть членом общества, и, видимо, им более не был, хотя не прекращал связей знакомства с бывшими соумышленниками и постоянно следил и знал, что делалось у них. В Москве, женатый на дочери генерала Раевского, которого одно время был начальником штаба, Орлов жил в обществе как человек, привлекательный своим умом, нахальный и большой говорун. Когда пришло в Москву повеление к военному генерал-губернатору князю Голицыну об арестовании и присылке его в Петербург, никто верить не мог, чтобы он был причастен к открывшимся злодействам. Сам он, полагаясь на свой ум и в особенности увлеченный своим самонадеянием, полагал, что ему стоит будет сказать слово, чтоб снять с себя и тень участия в деле. Таким он явился. Быв с ним очень знаком, я его принял как старого товарища и сказал ему, посадив с собой, что мне очень больно видеть его у себя без шпаги, что, однако, участие его в заговоре нам вполне уже известно и вынудило его призвать к допросу, но не с тем, чтоб слепо верить уликам на него, но с душевным желанием, чтоб мог вполне оправдаться; что других я допрашивал, его же прошу как благородного человека, старого флигель-адъютанта покойного Императора сказать мне откровенно, что знает. Он слушал меня с язвительной улыбкой, как бы насмехаясь надо мной, и отвечал, что ничего не знает, ибо никакого заговора не знал, не слышал и потому к нему принадлежать не мог; но что ежели б и знал про него, то над ним бы смеялся как над глупостию. Все это было сказано с насмешливым тоном и выражением человека, слишком высоко стоящего, чтоб иначе отвечать как из снисхождения. Дав ему договорить, я сказал ему, что он, повидимому, странно ошибается насчет нашего обоюдного положения, что не он снисходит отвечать мне, а я снисхожу к нему, обращаясь не как с преступником, а как со старым товарищем, и кончил сими словами: - Прошу вас, Михаил Федорович, не заставьте меня изменить моего с вами обращения; отвечайте моему к вам доверию искренностию. Тут он рассмеялся еще язвительнее и сказал мне: - Разве общество под названием «Арзамас» хотите вы узнать? Я отвечал ему весьма хладнокровно: - До сих пор с вами говорил старый товарищ, теперь вам приказывает ваш Государь; отвечайте прямо, что вам известно. Он прежним тоном повторил: - Я уже сказал, что ничего не знаю и нечего мне рассказывать. Тогда я встал и сказал генералу Левашову: - Вы слышали? – Принимайтесь же за ваше дело, – и, обратясь к Орлову: – а между нами все кончено. С сим я ушел и более никогда его не видал.
Отправлено: 02.11.07 13:56. Заголовок: Осип Мандельштам - через столетие (1933) - и всё о том жё:
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина.
Имп. Николай I и вел. кн. А.Н. (использ. конный порт. Шмидта) На выезде с Конногвардейского бул. - по пути в Зимний - мимо Медного Всадника, Сената-Синода и Адмиралтейства. "Заключительные архитектурные штрихи в ансамбль соседней [к Исаакиевской] площади были внесены в 1840-х годах, когда возникла новая городская магистраль - Конногвардейский бульвар, связавший Сенатскую площадь с новой Благовещенской. Был заключен в трубу и засыпан Адмиралтейский канал: на его месте, в соответствии с проектным замыслом К.И.Росси, был устроен бульвар. Въезд ... был оформлен гранитными колоннами, ... [на которых] установили статуи Слав, созданных берлинским скульптором Х.Раухом." А.Л.Пунин "архитектура Петербурга середины XIX века" (Лениздат, 1990).
Как кони медленно ступают, Как мало в фонарях огня! Чужие люди, верно, знают, Куда везут они меня.
А я вверяюсь их заботе. Мне холодно, я спать хочу; Подбросило на повороте, Навстречу звездному лучу.
Горячей головы качанье И нежный лед руки чужой, И темных елей очертанья, Еще невиданные мной.
- участник сейчас на нашем союзе - участник вне нашего союза
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на нашем союзе